Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, выберите Вход
WWW-Dosk
 
  ГлавнаяСправкаПоискВход  
 
 
Страниц: 1 2 
И еще такой текст о Толкиене... (Прочитано 15337 раз)
06/02/19 :: 10:18pm

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Нашел еще вот такой текст о Толкиене: http://www.kursivom.ru/толкин-хоббит-властелин-колец/ (и там же продолжения этого текста).
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #1 - 06/03/19 :: 2:10am

Allor   Вне Форума
Живет здесь
Этика - категория эстетическая...
Angamalle

Пол: female
Сообщений: 3517
*****
 
А ничего вроде...
насчет п.7 примечаний - я даже знаю, кто такое выдал)))))
 

Разница между мной и сумасшедшим в том, что я - не сумасшедший (с) С.Дали
IP записан
 
Ответ #2 - 06/03/19 :: 2:46am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Я тоже догадываюсь, кто это выдал Улыбка.
А сам этот текст (о Толкиена) далеко не худший, хотя не могу сказать, что со всем согласен.
(В сторону - на этом сайте немало любопытных текстов).
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #3 - 06/03/19 :: 3:19am

Allor   Вне Форума
Живет здесь
Этика - категория эстетическая...
Angamalle

Пол: female
Сообщений: 3517
*****
 
Улыбка))) Если ты про Надю - то неа, не только она)))))
Я тоже не во всем и не со всем, но хоть не пурга полная)

 

Разница между мной и сумасшедшим в том, что я - не сумасшедший (с) С.Дали
IP записан
 
Ответ #4 - 06/03/19 :: 3:24am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Просто на мой взгляд это вполне интересный и хороший текст о Толкиене не из фэндомской среды.
« Последняя редакция: 06/03/19 :: 3:06pm от Luz-das-Estrelas »  

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #5 - 01/03/20 :: 1:32pm

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Тоже хороший текст о Толкиене: https://www.pravmir.ru/smirenie-hobbitov-nam-vsem-ne-pomeshaet-3-yanvarya-rodils....
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #6 - 01/24/20 :: 1:24am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Интервью Толкиена корреспонденту по фамилии Геролт: https://vk.com/@-146787020-odnoznachno-luchshee-intervu.
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #7 - 04/22/22 :: 1:32am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #8 - 04/22/22 :: 11:43am

Элхэ Ниэннах   Вне Форума
сантехник
Москва

Пол: female
Сообщений: 27731
*
 
Вроде бы, не было.
Хольгер, у меня будет просьба: с Интернетами творится всякое, лучше текст статьи копировать сюда и давать ссылку. Ну, чтобы не пропало.
 

My armor is contempt.
IP записан
 
Ответ #9 - 04/22/22 :: 4:17pm

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Вот (ссылка двумя сообщениями выше).

В «Хоббите» и «Властелине Колец» можно увидеть чтиво для незрелых умов, склонных к эскапизму, а можно — глубоко прочувствованную и высокохудожественно выраженную философию консервативного модерна. О том, почему второй взгляд вернее и глубже, к 130-летию Дж. Р. Р. Толкина написал Валерий Шлыков.

В чем привлекательность книг Дж. Р. Р. Толкина? Почему «Хоббит» и «Властелин Колец» вот уже более полувека переиздаются внушительными тиражами (свыше трехсот миллионов копий на трех десятках языков) и даже черновики, незавершенные наброски филологического досуга оксфордского дона вызывают пристальный интерес? Кто-то считает, что всему виной невероятная детализация придуманного Толкином мира (языки, имена, карты, мифы, хронология), но она сама по себе еще не гарантирует успеха. Распространено мнение, что «волшебные сказки» Толкина (а это авторское определение) — чтиво массовое и даже в основном подростковое, из тех, что сегодня пришпиливается метким термином young adult. Мол, выражает оно вполне понятное для незрелого возраста стремление к эскапизму, упрощенности, развлекательности, геройствованию и прочему в том же духе.

Сам автор лукаво потворствовал некоторым из таких характеристик («писалась книга для того, чтобы развлечь»), но против других решительно возражал («считаю так называемую волшебную сказку одним из высших видов литературы, который совершенно ошибочно ассоциируется с детьми»). Последнее он пояснял ссылкой на сформулированную им теорию «вторичного творчества», согласно которой творение миров в реальности и в воображении ничем принципиально не отличается, разве что статусом бытия сотворенного. Именно так у Толкина и была создана Вселенная Эа — как произведение искусства, симфония, напетая ангелами-айнурами, в которую верховный бог Эру Илуватар лишь вдохнул бытие.

Подобные взгляды роднят Толкина с романтиками, которых также упрекали в бегстве от реальности в творчество. На самом деле, конечно, нужно говорить о споре двух мировоззрений, которые сосуществуют параллельно и чередуют периоды доминирования и ухода в тень. Проще всего раскрыть этот спор на материале, как ни странно, китайской культуры, где на протяжении многих веков официальной конфуцианской парадигме противостояла даосская. Следовать конфуцианским правилам означало служить чиновником, радеть о благосостоянии народа, быть озабоченным текущей ситуацией в политике, экономике и проч. Даосский же образ жизни предполагал отказ от злободневности и ангажированности, свободное творчество, «вольные странствия духа». Понятно, что «протестные» настроения актуализировались прежде всего в кризисные времена, на переломе эпох, когда деяния «прославленных отцов» оказывались не в чести у «надменных потомков».

Именно такой эпохой можно назвать послевоенное время, сопровождавшееся крушением или по крайней мере существенной потерей привлекательности больших модернистских проектов, государственных утопий, в которые еще недавно с энтузиазмом были вовлечены миллионы людей. И речь идет не только о разных видах социализма, но и о либерально-американской прагматике, розовощеком материализме, призванном в ближайшие сроки возвести научно-демократический рай. «Властелин Колец» вышел аккурат к расцвету движения битников, а затем хиппи и нью-эйдж, чьи сторонники отличались нонконформизмом и отказом от следования общепринятой «американской мечте». Констатацией этого факта, достаточно известного, можно было бы и ограничиться, но тогда пришлось бы признать, что Толкин обязан своей популярностью только тем, что «попал в струю», тогда как мы намерены доказать, что он непосредственно участвовал в наполнении самого потока. Иными словами, Толкин был из тех, кто в первой половине двадцатого века противостоял господствующей парадигме утопического модерна, выражая тем самым его альтернативную версию — консервативный модерн.

Понятие консервативного модерна шире таких известных его проявлений, как традиционализм или консервативная революция, и включает в себя самые разные имена, в том числе Мартина Хайдеггера, Эрнста Юнгера, Освальда Шпенглера, Юлиуса Эволы, Кнута Гамсуна, Эзры Паунда, Готфрида Бенна. Всех их объединяет неприятие либеральных и демократических ценностей, американизма и популистского социализма. Исчерпывающее исследование консервативного модерна на основе взглядов этих авторов было бы для данной статьи избыточной и непосильной задачей, поэтому мы сосредоточимся только на взглядах Толкина, как они представлены в его творчестве: прямо — в письмах и выступлениях, косвенно — в художественных текстах. Мы определим три позиции, которые помещают Толкина в русло консервативного модерна, а его успех объясняют тем, насколько талантливо смог он их воплотить и донести до современного сознания.

«Мордор среди нас»


Толкин принимал непосредственное (пусть и краткое) участие в мясорубке Первой мировой войны и пристально наблюдал за ходом Второй. Несомненно, высоким гуманизмом продиктованы его упреки «гнусным инженерам» и «помешанным физикам», разрабатывавшим новейшее оружие на погибель миру. Но гуманизм Толкина носил отчетливо анархистский и антипрогрессистский характер. Признаваясь в симпатии к анархизму («разумея отмену контроля, а не усатых заговорщиков с бомбами»), он протестовал не только против господства «Бога-Государства» над человеком, но и против власти человека над природой вообще, власти, воплощенной в могуществе техники.

«Машину» Толкин называл в числе трех главных тем «Властелина Колец» (о двух других мы поговорим позже). Использование техники характеризует в произведениях Толкина прежде всего Врага. Так, Моргот построил «гигантские машины» для сокрушения эльфийских крепостей, его приспешник Саурон научил возгордившихся сверх меры нуменорцев «создавать машины», а у падшего мага Сарумана «ум из железа и колес». Напротив, безобидные хоббиты («Я сам хоббит», признавался Толкин) «никогда не любили и не понимали машин сложнее кузнечных мехов, водяной мельницы и прялки».

«Безысходной трагедией машин» Толкин назвал перенаправление внутренней творческой силы на внешний мир — это не приводит к «подлинному удовлетворению», а лишь разжигает жажду. «Трудосберегающие машины порождают труд еще более тяжкий и нескончаемый». Наука и техника становятся своего рода магией, ради которой люди предают «врожденные, внутренние таланты и силы», иными словами, впадают в такую зависимость от машины, которая искажает самое их существо и не дает открыться иным жизненным горизонтам, более человеку свойственным (например, поэзии). В этом выводе нетрудно усмотреть тот проницательный диагноз, что дал технике как поставу Хайдеггер.

Толкин любил использовать метафору, основанную на образах из «Властелина Колец»: «нельзя пытаться победить Саурона с помощью Кольца. Даже если мы преуспеем, то лишь наплодим новых Сауронов, а люди и эльфы постепенно превратятся в орков». Кого он имел в виду под именем Саурона в реальном мире? Сталина? Гитлера? В письме к сыну Кристоферу от 9 декабря 1943 года (сразу после Тегеранской конференции) Толкин позволил себе очень сильное высказывание: «Я на самом деле не уверен, что в конечном счете победа американского космополитизма миру в целом пойдет больше на пользу, нежели победа ———» (последнее слово в порядке самоцензуры пропущено).

К американизму Толкин предъявлял не только обычные для «консерваторов» упреки в засилье поп-культуры («вся диснеевская продукция вызывает у меня глубочайшее отвращение»), «поточного производства и феминизма». Главную опасность он видел в принципе «Если что-то сделать можно, значит, сделать надо». Напротив, считал он, «величайшие примеры подвигов духа и разума заключаются в отречении». Именно здесь — фундаментальная основа противопоставления утопического модерна, одержимого скорейшим приближением лучшего будущего, и модерна консервативного, сдерживающего перемены ради сохранения того лучшего, что уже накопило человечество.

Подобными соображениями объясняется и антидемократизм Толкина. «Я не „демократ”, — признавался он в письмах, — потому, что смирение и равенство — это духовные категории, которые неизбежно искажаются при попытке их механизировать и формализировать; а в результате мы получаем не всеобщее умаление и смирение, но всеобщее величие и гордыню». В книгах Толкина персонажи, преисполненные гордыни, непременно падут (Моргот, Саурон, Феанор), а те, кто пуще равенства ценят долг и служение (Гэндальф, Арагорн, Сэм), возвеличатся.

Конечно, в таком подходе проще всего заподозрить влияние христианства (а Толкин был католиком) с его принципом «духовной брани», согласно которому место, что выделено тебе в бытии, — это и есть твой персональный рубеж обороны, не равный ничьему другому, ты здесь — и рядовой, и фельдмаршал. Но эпоха модерна с новой силой поставила вопрос о неравенстве, и Толкин стал одним из тех, кто обосновал его в классически-консервативном виде.

Эльфы-брахманы и хоббиты-вайшьи

Если в традиционном обществе мерилом человека была его религия («скажи, во что ты веришь, и я скажу, кто ты»), то сущностью человека модерна стала его принадлежность к той или иной расе, нации, классу и полу. В мире Толкина практически нет религии (упоминается лишь нуменорский храм Эру и пара молитв владычице Варде), зато есть множество разных рас: валары, эльфы, люди, гномы, энты и проч. В письмах Толкин не раз указывал на то, что каждый «народ» обладает своей «биологической и духовной сущностью», которая «не может быть изменена никем, даже Единым, если не считать тех странных исключений из всех правил и установлений». Об исключениях мы поговорим чуть позже, а пока напомним, в каких отношениях находятся эти сущности между собой.

