Вот и болью живём, и без горечи воздух - не воздух;
Всё, что классики нам напророчили, стало судьбой.
Мы ушли из пространства меж Оперой, морем, Привозом -
Цвет акации, бризом снесённый в весенний прибой.

Нам рассказывать после легенды - легенды, конечно -
О дворах проходных, о булыжной реке мостовой,
О вокзале, о морге, о море, любой остановке конечной -
В бесконечность ныряя с разбегу, без брызг, с головой.

Нам рассказывать мягкий асфальт, раскалённое лето,
И вино "Изабелла", и мидии хруст под ногой,
И вишнёвые брызги на небе, и ветер рассвета -
Всё в другой нашей жизни, и нашей, и всё же другой.

По Приморскому бродим не мы - благодарные тени:
Речь неслышна, улыбка прозрачна, походка легка...
И друзья-одесситы, вздохнув, нас считают не теми,
И глядят нам вослед - иронично и чуть свысока.

- Полюблю, не сожгу, не сожгу,
Это пламя - оно ручное,
Еле теплится на снегу...
- Торфяное оно, торфяное.

- Полюблю, промолчу, не коснусь,
Буду призрачной, незаметной,
Разве эхом от стен вернусь...
- Станешь медной строкой сонетной.

- Полюблю, полюблю всё равно,
Стань бедою моей жемчужной,
Рваной раной, маковым сном...
- Будь, кем хочешь. Будешь ненужной.

Здрасьте, здрасьте, я колобок,
Рот, глаза и румяный бок.
Съесть хотели - не получилось,
Убежал быстрей за порог.

Съесть хотели - а я живой,
Я качусь зелёной травой.
Ни ударить, ни защититься...
Ладно, выкручусь, не впервой.

Не слезами ж сладить с людьми...
Разнотравье, ты не шуми!
Я съедобен и безобиден -
Отвратительно, чёрт возьми!

Всюду пропасть и всюду пасть.
Жить же хочется - просто страсть!
Может, песенка - мда, оружье... -
Мне и нынче не даст пропасть?

Если выжил - то день удач.
Значит, снова пускаюсь вскачь,
Ярок, дерзок, смешлив, нахален...
Как же муторно мне. Хоть плачь.

Ветка противится ветру: нет, не сломаешь, нет,
Я оттолкнусь, изогнусь, вот видишь, нет же, не удалось,
Из меня не вытечет сладкая кровь, я всё так же ловлю ладонями свет,
Я сильнее, выиграла, ну да, пока что, но вот это "пока что" будем поврозь!

Ветер ветку берёт в ладони, баюкает: маленькая, хороша,
Листья клейки, трепетны, каждый поворот изящен и каждый взмах,
И не знаешь - конечно, откуда бы - что тобой любуюсь, едва дыша...
Всё равно сломаешься, уж прости - я ведь тоже бреду впотьмах.

...А в последний момент Крысолов вдруг вспомнил, что не умеет плавать,
И что чёрт бы с теми деньгами (долго, что ли, подбросить десяток крыс -
За полгода городишко бы этот никчёмный опять захватили, залили бы серой лавой) -
А теперь, видать, не выйдет - романтический будет конец у дурацкой, в общем, игры.

Дети шли за ним - послушные, тихие, заворожённые флейтой -
Оловянные глаза, рахитичные ноги, матерями-отцами биты не раз и не два,
Лица оспинами изрыты, походка спотыкающаяся нелепа...
Крысолов играл, и от каждой ноты взрывалась болью седеющая голова.

Крысолов отводил детей вдоль берега, по колено в воде (следов волна не оставит) -
Вряд ли город их примет обратно, объявят нечистой силой, пособниками дьявола нарекут,
Значит, надо выжить иначе, вот в этом лесу нормальный лагерь поставить,
Но сперва отдохнуть чуток...
                     И, бессильный, головою приник к песку.

