Предисловие Николая Эппле к новой книге Шиппи о Толкиене (https://gorky.media/fragments/pochemu-knigi-tolkina-po-prezhnemu-sovremenny):

После публикации «Властелина колец» прошло почти семьдесят лет, но интерес к произведениям Толкина не думает спадать. Несмотря на всю свою фантастичность, эти книги привлекают читателя не возможностью бегства от реальности, а тем, что оказываются неожиданно актуальными для сегодняшнего дня. Среди обилия литературы о Толкине объяснений его актуальности и современности не так много. Книга Тома Шиппи заполняет именно эту лакуну.

Том Шиппи (1943) — наиболее известный и авторитетный эксперт по Толкину и интерпретатор его наследия. Шиппи буквально прошел по стопам Толкина: он окончил ту же самую Школу короля Эдуарда в Бирмингеме, занимал кафедру средневековой английской литературы в Лидсском университете, а также преподавал англосаксонский язык в Оксфорде. Если тезис о том, что книги Толкина выросли из его увлечения языками и древними литературами, справедлив, трудно представить себе лучшего их интерпретатора.

Интерпретации Толкина через филологию посвящена первая и наиболее известная книга Шиппи «Дорога в Средиземье» (1982 г., на русском издана в 2003 г. в переводе Марии Каменкович под названием «Дорога в Средьземелье»). «Дж. Р. Р. Толкин: автор века», вышедший в 2000 году, составляет к «Дороге в Средиземье» необходимую пару.

Сам Шиппи сравнивает две книги с двумя подходами к изучению языковых процессов: диахронным, исследующим язык в его развитии на протяжении столетий, и синхронным, исследующим язык в его современном состоянии. Первая книга представляет собой толкование творений Толкина в контексте истории языков, литератур и мифологий, а вторая — в контексте современной литературы и истории. «Дорога в Средиземье» — фундаментальный труд, изобилующий сложными филологическими экскурсами и требующий от читателя известной подготовки (как сказано в аннотации к русскому переводу, это книга «для продвинутого и отчасти задвинутого читателя»), тогда как «Автор века» обращен к более широкой аудитории.

Избранный автором «синхронный подход» к интерпретации наследия Толкина позволяет ему увидеть то, что обычно ускользает от исследователей, конкретизировать и подкорректировать некоторые расхожие представления о Профессоре.

Прежде всего, «перенастройка перспективы» позволяет Шиппи сравнить Толкина с авторами, с которыми его почему-то редко сравнивают, но которые между тем являются вполне релевантными предметами сопоставления. Речь идет о писателях, нашедших язык для описания кризиса ценностей, постигшего человечество в XX веке (и в следующем за ним XXI, добавим мы), и специфических для этого века форм зла. Шиппи называет Джорджа Оруэлла, Курта Воннегута и Уильяма Голдинга; в этот же ряд, расширяя языковую и географическую перспективу, можно добавить Франца Кафку, Габриэля Гарсиа Маркеса и Хорхе Луиса Борхеса. Все эти авторы оказываются актуальными благодаря, а не вопреки их уходу от реализма.

Закономерно задать вопрос о том, как устроена эта актуальность у Толкина. Его книги в значительной степени определены опытом трагедий XX века: участник битвы на Сомме, Толкин имел возможность наблюдать крах как довоенных иллюзий о человеке и европейской культуре, так и послевоенных иллюзий о мире, который дважды на его глазах оборачивался новой враждой. А потому проблема зла и противостояния ему, облеченная у Толкина в сказочно-архаизующие образы, в действительности очень современна. Шиппи показывает, как «Властелин колец» обнаруживает динамическое противоречие между отношением ко злу как, с одной стороны, отсутствию добра, слабостью перед зависимостью и искушением (он возводит эту традицию к римскому философу Боэцию), а с другой — как к самостоятельной сущности (манихейская традиция). Зло у Толкина пульсирует между этими полюсами, и несводимость проблемы к простому решению придает убедительность его трактовке.

Синхронный подход позволяет Шиппи взглянуть на взаимоотношение новизны и традиции у Толкина. По Шиппи, именно из знания традиции и открытости к современной проблематике рождается специфический толкиновский пессимизм. Автор связывает его с германо-скандинавской «концепцией мужества», согласно которой держаться добра стоит, даже если мир обречен и надежды на победу и посмертное воздаяние нет (в последней битве скандинавской мифологии силы добра не одерживают победы). Стойкое упорство и отказ поддаваться отчаянию перед лицом укрепляющейся тьмы, характерные для «северного мужества», очень напоминают не теряющий актуальности девиз советских диссидентов «Выпьем же за успех нашего безнадежного дела!».