В природе эльфов — бессмертие и тесная привязанность к земному кругу, который они украшают плодами своего непревзойденного творчества. Эльфы наделены особой магией, которая не является следствием каких-то «знаний или заклинаний», но есть их врожденная способность сохранять и приумножать все лучшее, что есть в мире. Все это придает им сияние подлинного благородства, которое, впрочем, может быть утрачено, когда эльфы поддаются соблазну собственничества или используют свое искусство ради достижения власти.

Дар Илуватара людям — смертность, которая, как считают эльфы, выводит людей за пределы кругов мира, что может даже служить предметом некоторой зависти. Но все же люди — во всем Вторые: Толкин пояснял, что «их искусство и поэзия в значительной степени зависят от толики „крови“ и наследия эльфов и ею определяются». Кровь эльфов освящает и «истинное благородство» людей, передаваемое «в тонкой ветви родословной».

Примечательно, что, хотя эльфы и люди биологически подобны друг другу и могут иметь совместных детей, случаи «межрасовых браков» — явление чрезвычайно редкое. За семь тысячелетий трех эпох Средиземья Толкин сообщает нам только о трех таких примерах (Берен и Лютиэн, Туор и Идриль, Арагорн и Арвен). Причем эта редкость зиждется не на том, что никто не решается, а на том, что мало кто обладает правом решиться. Ибо готовность к такому браку свидетельствует об исключительности персонажа, который путем невероятных деяний и испытаний смог воплотить в себе всю сущность своей расы и даже сверх того. Вот это «сверх» и позволяет ему приобщиться к более высокому началу. Да и то в случае двух из упомянутых героев эльфийскую природу они не обрели, так что это их женам-эльфийкам пришлось «поменять» свою расу — подобно тому как жены средневековых владык порой меняли свою веру. И только великому воину Туору было позволено выбрать жребий Перворожденных.

Те же принципы характерны и для других рас. Например, хоббиты — существа «простые, лишенные воображения», в чем-то даже «ограниченные». Однако, несмотря на всю симпатию к ним Толкина, выразившуюся во множестве прекрасных строчек «Властелина Колец», мы имеем четкое указание автора на то, что в этой истории идет речь «вовсе не о „типичных представителях” и не об излечении обывательского самодовольства через расширение опыта, но о свершениях особо благородных и наделенных особыми дарами индивидуумов», коими являются в том числе Фродо и Сэм. Как мы видим, и здесь некие врожденные, присущие качества носят принципиальный характер и определяют судьбу индивида. В конце концов, даже «пол» для Толкина — «это лишь физическое или биологическое проявление врожденного различия „по духу”».

Сказанного достаточно, чтобы понять, что мир Толкина имеет отчетливую иерархическую структуру. Было бы удивительно, если бы она нисколько не соответствовала тем или иным иерархиям мировых традиций. И действительно, легко можно подобрать определенные параллели. Например, с точки зрения классической варновой системы в Индии благородные эльфы, сказители, мудрецы и хранители порядка вещей, соответствуют брахманам, воины-люди — кшатриям, к вайшьям ближе малорослые (не только физически!) гномы и хоббиты, занятые ремеслами, торговлей, земледелием и обыватели по натуре, наконец, шудры-орки выведены как рабы, расходный материал, и являют собой результат окончательной духовной деградации. Если же расы и эпохи Средиземья спроецировать на известную античную концепцию четырех веков, то получается, что золотой век — это Первая эпоха, период эльфийской славы, серебряный век — Вторая эпоха людей-нуменорцев, бронзовый век — Третья эпоха, время хоббитов, описанное во «Властелине Колец», и Четвертая, условно текущая, — железная эра орочьих машин, «Мордор среди нас».

Таким образом, Толкина вполне можно было бы назвать «расистом», если, конечно, взять на себя труд отвлечься от того полемически оскорбительного значения, которое это слово имеет в эпоху постмодерна, а также от всех негативных коннотаций, привнесенных сторонниками угнетения одних рас другими. Раса для Толкина (как и, например, для Эволы) — это духовный принцип, который индивид способен раскрыть в течение своей жизни и благодаря которому может приобщиться к реальности большей, чем открыто любому одиночному существу. Такие принципы, как считают представители консервативного модерна, усвоены нами от прежних времен, и не нам класть им конец. Что до Толкина, то своим духовным принципом и своей «расой» он, безусловно, считал наследие, выраженное в великих произведениях «языческого» средневековья: «Беовульфе», «Эдде», скандинавских сагах. То, как Толкин понял это наследие и как сумел воплотить в своих художественных творениях, составляет существенную долю очарования его книг.

С запада свет

В лекции, прочитанной Толкиным в 1936 году и озаглавленной «„Беовульф”: чудовища и критики», есть пассаж, который прекрасно характеризует творчество самого профессора: «Это рассказ о древних временах в изложении ученого человека, которому в героизме и печали прошлого видится нечто непреходящее, а порою и символичное». В беспримерном героизме и неутолимой печали о прошлом Толкин усматривал суть «северного героического духа», которым дышат старинные тексты европейского Северо-Запада. В одном из них, поэме «Битва при Мэлдоне», этот дух находит свое чеканное определение: «По мере того как исчезает наша сила, мы должны становиться тверже, отважнее сердцем, величественнее духом». Но почему наша сила исчезает? Понять это помогают схожие строки, но написанные через сотни лет после «Битвы при Мэлдоне» современником Толкина Готфридом Бенном: «и значит, когда примета / распада видней в ночи, — / перед концом света / крепче держать мечи»*.

В упомянутой лекции Толкин говорил, что в отличие от южных богов северные «заключены в пределы Времени и обречены на гибель». «Они ведут бой с чудовищами и внешней тьмой. Они собирают героев для последнего отчаянного сопротивления». В конце концов чудовища непременно победят, каким бы мужеством ни обладали защитники Севера. Чудовищам отдана безусловная победа — но не слава, поскольку даже окончательное поражение не делает правых неправыми.

Это ощущение героической правоты вместе с неизбежностью поражения и составляет духовную основу европейского Северо-Запада (и Запада как такового). Безусловно, любая цивилизация рано или поздно падет, но только для Запада его падение является чуть ли не главной характеристикой. У индусов есть представление о Кали-юге, в которой мы сейчас пребываем, но это лишь часть волнообразного цикла возрождений и деградаций; Китай вообще не знал апокалиптических настроений. Запад же закатывался и тогда, когда его солнце пребывало в зените.

На подобной ориентации выстроен весь толкиновский легендариум. Его судьба непременно свершается на западе — и оттуда же приходит Свет (для Толкина, вопреки известной сентенции, ex occidente lux). На западе расположены благословенный Валинор — обитель владык Арды — и Нуменор — аналог Атлантиды, на северо-западе Средиземья происходят основные события Первой и Третьей эпох (описанные в «Сильмариллионе» и «Властелине Колец»). В конце каждой из эпох, независимо от того, повержен Враг или нет, природные и духовные катаклизмы наносят непоправимый ущерб Западу. Так, Первая эпоха завершается затоплением Белерианда и утратой Сильмарилей, Вторая — низвержением Нуменора и сокрытием Валинора, а Третья — окончательным уходом эльфийской красоты и магии из мира, что означает наступление таких серых и скучных времен, по сравнению с которыми даже возможная победа Саурона не кажется фатальной (см. выше цитату об американизме).

Но остается вопрос, почему именно в закате выражается судьба Запада? Потому что тайна Запада — это тайна смерти. Куда уходит солнце, закатываясь? Куда уходят люди, умирая? За этой тайной люди шли вслед за солнцем веками — кроманьонцы, неолитические земледельцы, кельты, германцы, англо-саксы... Достигнув края Запада, океана, люди остались без ответа, и тогда ответом стали их песни, мифы, легенды. В этих легендах умершие герои отправляются еще дальше на запад, и там же расположены земли бессмертных (Тир на Ног, Аваллон, Хай-Бразил и проч.). Смерть — это обязательно уход, но далеко не всегда конец.

Толкин настойчиво повторял, что в его произведениях «на самом деле речь идет не о Власти и Господстве, это — только двигатели сюжета; моя история — о Смерти и жажде бессмертия». Таким образом, если Машина — это итог Запада, то Смерть и жажда бессмертия — его сущность. Потому и неизбежно поражение даже великих героев, что неизбежна смерть — и увядание, и невосполнимые потери. Поэтому уходят не только люди — уходит сама земля, по которой они некогда ступали (Белерианд, Нуменор), а «Истинный Запад» — Запад бессмертных — оказывается сокрыт и изъят из этого мира. В конце концов уйдет все — боги, Запад, сам дух его, — но должна остаться память, чтобы было все ненапрасным. Именно таково высшее предназначение «Истории Средиземья» — будить память о некогда бывшем.

Нет, конечно, толкиновские тексты не описывают реальное прошлое Запада — это целиком результат авторского воображения, но они сообщают о реальном Западе некую символическую истину — и тем самым служат его пониманию не хуже трудов Шпенглера и Хайдеггера. Это прошлое не наших предков, но нашей западной души; не наивная вера в некогда бывший «золотой век», но выражение восхищения и благодарности перед тем, что сформировало нашу цивилизацию и взрастило нашу мудрость. Консервативный модерн — это, безусловно, закатная философия, философия старости — но не той, что хорохорится перед молодостью, и не той, что сходит во гроб, отмаливая спасение. Обращение к архетипическому прошлому нам нужно для того, чтобы замкнуть круг нашей самости. Что происходит двояко: и как стирание собственных следов (в этом смысл ницшевского вечного возвращения), и как вхождение в круг вечности. Одно без другого, впрочем, невозможно. Истинное бессмертие — это не постоянное нагромождение будущих: творений, знаний, историй, подвигов, но стирание всего этого, самоускользание, путешествие с нулевой суммой, которое потому и может длиться вечно.

Так мы возвращаемся в Средиземье, припадая к истоку нашей природы, к тому глубоко скрытому в нас, что, всегда ускользая, всегда живо. И если на этом пути лучшими проводниками для нас будут не исторические личности, не герои старинных преданий, а персонажи, придуманные Джоном Рональдом Руэлом Толкином, — так ведь это потому, что именно для этого их и придумали. Провести нас к истоку. На истинный Запад.

 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #10 - 04/29/22 :: 2:34am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
На всякий случай текст с сайта "Курсивом" (1-я ссылка на этой странице):

Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»

«Разумеется, «Властелин Колец» мне не принадлежит. Он появился на свет
потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя,
естественно, я буду следить за ним, как следят за ребенком родители.
Мне радостно сознавать, что у него уже нашлись добрые друзья,
способные защитить от коварства и злобы врагов. Но, к несчастью,
далеко не все глупцы собрались под знамена противника».

(Д.Р.Р.Толкин, из письма к К. Бэттен-Фелпс)

Вопрос о том, нужны ли книгам Толкина какие-либо защитники, кажется, по меньшей мере, самонадеянным и праздным. Это-то спустя более полувека бесчисленных споров и публикаций? Это-то после того, как многие литературные опросы назвали его «лучшим автором ХХ века», а о 10-часовом киноблокбастере по «Властелину Колец» (далее – «ВК») не слышал только глухой?
Однако, именно наблюдая всё вышеназванное, становится ясно, что ситуация вокруг эпопеи Толкина за эти долгие годы не только не прояснилась, а, наоборот, окончательно запуталась. Именно широчайшая популярность сказки, её, не имеющая себе равных, «культовость» невольно вызывает у многих читателей вопрос: что это — великая книга, достойная стоять в одном ряду с Шекспиром, или всего лишь талантливая «бульварная» подделка, волей случая, снискавшая слишком громкую славу?

Дело в том, что успех Толкина был слишком стремителен; он произошел, что называется, «через головы» литературной элиты, чем в немалой степени её обескуражил и вызвал вполне понятное раздражение. Будет несправедливым сказать, что Толкина «травили». Напротив, «ВК» многие критики приняли вполне благожелательно, признавая за ним определенные литературные достоинства. Однако, чаще всего это напоминало высокомерные похлопывания по плечу: мол, написано «ничего, живенько», но до настоящего писателя тебе, брат, еще расти и расти. Во многих рецензиях подспудно слышалось (и слышится): «Повезло этому дилетанту… Угадал конъюнктуру  рынка».
Вдобавок ко всему, «ВК» оказался на пересечении слишком многих культурных пластов. Что это — «видение иной реальности», забава для инфантильного читателя, мифологический «коктейль» или настоящая «высокая» литература? Слишком уж много трактовок имеет «ВК», не подпадая однозначно ни под одну из них.