Сладкий морок медленно опадал, в глазах ещё плесневел, застоявшись,
Но уже оживала кожа - не просто бледность, но утренняя, приводящая в чувство дрожь:
Вот тростник, вот зимородок, туман и сосны - мир прохладный, но настоящий...
И стекала - прозрачными каплями по щекам - чародейская ложь.

И один из старших ребят, захлебнувшись обидой, от гнева нахлынувшего алея,
Выломал покрепче ветку, и ударил Крысолова в висок,
И ещё с десяток раз, хрустко череп дробя, да и рук своих не жалея,
А потом аккуратно флейту поднял, и сдул осторожно песок.

Волны озера расступались пред ним, улыбающимся счастливо,
И ведущим за собою воинство веры в неуничтоженную мечту,
А потом смыкались вновь.
                     Наступала пора прилива,
Подводящего волнистую окончательную черту.

Песенка

...И не из дома в дом,
А в огонь из огня...
Будешь со мной знаком -
Убереги меня.

Боль разведи на треть:
Сверить - вот аметист -
Чтоб и не умереть,
Чтоб и не белый лист.

Боль разведи рекой,
Радугой разведи -
Просто взмахни рукой,
Зная, что впереди.

Россыпи алых строк -
Приходи, забирай!
Встречу тебя в метро
В восемь часов утра,

Вспомню... не вспомню, нет,
В память не соскользну.
Хочешь - бери сонет.
Хочешь - бери весну.

Жаркий чай травяной,
Коржики на меду...
Будешь знаком со мной -
Вечером в гости жду.

           Взгляд в зеркало

Чайник на спину
Вылей - станешь сам себе
Тестом Роршаха.
Вылил бы кофе - гадать
Смог по кофейной гуще.

           * * *
В слове "ненависть" корень навий,
Пахнет ненависть сентябрём:
"Мы тебя всё равно узнаем,
Мы тебя всё равно сотрём
Мокрой тряпкой, пропахшей мелом -
Лишь движение, взмах крыла:
Нарисованная неумело,
Ты исчезнешь, как не была.
Ты исчезнешь - в море, в больнице,
В городской мороке дневной...".
Ну, а в ночь бессмертие снится
И за мною встаёт стеной.

           * * *
Шекспир не столько Гамлету обязан -
Скорей Офелии да тёмным водам,
А Гамлет - и соавтор, и кинжал.
Творец с сюжетом слишком тесно связан -
А у героя более свободы,
Хотя и меньше жизни, как ни жаль.

А в рамках - и сценарных, и построчных -
Мы можем жить гербарными листками,
А можем раздвигать и плавить воск
Тюремных перекрытий многоточных:
На перепутье там могильный камень,
А человек для человека - Босх.

           Потёк бессознания

У меня есть крабовая волшебная палочка -
Вон она побежала, заплетаясь в десяти лапках,
Быстрее, быстрее, чтобы не опоздать,
И улечься на диван, и исчезнуть в расщелине Подушек.
В Подушках живут прекрасные порывы,
Временами до сильного,
Слабых они не любят,
Поэтому миноры плавают лишь в аквариумах,
И не допускаются в нотный изящный стан.
Ноты дипломатичны, одеты в смокинги,
И дым их сигарилл настолько глаголен,
Что хочется бутерброда с тунцом, и становится ясно,
Откуда взялся Че со своим Фиделькой:
Цыплята табачных фабрик, свита Кармен,
И дела их должны были идти не лучшим образом.
Си-га-рил-ла - герильерос переступают по ксилофону джунглей,
Где каждая лиана отзывается стаккато,
И скользящие по стволам медовые капли растворяют йотирование -
Эрос станет росой, манной, маной...
И марой, мороком, душным обручем на висках.
Сельва, Сильва, Salve! -
Это я говорю с тобой из-под пепла Помпей,
Невзрачный ночной мотылёк, Золушка, прорастающий злак качества,
Переводящего через Майдан на латинский
"May day" как "carpe diem",
Потому что день ещё может быть,
Три точки три тире три точки,
Carpe diem quam minimum credula postero,
Убирайся на постамент, Гораций, не верю, не верю,
Это мои пальцы застыли на заветном ключе,
Тортилла опять напутала, он не золотой, а Кастальский.
Взмах, ещё взмах, радужные искры,
Дай мне руку, Ирида, тебе понравится кольцо,
Эш назг тоже пройдёт, прокатится по небосводу
И даже не сожжёт колесницы.
Закрой глаза -
На мягкий влажный песок выползают крабовые палочки,
И мир таласстится к ним,
И волны приникают к частицам.