Смена перспективы позволяет подкорректировать представление о христианском пласте в книгах Толкина. Принято считать, что, хотя в мире Толкина нет или почти нет признаков религиозности, он держится на христианской этике и присутствие Бога растворено в воздухе Средиземья и сюжете «Властелина колец». Однако этот тезис слишком абстрактный. Шиппи показывает более тонкую и конкретную вещь: обращение к языку мифа позволяет Толкину создать (как и в случае двух концепций зла) динамическое напряжение между христианским упованием на сверхъестественную помощь и до- (или пост-) христианским отсутствием иллюзий относительно такой помощи. Образ Фродо одновременно так глубок и так понятен современному человеку именно потому, что он в одно и то же время победитель и побежденный.

Также принято говорить, что во «Властелине колец» неверно видеть аллегорию событий XX века — в том числе событий Второй мировой или холодной войны. Это действительно так, но оговорки тут не менее важны, чем само это утверждение. Энергично возражая против восприятия своих произведений как аллегорий, Толкин в то же время не видел ничего зазорного в их «применимости к мыслям и опыту читателей». Кольцо власти, конечно же, не «атомная бомба», как предлагают видеть сторонники аллегорического прочтения, но в то же время этот образ укоренен в опыте встречи со злом именно XX века. Не говоря уже о том, что, к примеру, в образах Сарумана и Денэтора и в главе «Осквернение Хоббитании» сквозят очевидные аллюзии на политическую реальность военной и послевоенной Европы.

И конечно же, Шиппи не может удержаться от лингвистических экскурсов. Здесь он снова корректирует верный тезис, превратившийся в расхожий штамп. На этот раз это представление (получившее широкое распространение не в последнюю очередь благодаря «Дороге в Средиземье») о том, что мир Средиземья вдохновлен филологическими штудиями Толкина. Как правило, это сводится к утверждению, что в основе мира Толкина сконструированные им эльфийские языки, к которым со временем потребовалось присочинить тех, кто на них говорит. Это так, но это опять же лишь часть картины, причем не самая увлекательная. Куда увлекательнее видеть, что мир Толкина самым буквальным образом построен на языке, причем сразу на нескольких уровнях — словесном, стилистическом и концептуальном.

Так, сопоставляя при разборе слова ringwraith («кольценосец», обозначение назгулов у Толкина) однокоренные слова wraith (призрак, дух), writhe (извиваться), wreath (нечто скрученное) и wrath (гнев), Шиппи рисует психологически точный образ действия зла на поддавшегося ему субъекта — превращение в выжженную изнутри и «перекрученную» гневом сущность. Здесь можно вспомнить и современную психологию травмы, и новейшие образы злодеев как внутренне расколотых существ у Филипа Пулмана и Джоан Роулинг. Говоря о стиле Толкина, Шиппи разбирает виртуозную и ускользающую от чтения в переводе игру с регистрами в главе, посвященной Совету у Элронда. Что же касается концептуального уровня, по Шиппи, творчество Толкина во многом работает в логике лингвистической реконструкции. Толкиновские гномы — попытка реконструировать явно присутствующее в европейской памяти представление о народе, которое описывается в разных языках родственными словами, но не имеет зафиксированного общего предка. В лингвистике такие реконструируемые формы помечаются звездочкой-астериском. Только Толкин реконструирует таким образом не слова праязыка, а образы праистории и прамифологии.

После первой публикации книги «Дж. Р. Р. Толкин: автор века» прошло больше двадцати лет, и, завершая предисловие к ней, нельзя не сказать о коррективах, внесенных временем.

Прежде всего, за прошедшие годы была завершена публикация основного корпуса текстов Толкина. В распоряжении читателей появились полные издания трех «Великих сказаний Средиземья» — «Дети Хурина», «Берен и Лутиэн» и «Падение Гондолина». Публикация «Истории Куллерво» (2015) свидетельствует о важности увлечения Толкина финской мифологией. Новые публикации не опровергают тезисов Шиппи, но заставляют с бо́льшим, чем двадцать лет назад, вниманием относиться к ранним работам Толкина.

Оставаясь главным экспертом по Толкину, Том Шиппи сегодня все отчетливее воспринимается как патриарх, уступая место другим специалистам — прежде всего это Джон Гарт, автор книг «Толкин и Великая война» (2003) и «Миры Дж. Р. Р. Толкина» (2020), Уэйн Хэммонд и Кристина Скалл с их комментированными изданиями «Властелина колец» и «Хоббита» и наиболее яркий представитель нового поколения Кори Олсен, автор популярного подкаста и книги о «Хоббите».

Но главная корректива, которую внесло время в утверждения Тома Шиппи, касается современного отношения к Толкину. Прошедшие двадцать лет показали, что снобистское неприятие Толкина британским литературным и критическим истеблишментом, с которым так страстно спорит автор на страницах своей книги, оказалось явлением преходящим. Для сегодняшних критиков и литературоведов Толкин скорее классик и законодатель литературных стандартов, чем их нарушитель и образец легкомысленной популярной литературы (на эту роль, так же несправедливо, сегодня претендует «Гарри Поттер»). Как это ни парадоксально, один из основных тезисов этой книги потерял актуальность, тем самым только подтвердив ее правоту.