Как правильно заметил сам Толкин, не все глупцы «собрались под знамена противника». Однако хотелось бы добавить, что и под «знамена сторонников» собрались далеко не одни умники. И, если честно, неизвестно, что больше может навредить сказочной эпопее — неприятие или нездоровая любовь, при одинаковом непонимании.
Сам Профессор (именно так — с большой буквы,  коротко и уважительно именуют его поклонники) не был ни маргиналом, ни чудаком, ни экзальтированным пророком. Он вообще весьма мало похож на подавляющее большинство так называемых «толкинистов». Консервативный добропорядочный англичанин, католик, недолюбливавший прогресс и практически не читавший фантастической литературы, неожиданно увёл под дудочку «ВК» на просторы вымышленного Средиземья огромное количество представителей молодежной субкультуры.[1]

Попытаюсь и я разобраться в этих «странностях», пользуясь исключительно первоисточниками и небольшой долей собственных размышлений. Выясним, что же хотел сказать Профессор Толкин – вне зависимости от хулы и восхвалений?


«Странная» книга

«Странность» положения эпопеи Толкина в контексте современной литературы ставила в тупик еще издательство «Аллен и Анвин», которое и дало «ВК» первую «путевку в жизнь». Так, Рейнер Анвин писал своему отцу: «Честно говоря, не представляю, кто это будет читать: дети половины не поймут; однако, если взрослые не сочтут ниже своего достоинства прочесть все это, им, безусловно, понравится». Данное описание книги не потеряло своей актуальности и сегодня.

Действительно, очень трудно отнести «ВК» к какому-либо определённому жанру. Но когда знакомые, настроенные прочитать книгу, спрашивают меня, что же это такое и как к этому относиться, я не смущаясь говорю: «Как к волшебной сказке». Понимая всю ограниченность этого определения, я тем не менее настаиваю на нём, ибо нет ничего хуже, чем дать читателю «завышенное» представление. Вспоминаю, как, купив первое русскоязычное издание «ВК» («Хранители», 1982 г.), я был крайне удивлен краткой аннотацией, представляющей роман как «философскую сказку». Попытки с первых страниц обнаружить в «Хранителях» философские глубины изрядно подпортили мне чтение этого замечательного произведения.
Определение же «ВК» как «волшебной сказки» наиболее адекватно настроит предполагаемого читателя (да и «Хоббит» не будет  выглядеть в этом ряду отщепенцем). Тем более, что сам Профессор не отрицал свою близость к жанру «fairy-story» (из-за невозможности адекватного перевода — это и есть нечто вроде «волшебной/чудесной сказки»).

Д. Р. Р. Толкин «О волшебных историях»:
«…волшебные истории — это не обязательно сказки о Фэери (волшебные существа из британского фольклора – С.К.) или об эльфах, — но повесть о Фэери, о королевстве, где издавна живут эльфы. И кроме эльфов и фей, а также помимо гномов, ведьм, троллей, великанов или драконов, Фэери принадлежит вся земля и все, что есть на земле: деревья и птицы, камни и вода, хлеб и вино — и мы, смертные, чувствующие на себе ее чары».

Человек, лишенный дара воспринимать и ПЕРЕЖИВАТЬ сказки, ничего не добьется и от Толкина, назови «ВК» хоть «героическим эпосом», хоть «альтернативной реальностью». Никакая культовость, мифология и философия тут не помогут.
А переживать и впрямь необходимо. Ибо вы вступаете в тот мир, где чудеса настолько же естественны и убедительны, как и солнце, восходящее каждое утро, или камень, пролежавший тысячи лет.

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.3, гл.2:[2]
«— Невелички! — усмехнулся роханец… — Чего только не услышишь нынче! Невелички — маленькие человечки из старых северных песен и нянюшкиных сказок. Но мы-то не в сказке! Мы стоим на зеленой траве, под ярким солнцем!
— Одно другому не мешает, — отозвался Арагорн. — Те, что придут после нас, сложат легенды и о нашем времени. Мы стоим на зеленой траве, сказал ты. Но разве о зеленой траве не поется в песнях? А ведь ты ходишь по ней наяву, в ярком свете солнца!»


Стилистический «разнобой» и история создания «ВК»

«Голова у хоббита кружилась, он никак не мог сообразить, в каком
направлении они шли до того, как он упал. Так он довольно долго ползал
и шарил руками, надеясь найти хоть какой-нибудь ориентир, и вдруг
нащупал что-то холодное и гладкое. Оказалось — металлическое колечко.
Бильбо его машинально подобрал, не подозревая, что этот случайный
поступок станет поворотным пунктом в его жизни. Подобрав, он
так же машинально сунул его в карман, ибо в данный
момент оно ему было ни к чему, авось, потом пригодится».
(Д. Р. Р. Толкин «Хоббит», гл.5, пер. В.А.М.)

Необычность книги Толкина заметили сразу и критики. По сути дела, эта «странность» и стала для них излюбленной «ахиллесовой пятой» «ВК». Так авторитетный критик Эдмунд Уилсон назвал книгу «галиматьей» и иронически заметил, что «некоторые люди – в особенности, по-видимому, в Британии – на протяжении всей жизни не теряют вкуса к ребяческому вздору». А Питер Грин писал, что стиль «ВК» «колеблется между прерафаэлитами и детским журнальчиком». При всей несправедливости столь радикальных обвинений, упрек в стилистическом «разнобое» «ВК» действительно имеет основания. И связано это, в первую очередь, с процессом написания трилогии. Проследив этот процесс, многое становится ясным.

Как известно, своим появлением «ВК» обязан неожиданному успеху «Хоббита» — сказки, написанной Толкиным для своих детей и случайно привлекшей внимание издательства «Аллен и Анвин». А «Хоббит» начался с того, что летом 1930 года Толкин сидел в своем кабинете и проверял экзаменационные работы.

Д. Р. Р. Толкин:
«Мне повезло: один из экзаменующихся великодушно оставил последний лист чистым… И я написал на нем: «В норе на склоне холма жил да был хоббит». У меня из имен всегда вырастают истории. Я подумал и решил, что стоит выяснить, кто же такие хоббиты. Но это было только начало».

Так в литературе впервые появились низкорослые румянощекие и мохнатоногие человечки, больше всего на свете ценящие домашний уют и обильную пищу. Вовлекая одного из этих «обывателей» — Бильбо — в авантюру поиска гномьих сокровищ, охраняемых драконом, писатель и не подозревал, что вырастет из этого, в общем-то, традиционного сюжета.

tolkien_05
Приключения хоббита Бильбо Бэггинса начались с того момента, когда в его спокойную жизнь ворвались тринадцать гномов и маг Гэндальф. Рис. Alan Lee.

Безусловно, Толкин не был Толкиным, если бы не снабдил поход хоббита и гномов подробнейшей картой и не населил этот сказочный мир излюбленными эльфами, троллями и гоблинами. Тем не менее, ни эльфы, ни волшебник Гэндальф пока еще не обретают эпического размаха, они несколько «легковесны» и «несерьёзны», чего вполне хватает для развлекательного «квеста»[3].

tolkien_06
Карта Одинокой Горы, где хранятся сокровища гномов.

Но сказка читателям понравилась, и они стали требовать от издательства еще что-нибудь «про хоббитов». Толкин, подумав, согласился, и начал писать продолжение, взяв за основу историю с колечком, которое Бильбо «позаимствовал» в мрачном подземелье у мерзкого существа по имени Голлум.
Интересно, что одной из причин перерастания «ВК» из продолжения сказки о хоббитах в героический эпос были письма читателей с просьбой прояснить, что же это был за Некромант, упоминаемый Гэндальфом в конце седьмой главы «Хоббита». Созданный лишь для того, чтобы вывести из повествования Гэндальфа, Некромант впоследствии «оказался» противником, по сравнению с которым меркнет любой дракон.

Д.Р.Р.Толкин,  из письма в издательство «Аллен и Анвин», 1939:
«Продолжение получается более взрослым… и винить в этом следует читателей, которые слали мне письма с просьбой «побольше рассказать о Некроманте», т.к. Некромант — это вам не детские игры».

Не будем вдаваться в подробности творческого процесса, это долго. Скажем лишь, что, написав несколько глав, Толкин внезапно осознал, что произведение начинает выходить за рамки обычной сказки и поневоле вплетается в ткань другого произведения.

Над этим другим произведением Профессор начал работать еще в 1917 году. Сначала оно называлось «Книга Утраченных Сказаний», затем — «Сильмариллион» и представляло собой свод мифов и легенд Арды — выдуманного Толкиным, мира, в котором причудливо переплелись кельтская, финская, скандинавская и другая северо-западная мифология. Это хобби лингвиста постепенно стало настоящим делом его жизни.
Первым зерном, из которого начала произрастать собственная мифология Толкина, стало стихотворение об Эаренделе. В 1913 году, листая древнеанглийские тексты, юный Рональд наткнулся на англосаксонскую поэму «Христос» Кюневульфа. По непонятной причине на Толкина произвели неизгладимое впечатление две строчки:

  «Eala Earendel engla beorhtast
ofer middangeard monnum sended».
(«Привет тебе, Эарендель, светлейший из ангелов,
Над средиземьем людям посланный»).

Д. Р. Р. Толкин:
«Я ощутил странный трепет, будто что-то шевельнулось во мне, пробуждаясь от сна. За этими словами стояло нечто далекое, удивительное и прекрасное, и нужно было только уловить это нечто, куда более древнее, чем древние англосаксы».

Впоследствии Средиземье стало основным местом событий «Властелина Колец», а Эарендель превратился в Эарендила из «Сильмариллиона», первого смертного, сумевшего достичь Благословенного Края и ставшего Вечерней Звездой Надежды (аналог планеты Венеры) для народов Средиземья.
Кстати, когда издательство попросило продолжение «про хоббитов» Толкин попытался схитрить и подсунул «Сильмариллион». То, что его моментально отвергли, неудивительно. А что бы вы сделали, если бы вам вместо сказочки про эльфов вручили объёмный фолиант с величественным и архаичным языком, способный восхитить лишь «оригиналов», но никак не рядового читателя?

Д.Р.Р.Толкин, из письма к К. Бретертону, 1964:
«Им было нужно продолжение «Хоббита». Но мне были нужны героические легенды и высокий романтизм. Так появился «ВК».

Так бы и осталось одно из самых замечательных литературных открытий ХХ века грудой черновиков, если бы не «изобретение» хоббита…
Благодаря этому симпатичному добродушному толстячку, далекий и холодный мир «Сильмариллиона» ожил и приблизился к читателю, обрел плоть и кровь. Семя «Хоббита», посаженное в почву, созданного Профессором, мира, привело его мифологию в движение и воплотилось в прекрасное дерево «ВК».
Вот почему так разительно отличается стиль и темп первой книги от последующих. Неспешный подробный рассказ о путешествии хоббитов с каждым шагом обрастает новым смыслом и из авантюры превращается в героический эпос. К тому же, Толкин «выяснил», что Некромант, «окопавшийся» в «Хоббите» на юге Лихолесья, — никто иной, как Саурон – в прошлом самый талантливый и опасный слуга и ученик Моргота — изначального Зла, «Князя Тьмы» Старших эпох. Этот хитроумный «слуга» сумел после поражения своего хозяина не только достичь его злобной мощи, но и «усовершенствовать» её с помощью Кольца Всевластья.

tolkien_08
Башня Саурона и назгулы. Рис. Ted Nasmith.

Так уютный (и демократический по устройству!) мир Хоббитании был (несколько искусственно) помещён в величественный, жутковатый (времена-то были не лучшими) и феодальный по «антуражу» мир Средиземья. Наличие благоденствующей и изолированной страны в опустошенной войнами и эпидемиями местности Эриадора объяснялось (не слишком убедительно) незаметной деятельностью Следопытов — горстки выживших потомков погибшего королевства Арнор и небольшими размерами самого Хоббитшира.