           * * *
Пан Деймос, уха, как обычно, выше всяких похвал,
Щедро вы отсыпали в тарелку мне золотых,
Вот привядший лавровый лист на душу, нет, в кастрюлю упал,
И кружится вслед за половником, да нет же, уже затих.
Пан Деймос, половины порции бы хватило, право же, не в обиду вам,
Голова наваристая такая, толстолобик, нет, бедный Йорик Ланкастер,
Благодарствуйте, Саломея, вино прекрасно, куда до него словам,
Да, конечно же, тост с меня, что вы, я никудышный кастер,
Но, пан Деймос, всё это сбудется, морковь, петрушка, репчатый лук,
Чёрный перец, горошины мирозданья горстью,
Прикоснётся ложка к губам, как флейта - пробуй на звук
И замри благоговейно, как положено восхищённому гостю.

           * * *
Будь тем, кто в вышине, а обо мне
Не вспоминай, не надо - я на дне

Колодца, где одна звезда видна:
Под сердцем ледяной осколок сна.

Прекрасный сон. На выдох, с кровью - сон.
Будь в вышине. И будь произнесён.

           Они читают стихи в метро

Они не спят ночами, забираясь на крыши домов, приговорённых под снос,
Они прикуривают сигарету от сигареты и плывут сквозь тоску переулков сонных,
Они читают стихи в метро (кажется, что кричат, а на деле - бормочут под нос),
Они подстраивают сердце под ритм эскалаторов и гудков телефонных,

Они посмотреть боятся на тех, от кого бы вечность взгляда не отвести,
Он не то, чтобы плачут - просто ветер в лицо, ну знаете, так бывает,
Они читают стихи в метро, перед ними стальные, до блеска выглаженные пути,
И не скатертью дорога - иглой хирургической сердце перешивает,

Они заметнее в сумерках (когда город, словно крупный хищник в засаде, притих),
Они идут по лужам, глотая воздух - холодный, туберкулёзный, влажный,
Они читают стихи в метро. Встретите их - убивайте их
(Начните с меня) или выслушайте, впрочем, это неважно, это неважно...

Нелюбимый идёт по берегу, кличет в ночи:
"Приходи, приходи!". Отвечает ему лишь ветер,
Да и то не всегда, раз на раз не приходится, это да.
Лихорадочно ищет к замурованной двери ключи,
Не глядит вокруг; при фотографическом красном свете
Видно, как по венам его течёт отрава - Леты вода.

Нелюбимый бьётся в небо: всё равно сломаю решётку, пусти!
Синева становится твёрдой, молнии сыплются вперемешку
С хлёстким градом - слёзы созрели, погляди, какой урожай,
Ты ещё успеешь сказать "прощай", ну хоть пару стихов прочти...
И - внезапный штиль. И дорожка солнечная на воде кромешной
Чуть рябит, схоже с дрожью воткнувшегося метательного ножа.

            * * *
Подбираю боль навырост:
Вот фасончик, вот размер.
Бога нету - и не выдаст.
На свинье гарцует смерть.
Захлебнувшихся любовью
С чувством материт ОСВОД,
Из кровавого прибоя
Извлекая яд и мёд.