Однако, этот действительно искусственный приём был оправдан. С помощью хоббитов решалась проблема «приближения» иного мира к читателю. Толкину были отвратительны варианты попадания в «fairy-story» во сне или с помощью какого-нибудь аппарата. Но тогда нужно было найти в волшебном мире таких обитателей, которые сами о нём  имеют весьма смутное представление — домоседов, не любящих совать нос дальше своего Удела.
Толкин писал: «Хоббиты — это просто-напросто жители обыкновенной английской деревни. Я изобразил их маленькими потому, что хотел намекнуть на узость их взгляда на мир и бедность воображения, что далеко не подразумевает недостатка мужества или скрытой силы». Именно благодаря хоббитам мы можем постепенно «обжиться» в новой реальности и избежать в тексте «поясняющего голоса» автора (который есть в том же «Хоббите», что сам Толкин считал большим недостатком).

Заодно хоббиты решили ещё множество художественных проблем. Хоббит не только может посмотреть на Средиземье «свежим глазом», он вносит в тяжеловесную эпопею необходимую долю теплоты, живости и юмора. Ведь хоббиты гораздо ближе по своему мироощущению современным читателям, чем эльфы, гномы, да и те же люди Средиземья.


Еще несколько интересных фактов из истории создания «ВК»

— Тому, что возник цикл о Средиземье, мы во многом обязаны другу Толкина — К. С. Льюису. Однажды Льюис сказал Толкину: «Толлерс (прозвище Толкина — С.К.), на свете слишком мало историй, которые нам по вкусу. Боюсь, придется взяться и написать что-нибудь самим». Друзья договорились, что Льюис будет писать о «путешествии в пространстве», а Толкин — о «путешествии во времени». Так на свет появилась «Космическая трилогия» и «Утраченный путь» (предтеча «Сильмариллиона» и «ВК»).
Роман Толкина восхитил Льюиса, чего не скажешь об ответной реакции — книги Льюиса Толкину никогда особо не нравились, хотя дружбе это никак не вредило. Толкин писал о Льюисе: «Мой неоплатный долг по отношению к нему состоит не в том, что обычно понимается под словом «влияние», а в том, что он просто подбадривал меня. Долгое время он был моим единственным слушателем. Он единственный подал мне мысль о том, что мои «побасенки» могут стать чем-то большим, чем личное хобби». Впоследствии Льюис прославился своими эссе о христианстве и «Хрониками Нарнии» — еще одной английской сказкой, ставшей «культовой».

Джон Рональд Руэл Толкин, Клайв Стэплз Льюис и Чарльз Уильямс организовали в Оксфордском университете неофициальную литературную группу под названием «Инклинги» (от Ink — «чернила»).

— Того, кто читал «ВК» после «Хоббита», наверное, приводила в недоумение попытка Толкина пересказать в «Прологе» историю находки Кольца. Даже не столько сама попытка (а вдруг кто «Хоббита» не читал?), сколько настойчивое акцентирование внимания на то, что Бильбо описал события не совсем так, как они происходили.  После столь «сенсационного» вступления пересказывалась история с Голлумом… ничем не отличающаяся от той, что изложена в «Хоббите»! Зачем же тогда обвинять Бильбо во вранье?
Оказывается, наш читатель не мог быть знаком с первым изданием «Хоббита», которое вышло в 1937 году, когда о «ВК» никто и не думал. Издание это действительно имело несколько другую версию развития событий (на фоне последующего продолжения даже несколько комичную). Мол, играя в загадки с Бильбо, Голлум поставил на кон Кольцо, а хоббит — свою жизнь. Бильбо выиграл, а так как Голлум обещанное отдать не мог (Кольцо уже было утеряно и найдено хоббитом), то взамен этого пришлось указывать Бильбо дорогу из подземелья. В конце концов хоббит и Голлум расстаются чуть ли не друзьями.
Естественно, на фоне того, что Толкин «узнал» о Кольце во «ВК», данная версия казалась совершенно неправдоподобной, и писатель хорошенько исправил все последующие издания «Хоббита».  Однако, наличие первой версии тоже требовало объяснений, и Толкин представил ее, как «искаженный» рассказ самого Бильбо.

— Кстати, во время написания «Хоббита» дракона звали не Смауг, а Прифтан, волшебник носил имя Бладортин, а Гэндальфом был предводитель гномов (впоследствии — Торин). Многие гномьи (и не только) имена (Гандальв, Двалин, Дурин, Бёмбур, Нори, Торин, Трор, Фили, Кили и др.) заимствованы у карликов-цвергов из древнескандинавской «Старшей Эдды» (см. «Прорицание Вельвы»).

— Не менее забавные для читателя метаморфозы происходили и в момент написания «ВК». Так, встреченный хоббитами в трактире «Гарцующий пони» суровый Бродяжник вначале был… хоббитом по прозвищу Троттер (Непоседа). Однако, по мере написания Толкин начал сетовать, что, мол, «слишком много хоббитов» и Троттер превратился из коротыша с волосатыми ногами в величественного героя королевской крови – Арагорна II.

— Несмотря на постоянные нападки Толкина на Шекспира (всё из-за эльфов, но об этом ниже), автор «ВК» несомненно испытал влияние великого драматурга. Так, оживший лес, пришедший на помощь во время битвы в Хельмовом Ущелье, был навеян сценой из «Макбета». Правда там под лес маскировалось настоящее войско. Это так раздосадовало Толкина, что в «ВК» он все-таки «повел в бой» настоящие деревья.

Д.Р.Р.Толкин, «ВК», кн.3, гл.7,  в пер. Григорьевой и Грушецкого:
«Там, где вчера зеленели травянистые склоны, теперь темнел могучий лес. Вековые деревья, хмурые, молчаливые, стояли непроходимой чащей; внутри ее клубилась мгла… Орки заметались между отрядом Эркербранда и Всадниками Теодена. Выбрав, как им казалось, наименьшее из зол, они кинулись под своды таинственного леса. Оттуда не вышел ни один…».

— Громкий шум вокруг «ВК» в среде оксфордских коллег Толкина никаких особых эмоций не вызвал. Они просто сказали профессору: «Ну что же, теперь понятно, чем вы занимались эти долгие годы и почему не закончили обещанные словари, грамматики и комментарии. Вы достаточно развлекались — займитесь же хоть теперь делом!»

Итак, с точки зрения «мастеров стиля», «ВК» действительно несколько непоследователен. Но не стоит забывать и то, что Толкин был поклонником «дочосеровской» литературы[4] и в её знании (а особенно в любви к ней) имел мало равных. Вот почему по-настоящему гениальным ПИСАТЕЛЕМ Профессор выступил именно в «Сильмариллионе», написанном в архаичной манере, и здесь стиль, по-моему, безукоризнен. Попытки же во «ВК» сделать мир Средиземья близким и понятным современному читателю не могли произойти без некоторых стилистических огрехов.

Не буду скрывать, что лично я не сомневаюсь в гении Толкина. Однако гениальность его заключается отнюдь не в писательском мастерстве (что совершенно не означает, что он писатель слабый). Гениальным «пиарщиком» Толкин также не был, он был равно далёк как от «модернистских» литературных течений, так и от конъюнктуры книжного рынка. Первое издание «ВК», по мнению издателей, было коммерчески рискованной затеей. Трилогия, в отличие от того же «Гарри Поттера», добилась успеха сама, постепенно, её никто специально не «раскручивал». Самого же Профессора вся эта внезапно свалившаяся слава только пугала (разве что обретенное материальное благополучие несколько скрашивало настырность журналистов и поклонников).
Если бы дело ограничивалось писательским мастерством Толкина, то вряд ли бы его книги были столь «революционны». Но английский профессор не только написал талантливую и интересную книгу. Его гениальность заключалась а) в беспрецедентной попытке возродить в ХХ веке, казалось бы почивший жанр эпоса; б) в создании целого нового литературного мира, со своей историей, географией, мифологией и космогонией, настолько же реального, насколько и фантастического. А «ВК» стал тем «ключиком», который открыл новую Вселенную широкому кругу читателей.
«Эта книга написана кровью моего сердца, — писал Толкин издателю Анвину, — густой или жидкой — уж какая есть; большего я не могу».


Цикл о Средиземье — с чего начать?
(в помощь начинающему читателю)

Цель данного раздела — облегчить знакомство неподготовленного читателя с мифическим миром Средиземья. Дело в том, что цикл о Средиземье составили произведения слишком разнородные, как по жанру, так и по степени сложности. Никто не знакомится с математикой, начиная с дифференциальных уравнений. Вот и я сторонник последовательного прочтения — от простого к сложному.

Несмотря на то, что хронологическое развитие мира Средиземья соответствует цепочке книг «Сильмариллион» —  «Хоббит» — «Властелин Колец», начать чтение лучше всего с «Хоббита». Да, это обычная сказка. Ни по стилю, ни по сюжету, ни по масштабу она не сравнима с «ВК». Переводчик В. Муравьев в одном из предисловий даже настоятельно советовал не читать её прежде «ВК», чтобы, так сказать, не снизить «величие» трехтомного эпоса.
Позволю себе не согласиться. Мне кажется, что именно лёгкость и простота «Хоббита»[5] как нельзя лучше вводят читателя в мир Средиземья, позволяют ему, не особенно напрягаясь, «обжиться» в нем. Да и завязка с Кольцом, так или иначе, напрямую связана с «Хоббитом».

После «Хоббита» можно уже без опаски взяться за «ВК», перевалить через громоздкий «Пролог» (насыщенный прямо-таки «научной» информацией) и отправиться в новое путешествие, начинающееся с тех же забавных хоббитов, но по мере повествования обретающее глубину, масштабность и драматичность.

И уже для тех, на кого «ВК» произвел неизгладимое впечатление, кто захотел узнать поподробнее об истории народов Средиземья — для таких читателей и предназначен «Сильмариллион» — самая сложная книга из всего цикла. Ее недаром называют «Библией от Толкина», ведь начинается она, ни много ни мало, как с Сотворения Мира. Из нее вы узнаете, кто такие валары, откуда взялись эльфы, гномы, орки, люди, что располагается на том Западе, куда отплывают эльфы, познакомитесь с Морготом — своеобразным прообразом сатаны, первым Темным Властелином, у которого в те времена сам Саурон был лишь слугой.

Трудности при чтении «Сильмариллиона» связаны с тем, что это не сказка, не художественное произведение, а настоящий мифологический эпос, написанный архаичным витиеватым языком, перенасыщенный персонажами и географической номенклатурой (чтобы окончательно не запутаться в них, в конце автор привёл словарик), где главы охватывают порой события целых столетий. Зато перед преодолевшим эти препятствия читателем «Вторичный Мир» развернется не только в пространстве, но и во времени, ответив на многие вопросы, которые в «ВК» были затронуты только вскользь (в том числе религиозный и космогонический).
«Сильмаллирион» — довольно неоднородное и неравномерное произведение. Толкин не переставал доделывать и править его до конца жизни. Окончательную редакцию сделал и издал сын Толкина — Кристофер в 1977 г., спустя четыре года после смерти отца.

Читателю, который всё же сочтёт чтение «Сильмариллиона» непосильным, я бы посоветовал кроме «Айнулиндалэ» (первой песни о Сотворении Мира) прочесть главы 19 («О Берене и Лютиэн») и 21 («О Турине Турамбаре»), а также «Аккалабет» («Падение Нуменора») и «О Кольцах Власти…», непосредственно прилегающие к «ВК». Они выписанны достаточно увлекательно и представляют собой вполне законченные художественные истории.

Всё это, так сказать, «канонический» набор книг о Средиземье. Остальная литература рекомендуется уже для особо заинтересовавшихся личностей. Однако стоит не забывать, что и «Неоконченные сказания», и «Утраченные сказания» — это всего лишь черновики и побочные продукты творчества Профессора, полные нестыковок, как между собой, так и с «каноническим» циклом.

Толкин и «фэнтези» [6]

Когда я говорю, что не очень-то люблю «фэнтези», мои знакомые смотрят на меня с недоумением: «Как так? Ведь ты же любишь Толкина! И Уайта!». Но для меня Толкин и Уайт — просто отличная литература, наравне с Гоголем, Булгаковым, Достоевским, Шекспиром и другими классиками. Известно, что Толкин никогда не читал литературы, подобной «фэнтези», предпочитая старинные сказания или сказки, а ознакомься он с произведениями названных «братьев по перу» — его бы подобное «родство» просто огорчило. Вообще, великая книга всегда вырывается за рамки любых жанров. Что такое «Маленький принц» — сказка, поэма в прозе или притча? А «Бесы» — детектив, философский роман или политический памфлет? Назвать произведения Толкина просто «фэнтези» для меня все равно, что обратиться к другу: «Эй, человек!».

Но «ВК» присвоен именно этот жанр и вот почему. Не будет преувеличением сказать, что «фэнтези», прозябавшее в виде произведений создателя «Конана» Говарда иже с ним, получило в лице Толкина (на его седины) немалую поддержку, он вывел сей стиль в «культурное поле». Однако, «ВК» так же тесно и неуютно среди обильной литературы данного жанра, как киту — в банке с килькой. «Килька», конечно же, прочно держится за «кита», при случае выставляя его перед язвительными критиками как оправдание своего легковесного жанра. Так же нелепо и чужеродно смотрятся на территории «фэнтези» Мервин Пик и Теренс Хенбери Уайт. Лишь отдельные произведения «чистого фэнтези» не позорят седин Профессора (например, первые три книги цикла о Земноморье Урсулы Ле Гуин).

Тем не менее, внешние признаки кита и кильки, как ни крути, схожи: оба живут в воде (вымышленном мире), оба любят плавать (использовать яркий активный сюжет), оба плавают с помощью плавников (средневекового антуража: королей, мечей, магов, гномов и т.д.). Это сходство инстинктивно пугает значительную часть читателей, презирающих «дешевое чтиво».   Однако, сходство лежит на поверхности, а различие — в глубине. Килька, в отличие от кита, на такие глубины не ныряет. Ей целиком достаточно своей акватории. И цель её — вдоволь наиграться вымышленным миром. Да и измышляется этот мир обычно для того, чтобы уйти от ответственности, мол, «мир мой — чё хочу, то и ворочу». Попробуй какой-нибудь «фэнтезист Вася» написать реалистический роман, и его огрехи и глупости сразу же будут видны.

Отношение же Толкина к вымышленному миру совершенно противоположное: выдумать мир — это огромный труд и большая ответственность, именно по части достоверности. Недаром Профессор говорил, что «легко придумать зеленое солнце, труднее — создать мир, где оно бы было естественным». А для такой работы мало одного желания, недостаточно даже литературного таланта. Для этого нужны глубокие корни, крепкий фундамент, без которого построенная «вторичная реальность» теряет свою убедительность и рассыпается при первом же пристальном взгляде.

Критик В. Гуйбаловский, относящийся к Толкину несколько высокомерно, тем не менее, точно заметил, что Толкин, создав столь продуманное Средиземье, полностью «исчерпал жанр» творения «достоверных сказочных миров». Возможно, это и несколько поспешное заявление, но создатель Средиземья совместил в удачных пропорциях почти все необходимые для «творения» миров качества: основательность и педантизм, скромность и ответственность, доскональное профессиональное знание лингвистики, северо-западной мифологии и «дочосеровской» литературы, достаточно чёткие религиозные и нравственные убеждения и, не побоюсь этого слова, редкое для литературы душевное здоровье. Поэтому он сделал именно то, что любил, знал, понимал и ощущал своим. Так, он никогда бы, в отличие от многих «фэнтезюшников», не покусился на создание книг на основе индейской или индийской мифологии. Его «ВК» и «Сильмариллион» были продолжением его самого, к этому «хобби» он относился, чуть ли, не серьёзнее, чем к своей основной работе. Он не просто развлекался, он делал это по самому «высокому счёту».

Дотошность Толкина по отношению к правдоподобности своего мира до мельчайших деталей превосходно иллюстрируется его «Приложениями» к «ВК», в которых, кроме подробных и скучноватых «Хроник королей и правителей», «Хронологии истории Средиземья», приводятся даже генеалогические древа хоббитов — участников похода. В принципе, генеалогии вряд ли предназначались для дотошного изучения  — они были призваны придать книге «трехмерность» и достоверность.

Педантизм Профессора немало затруднял его работу над трилогией. Так, в одном из писем к сыну он писал:

«…я обнаружил, что в наиболее важные дни, начиная с бегства Фродо и кончая нынешней ситуацией (приходом к Минас-Моргулу), луна у меня вытворяла вещи самые невообразимые: вставала в одном месте и одновременно садилась в другом. Пришлось переписывать целые куски уже готовых глав, и на это ушла вся вторая половина дня!».

Т.е., Толкин увидел страшную ошибку там, где ее бы пропустил самый въедливый критик, и уж тем более читатель. Сам писатель как-то сказал: «…Такой педант, как я, должен испытывать ужасное искушение описать все известное ему до мельчайших деталей. Боюсь, что даже начал находить в этом удовольствие».

Показательна история с летописью гномов из зала Мазарбул. Толкина очень разочаровало, что издательство посчитало печатанье этих листов слишком дорогим. Ведь он провел столько времени, исписывая образцы рунами, поджигая их и заляпывая «кровью», чтобы придать им достоверный вид «свидетелей» битвы.

Большинство же нынешних творцов «фэнтези», заполонивших рынок, НЕ ЗНАЮТ, НЕ ЛЮБЯТ и НЕ ХОТЯТ ОТВЕЧАТЬ за свои развлечения и фантазии. Поэтому они и плещутся в четко ограниченных омутах, наслаждаясь своим весельем и вседозволенностью, замахиваются ниспровергать основы бытия с помощью  шаблонных героев и своих жиденьких философий.
Собственно, дела мне до них и не было бы (нет же мне дела до «карманных» детективов и любовных романов), если бы в этом глянцевом море, среди обложек, на которых мускулистые дебилы с пышногрудыми красотками в кольчугах отмахиваются от слюнявых монстров, не терялись бы действительно талантливые произведения, наподобие того же «ВК». Многие любители «высокого» искусства до сих пор презрительно воротили носы от «пафосных сказок-рассказок об эльфах и гномах», в то время как любители «фэнтези», при всем уважении к Профессору, часто не видят ПРИНЦИПИАЛЬНОЙ разницы между ним и теми же Муркоком и Желязны.[7] Безусловно, антураж художественного произведения играет огромное значение для его восприятия, но все-таки не он определяет качество.

Настоящий читатель «ВК» — это тот, кто может повторить вслед за его героем — Сэмом Гэмджи: «Я уже не ради эльфов иду, и не ради драконов, и не чтобы горы посмотреть. На самом деле я не знаю, чего хочу, но я должен что-то совершить прежде, чем все это кончится, и это что-то ждет меня впереди. Мне надо пройти этот путь до конца — понимаете?».


ПРИМЕЧАНИЯ:

1 — Когда в 1965 г. среди американской молодежи начался бум вокруг «ВК», миллионный тираж трилогии был мгновенно раскуплен, а на стенах появились лозунги: «Фродо жив!», «Вперед, в Средиземье!», «Гэндальфа — в президенты!».

2 — Цитаты из «ВК» даются в переводе М. Каменкович и В. Каррика (СПб, изд-во «Азбука», 1999), кроме специально оговоренных случаев.

3 — Quest — англ. слово, не имеющее точного аналога в нашем языке, но прекрасно знакомое всем поклонникам компьютерных игр. Оно означает путешествие, имеющее целью поиск какого-либо предмета. Как правильно подметил поэт и критик У. Х. Оден, оригинальность «ВК» заключается в том, что это как бы «квест наоборот» — герой должен совершить путешествие не для того, чтобы приобрести вещь, а чтобы ее уничтожить.

4 — А ведь для многих настоящая английская литература до Чосера и Шекспира вообще не существует!

5 — Легкость и простота, конечно, относительная, для детских сказок она достаточно тяжеловесна (если не считать русский перевод Н. Рахманиновой — блестящий, но сидбно адаптированный к детскому восприятию).

6 — «Fantasy» (англ. «фантазия») — жанр фантастической литературы, своеобразные «сказки для взрослых», где место фантастической техники,  чудовищ далеких планет и аномальных явлений занимают мифологические существа, феодальный антураж и магия. Характерной чертой, сближающей «фэнтези» с «бульварной» литературой, являются бесконечные продолжения и серии, «выпекаемые» с завидной скоростью. Напомним, что «ВК» Толкин писал более 12 лет, дорабатывал 5 лет (и дорабатывал бы ещё, если бы не торопило издательство). Также стоит напомнить, что сам Профессор сомневался, «что кому-либо удалось за отпущенный человеку срок создать больше одного настоящего шедевра и нескольких замечательных набросков».

7 — Иногда непонимание доходит вообще до курьезов: в одном из номеров фантастического журнала «Если» я видел интервью с писателем-фантастом, который всерьез утверждал, что продолжение «ВК», написанное Ником Перумовым, не в пример лучше и глубже «исходника»!

 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #11 - 04/29/22 :: 2:41am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Продолжение этого текста - 2-я часть.

Мифология и язык

«Такие истории пишутся не благодаря созерцанию листвы деревьев,
которые сейчас рядом с тобой, и не благодаря знанию ботаники и
почвоведения;  нет, они прорастают, подобно семечку в темноте,
из лиственного перегноя,  накопившегося в уме, — из всего, что
было когда-то увидено, передумано или прочитано, что давным-давно
забыто и ушло вглубь. Хотя, несомненно, отбор идет, так же как у
садовника: не всякая травка попадает в твою личную компостную кучу;
и мой перегной состоит в основном из различного языкового материала».
(Д. Р. Р. Толкин)

Для меня, наверное, самой удивительной новостью в истории «ВК» было то, что, создавая свой мир, Толкин отталкивался в первую очередь не от мифологии, а от… языка. Толкин был, что называется, лингвистом по призванию, ведь только лингвист по призванию мог самозабвенно произнести: «В моей работе имена персонажей и топонимы опираются в основном на валлийский язык. Возможно этот элемент доставил многим читателям даже больше удовольствия, нежели все остальное!».

Толкин испытывал это самое «удовольствие от языка» с раннего детства, поэтому его любовь к лингвистике не стала пыльным «чуланом» ученого-«сухаря», а осталась живой и игривой. В тех учебных заведениях, где преподавал Толкин, наблюдалось резкое увеличение студентов на факультет лингвистики. А ведь популяризировать подобное отделение не так-то просто, ибо большинство из того, что там изучалось, многим покажется мертвой древностью.
Толкину так не казалось. Он вообще обожал древние языки: валлийский, древнеанглийский, древнегреческий, из современных — испанский.[8] Однако особый восторг у него вызывал финский. Именно после знакомства с финским эпосом «Калевала», он горько заметил: «Эти мифологические песни полны той первобытной поросли, которую европейская культура в целом вырубала и прореживала в течение многих веков… Хотел бы я, чтобы у нас сохранилось побольше такой мифологии — чего-нибудь подобного, но принадлежащего англичанам».

Идея создать собственную мифологию на северо-западных образцах прочно засела в голове Профессора. И тому была ещё одна причина. Недаром мы говорили, что любовь Толкина к лингвистике была «игривой» — ведь он не только изучал старые языки, но и изобретал новые. А новые языки могут жить, лишь когда на них создано что-нибудь художественное, желательно Поэтическое (в высшем смысле этого слова).

В своей лекции «Тайный порок» Профессор говорил: «Убежден, что для создания игрового языка, для того, чтобы этот язык стал настоящим языком и приобрел все те качества, какими обладает язык традиционный, следует измыслить, хотя бы вчерне, соответствующую мифологию… Создание языка и создание мифологии взаимосвязаны и вытекают одно из другого, точнее язык и мифология родственны и даже единовременны друг другу: лишь мифология придает языку индивидуальность и лишь язык наделяет мифологию достоверностью…».
Так, вслед за изобрётенными языками Толкин начал изобретать новую реальность.