С каждой каплей - через край. И
Снова встану на краю.
Что вы, я не умираю,
Просто песенку пою.
Ночью - рвать стихи и вены,
Крик втрамбовывать в гортань
И смеяться откровенно:
"Слушай, дурень, перестань!".

Этой старенькой цитатой,
Что из детства забрела,
Не лечу - кладу заплаты:
Не кровят колокола.
И стихает дрожь ночная,
Лунный росчерк, звёздный сор.
Маска, я тебя не знаю!
Я тебя совсем не знаю...
Продолжаем разговор.

            * * *
Посмотри: нависает Левкадской скалы тень
Над любою любовью, над любою крылатой.
И сжимаю зубы до судороги, и не жду новостей,
И ещё удерживаюсь - не стать своею расплатой.

Понимаю, что сделаю шаг, облепляю воском крыла
(Хорошо бы и в уши воск, только поздно – вглубь проникла отрава),
Ночь сегодня прохладна, поборюсь с тобою, скала,
Хоть не на любовь - так на жизнь отвоюю право.

            * * *
Ни шаг, ни полшага: любой полумеры
Душа не приемлет - лети!
Я - книжная крыса, ожог стратосферы,
Мне белую косу плести,
След инверсионный, инферно в ослышке,
Парнас - Шереметьево-два...
Я буду желанной, я буду не лишней,
Не вычеркнутой, как слова!

И взять карандаш, и по строчкам вплотную,
Чернее, чернее, черне...
Возьми на ладонь мою жизнь ледяную,
Конечно, забудь обо мне.
Вдоль взлётных полос, где трава у бетона,
Зноящийся воздух поёт.
Судьбу выверяю до рифмы, до тона,
Люблю, ухожу в забытьё.

И страшно до боли, и жадно до дрожи -
Холодную пить синеву.
Сначала парить, а потом подытожить,
И вспомнить, что не позовут,
Что встречи случайны, звонков не дождаться -
Глаза опустив, уходи! -
Сквозь клетку из рёбер ломиться, не сдаться,
И петь - пустотою в груди.

            Каменная тема

...Как от первого удара по колено в камень ушёл,
От второго от удара да по пояс в камень ушёл,
А от третьего удара с головою в камень ушёл,
С головою...

В этом тёмном камне - город из камня,
Он туманами укутан, обласкан,
И течёт в нём молчаливо река Не,
И в холодную впадает талассу.

Здесь, куда б ни шёл - пути не измерить,
Только следом не идут за рекою,
Ибо море здесь считается смертью,
И не нужно смерть зазря беспокоить.

Синевы не будет за облаками:
Ватой выстелено дно небосвода.
Ворожит, колдует, манит река Не,
И не перейти текущую воду.

Ощущаешь необычную робость?
Видишь ход за потемневшею дверью?
Этот город - благодарная пропасть:
Если выживешь, скажи - не поверю.

Если выдержишь, сжимаем висками,
Эту магию, и муку, и морок...
Не смотри, как волны катит река Не.
На закате доберёшься до моря.

...И тогда злая колдунья Гингема расставила камни, мимо которых нельзя было пройти: они притягивали к себе всё живое и неживое...

- Знаешь, в глазах твоих свет
Падающей звезды.
Воздух вокруг тебя -
Горький миндальный дым...
- Не вынуждай сказать
Напрямик: "Уходи!".
Я плечами пожму.
Я останусь один.

- Будет день без тебя -
Беспросветная ночь.
Каждый шаг в темноту:
Больше нету пути.
И не воздух вдохну,
А иззубренный нож.
Промолчу, захлебнусь -
Не вели мне уйти!

Я прильну к тем камням,
Средь которых живёшь.
Стану камень-магнит -
Больше нету меня.
И пойму: сам не знал ты,
Кого позовёшь.
Для кого буду слёзы,
Кому - западня?

...прямо пойдёшь - о камень ударишься, а кем обернёшься - то мне неведомо...

Взрослею: уже приучена боль не считать потерей -
Любая история пишется чернилами из артерий.