Примеры из некоторых языков народов Средиземья:

В «ВК» мы встречаемся с многими народами, у каждого из них свой язык. Основными и наиболее подробно разработанными языками мира Средиземья становятся два эльфийских: Квэнья и Синдарин. Первый строился по принципу финского, второй — валлийского. Вот отрывок из эльфийской песни на Синдарине:

  «А Эльберет Гилтониэль,
Силиврен пенна мириэль
О менел аглар эленат!
На-хайрэд палан-дириэль
О галадреммин энорат,
Фануилос, ле линнатон
Нэф айар, си неф айерон!».

Приблизительный перевод:
«О Элберет, Зажегшая Звезды!
Из сверкающих кристаллов падает на землю косыми лучами, как свет алмазов, свет сияющей славой на небесах звездного воинства!
Взгляд мой упал на дальние страны — отсюда, из оплетенного деревьями Средиземья;
О Сияющая, облаченная в вечнобелые одежды, стоящая на вечной горе, я буду петь тебя из-за моря; из-за великого моря Разлук!».

Вот редкий образчик языка гномов. Редкий потому, что истинно гномий язык по Толкину был засекречен, и в общении сами гномы им почти не пользовались. Тайным не был лишь боевой клич — «Барук Казад! Казад аймену! (в пер. «Топоры гномов! Гномы, вперед!»):

А это пример строя речи энтов — живых деревьев, речи длинной, вкладывающей в одно слово множество значений: «Та урелиломэа-тумбалэморна Тумбалэтаурэа Ломэанор».
Дословный перевод звучит так: «Лесогустотенистая — Глубоколощиночерная — Глубоколощинолесная Мракострана», что означает примерно следующее: «В глубоких лесных лощинах залегла черная тень».

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.3, гл.3:
«- …На моем языке, на староэнтийском, так сказать, настоящее имя всегда рассказывает историю того, кто на него откликается».

Ну и наконец мордорское Темное наречие, воспроизведенное на Кольце Всевластья:

«Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул,
аш назг тхракатулук агх бурзум — ышы кримпатул!»

Перевод:
«Отыскать их, собрать их,  предать их Ему,
Воедино сковать их и  ввергнуть во тьму…».

Так Средиземный цикл Толкина населили его излюбленные персонажи северо-западной мифологии: эльфы, гномы, тролли, драконы и др. Правда писатель столкнулся с проблемой, крайне для него неприятной, если не сказать личной. Те трансформации, которые испытали многие герои мифологии в литературе, всегда сильно раздражали Толкина. В попытке вернуть им первоначальный «архаический» смысл автор нередко наделял их старинными, непривычными для современного читателя, названиями.

Так в оригинале «ВК» нет ни одного «гнома»! Чтобы не употреблять это, привычное для французов и профанированное Диснеем в его «Белоснежке», слово (Диснея Толкин, как и французский язык, не любил), писатель использовал английское слово «dwarves» (от скандинавского «dvergr» — «карлики»).[9]
Ту же «операцию» Толкин произвёл над «гоблинами». Если в «Хоббите» эти неприятные личности еще фигурируют под традиционным названием, то уже в «ВК» писатель переименовал их в «орков», мотивируя это, в первую очередь, фонетической адекватностью грубого и «когтистого» слова злобному и жестокому племени (в основу было положено название малоизвестных древнескандинавских чудищ).

Единственное, чем Толкин остался недоволен, так это «эльфами». Дело в том, что автор «ВК» не мог простить В. Шекспиру того, что в «Сне в летнюю ночь» он популяризировал эльфов не как волшебный прекрасный народ, а как милых «мотыльков». «Слово «Эльфы» я употребляю в первоначальном значении, которому следовал еще Спенсер, — и чума на Уилла Шекспира с его пресловутыми крохотными малютками!» — писал Толкин в  письме М. Уолдмену.
В итоге Профессор преобразовал привычное «elf» в более архаичное «elves», он всё равно потом жалел, что не использовал ещё более непривычное древнескандинавское «alf». Но и без этого Толкин всё-таки «облагородил» и возвеличил (в прямом смысле слова) несчастные мифические народы, измельчённые народной молвой и загнанные в полые холмы, бутоны цветов и детские сказочки!

Профессор вообще обладал очень тонким и чистым мифологическим мировосприятием.  Он настаивал на том, чтобы мифологические образы и древние сказания воспринимались непосредственно и цельно. Толкин не одобрял тех ученых, которые используют древнее сказание, как любопытные дети игрушку, ломая ее лишь для того, чтобы узнать из чего она состоит.

В своей лекции, посвященной англосаксонскому эпосу «Беовульф», Толкин выразил приведенную выше мысль в виде следующей притчи:

«Человек получил в наследство поле, на котором лежала куча старых камней, руины древнего замка. Сколько-то этих камней ранее ушло на постройку коттеджа, где жил сам этот человек, неподалеку от старинного дома его предков. А из остального человек взял и построил башню. Но пришедшие к нему друзья сразу же (даже не дав себе труда взойти на башню) определили, что камни эти некогда были частью более древнего здания. Поэтому они снесли башню, приложив к этому немалые усилия, с целью найти на камнях скрытые орнаменты или надписи, или выяснить, где праотцы того человека добывали строительный материал. Некоторые, заподозрив, что под землей может лежать уголь, принялись копать шахты и о камнях вообще забыли. При этом, все говорили: «Какая интересная башня!». Но еще они говорили (после того, как снесли башню): «Экий здесь беспорядок!». И даже потомки того человека, которым следовало бы поинтересоваться, чего он, собственно, хотел, вместо этого принялись ворчать: «Что за чудак! Это ж надо: использовать все эти древние камни только для того, чтобы построить какую-то дурацкую башню! Почему он не восстановил прежний замок? У него совсем не было вкуса!». А ведь с вершины этой башни было видно море!»

Именно «ВК», подобно новой башне, возведенной из древних камней, дал возможность современникам «увидеть море» — непосредственно ощутить очарование ранней средневековой литературы, прочувствовать своеобразное мироощущение финских рун, скандинавских саг и древнеанглийских сказаний. Самое главное, что эта книга родилась под рукой не эрудированного дилетанта, а настоящего профессора лингвистики, знающего и, самое главное, по-настоящему влюбленного в свое дело. Именно это поднимает эпопею Толкина на недосягаемую высоту для многих «мифотворцев» ХХ века, которым либо не хватало писательского таланта, либо не доставало глубокого знания предмета, а чаще — ни того, ни другого.

Д.Р.Р.Толкин, из письма к У. X. Одену:
«В незапамятные времена (с тех пор много воды утекло) я намеревался сочинить цикл более или менее связанных между собой легенд, от космогонических до сказочно-романтических (первые получали бы от вторых некоторую «приземленность», а последние приобретали толику великолепия первых), и хотел посвятить эти легенды моей стране, моей Англии. По манере изложения легенды должны были соответствовать нашим традициям (под «нашими» я разумею Северо-Западную Европу в противовес Эгейскому побережью, Италии и Европе Восточной) и обладать, если у меня получится, неким неизъяснимым очарованием, которое кое-кто именует «кельтским» (хотя в исконно кельтских преданиях оно встречается весьма редко); затем их следовало сделать «высокими», то есть избавить от всякой вульгарности и грубости, каковые вовсе не подобают стране, давшей миру столько великих поэтов. …Цикл должен был представлять собой единое целое и в то же время производить впечатление незаконченности, чтобы и другие — не только писатели, но и художники, музыканты, драматурги — могли поучаствовать в его создании. Смешно, не правда ли? Наивно и смешно».

И в завершение – несколько примеров имен и названий из книг Толкина в оригинале и в разных переводах.

Shir (оригинал); Хоббитания (Муравьев и Кистяковский); Шир (Григорьева и Грушецкий); Хоббитшир (В.Маторина); Заселье (Каменкович и Каррик); Удел (пер. Волковского); Край (пер. Немировой)
Shir — традиционный английский топонимический корень, входящий в название исторических областей (например, Девоншир). Используя его отдельно, Толкин хотел иронически показать «узость взгляда» хоббитов на окружающий мир. Мол, жизнь хоббитов была настолько замкнутой, что они даже не удосуживались называть свою страну как-то особенно (назвать свою область Широм — все равно, что назвать Москву — просто Городом,  а Россию — просто Страной).
М. Каменкович указывала, что прямой перевод — «Шир» — наводит читателя на наркоманские ассоциации. Мне же кажется, что для нормального начитанного человека оно все-таки ассоциируется с Англией.

Rivendell (оригинал); Раздол (Муравьев и Кистяковский); Дольн (Григорьева и Грушецкий); Райвенделл (В.Маторина); Ривенделл (Каменкович и Каррик); Разлог (пер. Волковского)
Rivendell (англ. «раздвоенная долина»). Наиболее точным переводом мне кажется «Раздол», но другие переводчики справедливо указывают, что в таком варианте теряется все фонетическое очарование оригинала.

Mirkwood (оригинал); Лихолесье (Муравьев и Кистяковский); Сумеречье (Григорьева и Грушецкий); Темнолесье (В.Маторина); Чернолесье (Каменкович и Каррик); Кромешный Лес (пер. Рахманиновой)
Mirkwood (англ. «Mirk» — «темный, мрачный, зловещий», «Wood» — «лес»).

Old Man Willow (оригинал); Старый Вяз (Муравьев и Кистяковский); Старый Лох (Григорьева и Грушецкий); Старуха Ива (В.Маторина); Старая Ива (Каменкович и Каррик); Дядька Ива (пер. Волковского); Старина Осокорь (пер. Немировой)
Old Man Willow (англ. «старик Ива»). Проблема перевода этого слова состояла в том, что «ива» в англ. языке — мужского рода. Поэтому самым адекватным переводом будет «Дядька Ива».

Barrow-wight (оригинал); Умертвие (Муравьев и Кистяковский); Нежить (Григорьева и Грушецкий); Умерлие (В.Маторина); Навьи (Каменкович и Каррик)
Barrow-wight (англ. «Barrow» — «курган, могильный холм», «wight» — «существо», все вместе в данном случае — «могильный призрак»). Вопрос многих читателей «А что такое «навьи»?» показывает, что переводить вполне понятное всем англичанам «barrow-wight» архаичным словом из славянской мифологии все же не стоило.

Strider (оригинал); Бродяжник (Муравьев и Кистяковский, В.Маторина); Колоброд (Григорьева и Грушецкий); Бродяга-Шире-Шаг (Каменкович и Каррик); Шатун (пер. Немировой)
Strider — существительное от англ. «stride» — «большой шаг», «быстрая походка».

Theoden (оригинал); Теоден (Муравьев и Кистяковский, Григорьева и Грушецкий, Каменкович и Каррик); Феоден (В.Маторина); Тейоден (пер. Волковского)
Theoden — различия в переводах с виду такого простого слова связаны исключительно с фонетикой. В нашем языке нет звука, адекватного «th», поэтому это шепелявое «т» нередко переводят как «ф». К слову добавим, что это же касается и звука «L», который существует у англичан только в «мягком» варианте. Поэтому слова с «L» у нас также могут переводиться по-разному (например, «Lutien» — «Лутиэн», «Лютиэнь»; «Earendil» — «Эарендил», «Эарендиль».


Краткий обзор некоторых переводов

«Остановились раз четверо хоббитов на границе двух переводов.
Один и говорит спутникам:
«Запомните, я теперь никакой не Торбинс. Спросят — так Бэггинс».

«Идут по Средиземью хоббит, эльф, гном и орк.
Навстречу им Гэндальф:
— Кто будете?
— Хобиты мы!
— ???
— А мы из разных переводов…».

(толкинистские анекдоты)

О том, что любой перевод грешит недостатками, знает каждый. Но нет худа без добра. Если уж произведение невозможно загнать в рамки одного перевода, то кто нам мешает получить удовольствие именно от разнообразия. Ведь читая новый перевод любимой книги, мы каждый раз сталкиваемся, хоть и со знакомым, но все-таки уже чуть-чуть другим произведением. Так и поклонники Толкина, не знакомые с оригиналом, могут утешать себя тем, что, в отличие от англоязычных читателей, имеют вместо одной несколько «версий» оригинала.
Благо, переводов Толкина расплодилось немалое количество. Причина здесь не только в популярности книги, но и в ее лингвистических особенностях. Несмотря на оставленное Толкиным «Руководство по переводу имен», горячие споры вокруг «правильного» перевода не затихают до сих пор. Поэтому я попытаюсь дать обзор наиболее известных переводов, с которыми я успел ознакомиться, хотя все «море» толкинистской литературы не объять никому.


В. Муравьев, А. Кистяковский («ВК»)

Самый первый (первая книга — «Хранители» — вышла еще в 1982 г.) и самый спорный перевод «ВК». Объективный подход не оставляет сомнений ни в мастерстве переводчиков, ни в их излишней вольности в обращении с оригиналом. По сути дела, это пересказ истории Кольца «на русский лад». Переводчики постарались сделать «ВК» как можно ближе русскому читателю. Саксонский архаизм повествования плавно превратился в древнерусский (Король — Государь, Глорфиндейл — Всеславур, Shadowfax — Светозар). Появились «витязи», прибаутки Сэма приобрели русский народный колорит («Хошь — день, а не хошь — как хошь»), а разговор орков — жаргон уркаганов.

«Хрен тебе! И не хватайся за нож, получишь стрелу в  брюхо.  Да  и начальником  тебе  не  бывать,  когда   Там   узнают,   что   ты   натворил. Моргульцев-гнид правильно всех перебили, но вы  же  и  долбаки  с  Горбагом: сцепились из-за добычи! …Тихо лежать, пока цел!  А  цел  ты  пробудешь  недолго —  тебе  что, невтерпеж? Хлебало заткнуть!».

Безусловно, подобное обращение с оригиналом вряд ли порадовало бы педантичного Толкина, но… невзирая ни на что, перевод получился ярким, «вкусным» и даже, думаю, привлек больше читателей, чем предполагалось.
Определенную «наглость» В. Муравьева и А. Кистяковского оправдать трудно, но некоторые из находок бесспорно блестящи («умертвия», «Бродяжник», «Лихолесье» и т.д.), а стихи в переводе А. Кистяковского по своему воздействию и изяществу до сих пор являются лучшими. Вот только сдается мне, что сам поэтический оригинал более сух, беден и прямолинеен, нежели перевод — достаточно взять небольшой стих об Арагорне.
Так что отношение к этому переводу у меня смешанное (многие «знатоки» его люто ненавидят, и есть за что). Исходя из вышесказанного, данный вариант рекомендуется прежде всего детям и тем взрослым, которых бы тяготила тяжеловесность и дотошность материала. Для тех же, кто хочет составить более точное мнение об оригинале, этот перевод явно не годится.



В. Маторина («Хоббит», «ВК»)

Долгое время В. Маторина оставалась «темной лошадкой», скрываясь за аббревиатурой В.А.М. К тому же, найти полное издание ее перевода в 1990-е годы было непосильным трудом (особенно третью книгу, о которой я слышал, но до сих пор ее не видел), до тех пор, пока издательство ЭКСМО не выпустило в 2002 г. и «Хоббита», и «ВК» в одном томе. Стоит отметить, что в новом издании некоторые имена и названия изменены переводчиком («Лихолесье» — «Темнолесье», «Гэндальф» — «Гэндальв» и др.)
Маторинский перевод можно смело окрестить одним из самых «буквальных», со всеми вытекающими отсюда недостатками и достоинствами. Поэтому-то и кажется он излишне суховатым и шероховатым (неизбежное следствие «дословного» перевода). Самое наглядное подтверждение этому — юмор, который в данном переводе звучит слишком «по-аглицки» — специфично и угловато для славянского уха. Тем не менее, лично мне он этим и нравится.



Н. Григорьева, В. Грушецкий («ВК», «Сильмариллион»)

Второе название, закрепившееся за этим переводом — «северо-западный», так как впервые он вышел в знаменитом издательстве «Северо-Запад» в 1991 г. и стал первым полным русскоязычным переводом «ВК».38 Это была первая сознательная альтернатива муравьевскому «пересказу».39 Поэтому, по сравнению с переводом В. Муравьева и А. Кистяковского, он более сухой и «взрослый». Сами переводчики писали: «В работе по переводу трилогии для нас принципиально важно было попытаться передать смысловую составляющую (не всегда прямо выраженную), не отрываясь слишком далеко от текста». Стихи в переводе И. Гриншпун тоже вполне достойны. Зато «Сильмариллион» почему-то вышел у переводчиков чересчур упрощенным, но при этом и более доступным для первого ознакомления. Одним словом, «северо-западный» перевод — попытка найти золотую середину между буквальностью и русификацией. Толкинисты до сих пор спорят, чей перевод лучше — муравьевский или «северо-западный».



М. Каменкович, В. Каррик, С. Степанов («ВК», «Хоббит»)

Это «трио» переводчиков органично дополняет «пары» Муравьев — Кистяковский и Григорьева — Грушецкий. Перевод Каменкович и ko знаменателен уже тем, что к эпопее Толкина впервые подошли с такой основательностью. «Многие переводчики, — говорила М. Каменкович, — кто неволей, а кто волей, задавались целью «приблизить» книгу к читателю. Но мы категорически против такого подхода! Это ДАЛЕКАЯ книга! А Толкин прекрасно знал, что ДАЛЕКОЕ подчас гораздо могущественнее БЛИЗКОГО».
Данное издание привлекательно также обилием подробных комментариев с поясняющими выдержками из писем и статей, как самого автора, так и его критиков.
Однако, нет в мире совершенства. Точность не всегда способна адекватно отобразить эмоциональное воздействие оригинала. Некоторые имена и названия переведены явно неудачно (нередко по принципу «лишь бы по-другому») — «Скадуфакс», «Навьи», «Заселье». Однако, эти неудачи в значительной мере оправдывают те же комментарии с подробным объяснением причин перевода того или иного слова.
Данное издание обязательно для всех, кто хочет досконально «изучить» трилогию. Рекомендуется для повторного ее прочтения (после ознакомления с более «близкими» нашему читателю переводами).

Н. Эстель («Сильмариллион»)

Один из первых переводов «библии от Толкина» (1993 г.) и, наверное, один из лучших. Язык перевода, подобно оригиналу, архаизирован, красочен и несколько витиеват. Все это «великолепие», к сожалению, затрудняет чтение книги неподготовленному читателю.

Н. Рахманинова («Хоббит»)

Первый перевод «Хоббита» (да и вообще Толкина), изданный в СССР в 1976 г. Блестящий по слогу, он сильно «приглажен» и «инфантилизирован» (в частности лишен многих географических описаний, скучных для детской аудитории). Впрочем, детям он и рекомендуется, хотя я тоже прочитал его не без удовольствия.

З. Бобырь («Сильмариллион», «Хоббит», «ВК»)

Перевод, практически единогласно принятый поклонниками Толкина как самый худший. Вышел одним из первых, в явной спешке (в аннотации Толкина почему-то обозвали «американским (???) фантастом (?)»). Текст произвольно сокращался, лишался стихов и даже переставлялся местами! Особенно замечательно начало «ВК» с того, что «Когда Бильбо ушел и оставил Кольцо Фродо…» (т.е., полностью  вылетела первая глава!). Годится для тех, кто хочет «быть в курсе», а читать огромный том — лень.


Черное и Белое

«…в сказках душа здорова, мир полон чудес. В реалистическом
романе мир уныл и привычен, а душа корчится от боли. Сказка
говорит о том, что делает здоровый человек в краю чудес;
современный роман — о том, что делает безумец в мире скуки».
(Г. К. Честертон)

«Оглядываясь назад, на события, последовавшие сразу за выходом
книги из печати, я ловлю себя на странном ощущении: мне кажется,
что испокон веку нависавшие над головой облака неожиданно
разошлись, и на землю вновь хлынул почти забытый солнечный свет».
(Д.Р.Р.Толкин)

Итак, часть материалов «следствия» по делу Толкина мы разобрали. Настало время перейти к конкретным пунктам «обвинения». Один из них был метко выражен критиком Э. Мьюиром: «Мистер Толкин описывает грандиозный конфликт между добром и злом, от которого зависит будущее жизни на земле. Но все добрые у него неизменно добры, а все злодеи — злы до мозга костей; в его мире нет места фигуре злого и в то же время трагичного Сатаны».

Прежде, чем непосредственно перейти к защите, мне хотелось бы процитировать одного моего друга, который объяснял широкий успех «ВК» тем, что «люди устали от мрака современной литературы». И это притом, что книгу Толкина слишком весёлой тоже не назовешь. Но несмотря на это, мир «ВК» — это мир довольно чётких позиций и ясных нравственных ориентиров, что собственно и раздражает не только недоброжелательных критиков, но и многих «толкинутых» поклонников.
С учетом литературной атмосферы ХХ века, подобная раздражительность вполне понятна. Лицемерное морализаторство сменила такая же показная аморальность. Одинаково невозмутимые эстеты, психопаты и супермены заполонили литературу «снизу доверху». В век, когда искусство с фрейдистской болезненной пронырливостью копалось пинцетом в не самых лучших уголках человеческой души,[10] разрушая моральные принципы (и ничего не давая взамен), когда добро и зло стали трактоваться настолько относительно, что лишились всяческого смысла, появляется сказка, которая возвращает нервному депрессивному человечеству первичную чистоту простых понятий и образов — чистоту того самого цельного восприятия мира, о котором писалось выше.

Т. Шиппи «Толкин как послевоенный писатель»:
«Этот успех говорил им, что их время прошло. Они заняли ведущие позиции в литературе после Первой мировой войны и, несомненно, рассчитывали, что после Второй мировой их безразлично-циничное, нигилистическое мировоззрение восторжествует полностью. Hо вместо этого их убеждениям и их власти был брошен вызов, хотя я не думаю, что они потерпели полное поражение».

«Здоровье» и ясность эпопеи могут показаться «святой простотой» (как в положительном, так и отрицательном смысле). Даже юмор в «ВК» практически лишен язвительности и злорадности (что ныне встретишь не часто).

Д. Р. Р. Толкин:
«Юмор у меня простоватый, и даже самые доброжелательные критики находят его утомительным».

Однако знакомый со всем мифологическим циклом Профессора читатель скажет, что простота эта относительная. На том поле, в котором существует большинство нынешней литературы, «ВК» действительно проходит «вне конкурса».
Ведь простота — не всегда примитивность. К тому же, нравственные дилеммы книги далеко не просты, если отвлечься от требований «болезненной» литературы. Герои Толкина не всегда являются либо злобными чертями, либо блаженными ангелами. «И Саурон не был изначально сотворен злым», говорит маг Гэндальф.[11]

Кроме того, зло в «ВК» существует как «извне», так и «внутри». Критики чаще всего упорно не хотят видеть второго, иначе стоит признать, что книга не столь проста и архаична. Внешнее зло — Черный Властелин Саурон, орки, паучиха Шелоб, умертвия — безусловно ужасно и опасно. К тому же, внешнее зло далеко не однородно. Моргот из «Сильмариллиона» и Саурон из «ВК» — зло сознательно активное, стремящееся не к уничтожению мира, а к его «присвоению», подчинению своей воле. А вот в образе паучихи Унголианты (из того же «Сильмариллиона») воплощен другой тип зла — зла, как стремления «всё пожрать», зла, ведущего к небытию.
Но Толкин не раз концентрирует внимание читателя, что более опасно зло внутреннее, которое «прорастает» среди народов и персонажей, «официально» не подчиненных Саурону. Это и «межрасовая» неприязнь (эльфы – гномы, энты – гномы, дунландцы – роханцы, харадцы – гондорцы), и знаменитый принцип «цель оправдывает средства» (Саруман Белый), и гордыня, приводящая к предательству (Денетор). Внешняя мощь Саурона — ничто, по сравнению с его умением обольщать, стравливать противников между собой, использовать их недостатки и слабости в своих целях.