Что в дар получу от города, каменного лабиринта,
Кого повстречаю в сумерках, что было от взгляда скрыто?

И чем отдариться в силах я? Мой жемчуг горек и солон.
Тобой, как кровью, пропитан стих - до жилочки прорисован.

Прозрачный воздух, судьба моя, гранитна твоя граница...
Сама ворожу здесь - и чью-то жизнь удержу на ресницах.

            Helsinki

Гречневая земля здесь, рассыпчатая на ложке,
Ветер с набережной бережно касается кожи,
По щекам стекает прохладно, и прощает оплошки -
Три на пять, полагаю, да и четыре, похоже.
Видно, Хельсинки с Питером отражаются зеркалами:
Углубись в любой - уйдёшь по бесконечному коридору
К акварельному солнцу, размазанному клёнами и тополями
По слоистому небу, пирогу, струящемуся простору.

            Последняя песня Алисии Гарсиа Альварес

Кастаньеты, браслеты, рубаху яркую узлом на груди
Завяжи потуже, и по земле ступай, словно чётки перебирая,
Протяни руку смерти, пригласи на танец и властно её веди,
И притягивай к себе влюблённо, шаг за шагом всё ближе к краю,
Шаг за шагом, солоноватая корочка на потрескавшихся губах,
Так танцуют страницы - мотыльки распахнутой библиотеки,
Прикоснись ко мне, воробей темноглазый, я ведь твоя судьба,
Да, конечно, узнал, и эта дрожь - отзвук чуткой гитарной деки,
Шаг, и снова шаг - по корням, лианам, покуда не по телам:
Там споткнусь, не ношу бантов цвета крови, запёкшейся или алой,
Нас сначала сочтут погибшими, потом сочтут по делам,
Помянут строкою, эпиграфом, цитатою запоздалой,
Скажут: сломаны лучшие ветви, рассыпана соль земли...
Воробей родной, мы останемся в слове, сами связаны словом.
Разве в сельве могли исчезнуть мы, крылатые? Конечно же, не могли.
Набирай новый курс, декан - или лучше звать тебя птицеловом?

            Testament

Когда я сойду с ума
Внутри стремительно выгорающего времени
(Слышишь треск, с которым лопаются пружины
И взрываются корпуса часов?
Искалеченный, изорванный острыми клочьями металл
Впивается в глазные яблоки -
Как больно меркнет мир!
Не слышишь... Не слышишь... Неважно),

Когда я сойду с ума,
Не выросши до гения, Люцифера, Эвереста,
Нахлебавшись холодом высот и навсегда высушив слёзы
(горек ветер мой, потому что честен,
И нет опоры крыльям - прозрачен.
Не просите у меня хлеба, чайки,
Исполосуйте небо криками -
Мой голос сорван),

Когда я сойду с ума,
И внутри алых лабиринтов заплещется равнодушие -
Привезите меня в город у моря,
Где валуны покаты, и длинной латиницей - названия улиц,
Где в облака всматриваются пижма и тысячелистник,
Где пригоршни дождя летят в лицо и смывают прошлое.

Помогите устроиться на работу в зоомагазин,
В отдел аквариумных рыб,
Плавниково-чешуйчатую невесомость.

Я пропахну водорослями,
И глаза медленно начнут зеленеть.

Не беспокойтесь:
Даже когда я сойду с ума,
С такой работой справлюсь -
Поэту внятен безмолвный язык,
Поэт вообще знает куда больше, чем хотел бы.

Приходите навещать меня раз в неделю,
Например, в четверг -
День хрустящего в кляре жертвоприношения
(Можно и в сметане -
Вкус мягче, но придётся обойтись
Застывшими пузырями кисломолочной лавы).

Подопечные будут рады -
Вильни хвостом, вот так, умница, плыви дальше,
Выворачивайся наизнанку и выпускай мальков,
Почти незаметных в тени поверхностной плёнки.

Только приходите обязательно -
Я заработаю на зелёный чай с жасмином
И вишнёвый торт, в котором, правда, попадаются косточки -
Осторожно, косточки!

Потом, придя однажды в гости,
Вы увидите на столе бутылку красного вина,
А в сковородке будет шкворчать мясо,
Конечно, по-французски, с помидорами и сыром -
Привет Колумбу!

Это значит - я выздоравливаю.
Теперь можно навещать чаще.

А потом я исчезну.
Это не страшно - так и должно быть.
Не оставлять же завещания ещё и по этому поводу.

            * * *
...потому что отзвука нет, раскалывается голова,
мир пульсирует, сердце сбоит, попробуй откорректируй,
ты по сути своей неправа, всё равно, что уже мертва,
и извилисто разламывается небо, нет, потолок квартиры...

...потому что отзвука нет, планеты срываются прочь с орбит,
разрываются на куски и ночь расчерчивают на клетки,
исчезает воздух из бронхов, смотри, небосвод пробит,
хлопья чёрного снега собой устилают лето...

...потому что отзвука нет, понимаешь, отзвука нет,
в лёгкой жизни ли дело, малина с крапивою вперемешку,
это пляшет пламя во взгляде, пляшет тень на стене,
и багров закат, и легка строка, и любовь кромешна.

            Третий год

Третий год пошёл -
Через сердце шов,
Каждый вдох - стежок:
Выживай!
Выживай!
Выживай!
Хорошо.

Третий год - имени твоего:
Вновь сомкнуться губам двусложно.
Третий год - желтеющею листвой:
Снова август костёр из хвороста сложит,
Мне одной там гореть,
Третий год, треть...

Третий год - в сказке чужой,
Где не нужна.
Третий год тобою прожжён.
Тишина.

Третий год бессмысленен и неистов.
Тёмен ночи створ.
Вечная беда атеистов -
Одиночество.

Третий год я тебя люблю,
И без боли, дрожи, пенья струны - ни часа.
Ничего.
Ведь большому суждено кораблю
С соразмерным айсбергом повстречаться,
И пробоиной рваною встретить ночь
Суждено...

            * * *
Выберу мелодию такую,
Чтоб струною у виска,
И не нарисую - нарискую
Жизнь сквозь облака.
Сквозь прорехи, муть, тоску, разрывы
Видно иногда:
По теченью вверх взлетает рыба,
А вокруг кипит вода.
Это видно изредка, в просветах -
Дышит небосвод:
Вдох прохладен, взгляд подвластен ветру,
Боль к себе зовёт -
Рыба бьётся. Счастья не просила -
Да ясны пути.
Пеньем мир заворожить не в силах -
Что ж, лети!
Против ветра, против всех законов;
Сорваны, как голос, плавники...
Знаешь, так рождаются драконы.
И стихи.

            Летучая рыба

Вижу твоими глазами - и что ни взгляд, то символ -
Тех, от кого в восхищённой улыбке губы немеют.
Я никогда не смогу быть настолько красивой -
Даже и рядом с ними не проявлюсь, не сумею.

Я ведь лишь рыба летучая, чешуйчатое подобье
Тех, кто на самом деле просторы воздушные покоряет.
По недоразуменью жива - на такое жалко и дроби,
Пусть её: так забавно корячится, копирует, повторяет.

И раздвигать плавниками теченье горькой настойки,
Биться - пока не прорвёшься - в сети, губительно-тесной...
Я никогда не смогу быть красивой настолько,
Да и вообще красоты не досталось мне, если честно.

Крылья - не крылья: перепонки, по живому взрезаемые ветрами -
Каждую косточку на излом, на разрыв проверят,
Холодом по глазам плеснут, солёной влагой на раны,
Хватит всего: и вокзальных ночей, и больничной тоски, и захлопнутой двери.

Сколько помню себя - смотрю вокруг, не ожидая чуда:
Если сумею мир изменить, то поживу, наверно.
Я никогда не буду красивой. Я никогда не буду... -
Как не случится лёгкой судьбы и смерти мгновенной.

            * * *
Спаси меня от призраков моих,
Что в стих вплелись и сами стали стих.

Спаси от тех, кому навзрыд - река.
Вискозный шёлк струится у виска:

Вот мост ажурный, радуга, рассвет -
Иди, танцуй, исчезни в синеве!

Да в горле ком, походка тяжела,
Мертвы полёт забывшие крыла;

А призраки смеются свысока,
И вновь перо скользит поверх листка.

            * * *
- Доктор, дай мне лекарство!
- Да нет для тебя лекарства!
- Доктор, плещется боль в глазах, и я срываюсь во тьму...
- Даже мог бы - не дал: не по рангу да не по касте,
Не по роду-племени твоему, в общем, не быть тому.

- Погадай мне, цыганка, обмани за пятак, за грошик,
Всё приму я за истину, только слово скажи!
- Убери свои деньги, гадать не буду, посиди на дорожку,
А потом уходи туда, где равно нужды нет ни в серебре, ни во лжи.

- Расскажи мне, могильщик, о мертвецах восставших:
Можно к жизни вернуться ведь, тлен отряхнуть, я читал, а книги не врут!
- Вот и вновь сама приходит работа. Значит, завтра буду уставшим,
И за ужином вдруг услышу - это ставня хлопает на ветру...

            * * *
А боюсь - не боюсь, в самом деле, чего тут бояться:
Красной ветки боярышника за чужим, в стиле югенд, окном,
Или неба, где хищная птица - канюк ли, неясыть,
Не увидеть, а впрочем, они на закате сольются в одно,
Или сумеречных городских переулков, проёмов, провалов,
И каналов, где звёзды застыли, а небо течёт,
Где я слушала речь незнакомую, в нужных моментах кивала,
Впрочем, я здесь чужая, а значит, неважно, не в счёт,
Или тех, с кем встречалась в кафе, у метро, на аллеях -
Вот рябина алеет, вот ива роняет листву...
Просто с миром друг друга мы, честно сказать, не жалеем.
Ничего не боюсь. Да неправдой - сказать "не зову".

            * * *
Есть западня чужого языка:
Он прост в употребленьи - bitte, sorry -
Примерно как "привет" или "пока",
Но не "прощай"; и там, где ближе к соли
И к смыслу, к сердцевине и к душе, -
Не чиркнуть крыльями над глубиною,
Там скажешь - и раскроешься, уже
Не обойти больное - стороною;
Там те оттенки, что не углядеть,
Там ноты для другого инструмента...
Оставим наши угли молча рдеть:
Быть может, ждать удачного момента
(Когда пройдёт созвучный невзначай),
Быть может, гаснуть (не случилось чуда)...
В переводных цветах течёт печаль -
Горчащий млечный сок из ниоткуда.

            * * *
По текучей воде, и подсвеченной синим воде,
По булыжникам старым, проулкам, прожилкам, просветам
Нам не выбраться в детство, к тем сказкам немыслимым, где
Лист кленовый становится бригом, и парусом белым, и ветром;
Где глотком изгоняется смерть, а любовью меняется мир,
И цветы расцветают под снегом от доброго слова,
Нам не выбраться в детство, хотя мы остались детьми,
Даже если пойдём за призывною дудочкою Крысолова,
Даже если по улицам... В каждом окошке - свеча,
Леденцами витражными свет рассыпается дробный:
Не зевай, налетай, успевай, подбирай, хохоча,
И, мороча других, убегай по дороге неровной,
В рот запихивай сладость ванильную, мятную... Острый надкол,
А солёной волной захлестнёт - лишь потом, в отложеньях придонных
Вспомнишь музыку ту, что манила, дразнила, звенела легко,
Собирая детей: невзрослеющих, глупых, бездомных.