Недаром центральным узлом эпопеи является Кольцо Всевластья — своеобразное «искушение злом», всесильный магический предмет, который «ломает» любого владельца [25] (исключая, разве что, Саурона — его создателя и Тома Бомбадила, которому Кольцо просто не нужно, у него нет желания ВЛАДЕТЬ им). Несмотря на все мифологические параллели, это целиком современный образ. Недаром некоторые критики сравнивали его то с атомной бомбой, то с наркотиками…

«Три Кольца — высшим Эльфам  под кровом светил,
Семь — властителям Гномов под кровом земли,
Девять — Смертным, чей жребий — молчанье могил,
И одно — Повелителю гибельных сил
В царстве Мордора мрачном, где тени легли.
Отыскать их, собрать их, предать их Ему,
Воедино сковать их и ввергнуть во тьму
В царстве Мордора мрачном, где тени легли».

Кстати, немаловажно вспомнить и историю его создания. Причина возникновения всех Колец Власти — именно в «греховном» желании эльфов попытаться с помощью ВНЕШНЕЙ силы воздействовать на естественный ход вещей. Изменение и увядание «эльфийской среды обитания» в Средиземье они попытались остановить, «законсервировать», для чего и были созданы Кольца. Однако всем внешним, отчуждённым, искусственным, противоестественным легко управлять. И, искусивший эльфов Эрегиона на создание Колец, Саурон выковывает на горе Ородруин более совершенный «аппарат», связывающий все Кольца в единое целое — Единое Кольцо, Кольцо Всевластья. Однако заключив в него большую часть своей силы, Саурон также совершает ошибку, становясь одновременно и могущественнее, и уязвимее. Потеря Единого Кольца ставит под удар и его собственную власть.

Правда, Кольцо надежно защищено: любой нашедший его подпадает под его чары. Оно способно разжечь гордыню, возбудить самые потаённые желания, создать иллюзию всемогущества его владельца, в определенной степени это могущество дать. Но оно не способно изменить своей тёмной природе, потому что конечной целью его обладателя всё равно будет тотальная власть над другими, какими бы оправданиями для этого он не пользовался.

ГЕРОИ «ВК» о Кольце Всевластья

ГЭНДАЛЬФ:
«Если наделить меня такой властью — в моих руках она сделается стократ могущественнее и страшнее! Но власть Кольца надо мною будет еще более крепкой. Более гибельной! …Я, конечно, не хочу уподобиться Черному Властелину. Но Кольцо знает путь к моему сердцу: оно будет действовать через жалость, жалость к слабым и желание обрести силу для благих дел. Не искушай меня. Я не смею взять его даже на хранение, даже если поклянусь никогда не пользоваться им. У меня не хватит сил сдержать обещание. Я буду в нем слишком нуждаться!».

САРУМАН:
«Новая сила нарождается в мире. Наши прежние союзники, наша прежняя стратегия бессильны перед ней. Еще не поздно объединиться с этой Силой! …Здесь вся наша надежда. …По мере того, как Сила эта будет возрастать, возрастет и могущество ее клевретов, а Мудрым, таким как ты и я, останется только запастись терпением и научиться со временем направлять эту Силу и руководить ею. Мы не будем спешить. Мы скроем наши замыслы в глубине сердца, оплакивая, быть может, зло, совершаемое попутно, но твердо придерживаясь высших, конечных целей — Знания, Закона, Порядка: всего того, что мы до сей поры тщетно пытались насадить в этом мире, покуда наши слабые и праздные друзья не столько помогали, сколько мешали. Цели и планы наши не изменятся. Изменятся только средства».

ГАЛАДРИЭЛЬ:
«…если бы от моего желания была какая-то польза, я желала бы только одного: чтобы Единое никогда не было создано или чтобы оно навсегда пропало из Средиземья. …Не отрицаю, сердце мое горячо желает того, что ты предлагаешь. Сколько долгих лет я размышляла о том, как поступлю, если Великое Кольцо попадет ко мне… И вот оно само идет ко мне в руки. …Вместо Черного Властелина ты возводишь на трон Властительницу. Но я не буду Черной — о нет! Я буду дивной и грозной, как Утро и Ночь! Прекрасной, как Море и Солнце и снег на вершинах! Страшной, как буря и молния! Я стану сильнее оснований земли. Все будут любить меня и все лягут прахом у моих ног!».

БОРОМИР:
«Все эти эльфы, полуэльфы, волшебники — они, наверное, и вправду бы плохо кончили, получи они Кольцо. …Другое дело — истинно твердый человек: его не совратишь с прямого пути! Мы, люди Минас Тирита, за долгие годы испытаний сделались тверже стали! Нам не нужна волшебная власть кудесников! Все, чего мы хотим, — это сила, сила, чтобы защитить себя, сила выстоять в справедливой войне. …Это же безумие — не использовать его, не обратить силу Врага против него самого! Только бесстрашные и беспощадные стяжают победу. Разве истинный богатырь, великий вождь своего народа, имеет право в такой час отступать перед пустяками? Разве Арагорн отступил бы? А если он отказывается — почему не Боромир? Кольцо дало бы мне такую власть! Как погнал бы я мордорские полчища! Все люди стеклись бы под мои знамена!…».

ДЭНЕТОР:
«Боромир был послушным сыном! …Он вспомнил бы, как трудно приходится его отцу, и не бросил бы на ветер сокровище, которое дал ему в руки случай. Он принес бы этот могущественный дар мне! …Эту вещь надо было скрыть, глубоко и надежно, и беречь паче зеницы ока. Я уже сказал, что использовать ее мы не стали бы, разве что в самую тяжелую минуту».

ПРО СЭМА:
«Чувствуя  тяжесть  на  шее,  Сэм  ощущал  себя  словно  одетым в огромную  искаженную тень самого себя, зловещей угрозой нависшую над  Мордором.  Либо  терпеть Кольцо, как бы оно ни терзало его, либо  объявить  своим и бросить вызов силе в мрачной крепости по ту  сторону долины теней. Кольцо искушало его, подтачивая волю и разум,  рождало  безумные  фантазии.  Вот  он,  Сэм Скромби, Сэм Могучий,  Герой  Всего  Мира,  скачет  с пламенным мечом в руке, собирает  войска  и  ведет  их на Барад-Дур, вот разошлись тучи, засияло солнце, и по велению Сэма Горгоратская долина зазеленела и  оделась  садами. Надо только надеть Кольцо, объявить себя его хозяином, и все сбудется!
В этот роковой час Сэма спасла не только преданность  другу и ответственность за судьбы Средиземья.  Простой  здравый  смысл говорил, что он не годится для таких свершений, даже если бы они не  были  только  приманкой  Врага.  Маленький  садик   вольного садовника, а не сад величиной с королевство — вот что ему нужно. Ему достаточно своих рук, он не привык полагаться на слуг».

Дошедший до цели и отказавшийся уничтожить Кольцо Фродо, потерявший казалось бы все «человеческое» Голлум (без которого, тем не менее, миссия Фродо окончательно провалилась), надменный Наместник Гондора – Денетор, так и не смогший побороть свой эгоизм и «национальную ограниченность», заносчивый вояка Боромир и хитрый глава Светлого Совета Саруман — перед каждым из них ставится выбор, больше того, — каждому предлагается понимание и прощение.
История «падения» или «спасения» героев не предопределена заранее. «Падший» Боромир осознает вину и с честью гибнет, защищая хоббитов, а тот же бывший Белый маг Саруман не в состоянии побороть своей ненависти, и смерть его жалка и унизительна. Мерзкий Голлум, тем не менее, чуть было не раскаивается, а мешает ему в этом, как ни странно, Сэм — один из самых бескорыстных героев эпопеи.

Добро и зло переплетены в этой книге не менее, чем в любой другой, но они именно ПЕРЕПЛЕТЕНЫ, а не смешаны. Мы всегда имеем возможность отличить одно от другого.
Толкин учит тому, о чем не раз напоминал Экзюпери: «…зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Именно нравственная зоркость — один из залогов успеха, казалось бы, безумных миссий героев. Ибо им не раз приходится почти «вслепую» доверять (или не доверять), принимать (или отвергать) помощь встретившихся на их пути. Как говорил Гама (телохранитель короля Теодена), «в сомнительных случаях истинно доблестный муж и воин должен поступать по своему разумению, а не ждать приказа».
УМЕТЬ ДОВЕРЯТЬ и ЗНАТЬ, КОМУ ДОВЕРЯТЬ — один из самых элементарных нравственных уроков «ВК». Но это возможно лишь, когда сердцу есть, на что опереться.

Аллегория, политика и политкорректность

Ясность и простота произведения не всегда гарантируют ясность его восприятия. Напротив, чем «чётче» выписана картина, тем чаще в ней начинают искать какие-либо прообразы и аллегории, которые Толкин любил не больше, чем шекспировских эльфов. Когда читаешь идеологические трактовки «ВК», поневоле приходит на ум поговорка про поиск чёрной кошки в тёмной комнате, когда её там нет, или анекдот про усталого Фрейда, объясняющего своему клиенту, что «иногда банан — это просто банан».

«— Я ошибся в самом начале, — торжествовал Гэндальф. — …Заветное слово было написано на арке! …Следовало только сказать «друг»… и двери сразу открылись бы. Как просто! Но для ученого знатока преданий, да еще в наше время, когда все друг друга подозревают, простота может оказаться сложнее всякой сложности!».
Рис. Alan Lee.

Излюбленная тема политических трактовок — это проблема Запада и Востока. Довольно соблазнительно увидеть в битве Свободных Народов Запада с племенами Востока под руководством диктатора Саурона противостояние светлой европейской демократии советскому тоталитаризму или исламскому фундаментализму. А если учесть, что в Благословенный Край эльфы уплывают также на Запад, то найдётся место даже для восприятия Америки как рая земного!

Zekri Sonja, Suddeutsche Zeitung, 15.12.2001:
«Полный русский перевод «Властелина Колец» был издан лишь в 1991-1993 годах, поэтому впечатление от него еще свежо. Может быть, советские люди восприняли падение Мордора как провидческую аллегорию заката собственной империи? Как путь спасения от отвратительной «судьбоносной действительности»? Может быть, как эрзац-ритуал после стольких лет безбожия?».

А. Цветков «Властелин сердец»:
«…когда Роналд Рейган в своем знаменитом выступлении по поводу стратегической оборонной инициативы назвал Советский Союз «империей зла», в самом Советском Союзе литературного намека не поняли: вожди — потому, что по слабости здоровья и идеологической выдержанности книжек вообще не читали, а народ — потому, что читал только проверенное на официальный зуб. Впрочем, может быть и сам Рейган не знал истоков аллюзии, нo они были очень хорошо известны «спичрайтеру», писавшему текст его речи американскому шестидесятнику».

Кстати, и советские издатели также проявили бдительность. В первом издании «Хоббита» в 1976 году Бильбо отправлялся на встречу с гоблинами и драконами почему-то не на восток, а на север (хотя, думаю, всё дело просто в вертикальном формате страниці).

Ситуация, когда под мрачным Мордором и Лихолесьем можно было подразумевать СССР, а под Кольцом — водородную бомбу, устраивала западную критику долгое время. Но вот «империя зла» распалась, а в США пришла «политкорректность». Теперь дислокация «белых» и «черных» сил в Средиземье подверглась тщательному пересмотру. Многие тут же поспешили обвинить книгу в «расизме», как национальном, так и половом. Орки, мол, напоминают монголоидов, смуглые харадцы — негров или арабов, женщин в книге мало — в общем, сплошное безобразие!

Со всем вышесказанным спорить трудно. Да, расы выглядят именно так, девушек — любовниц и воительниц действительно — раз-два и обчелся. Есть, конечно, дева-воин Эовин, но её феминисткам, видимо, мало — нет, чтобы полк амазонок-лесбиянок на Мордор послать, они бы Саурону патлы бы повыдергивали!

Смех — смехом, а ведь иногда и злость берет. Обвинения в «расизме» — это не шутки. А ведь кем-кем, а нацистом Толкин никогда не был.

Взять хотя бы случай, когда в 1938 году в Германии издавали «Хоббита» и оттуда пришел запрос об «арийском происхождении» писателя.  Толкин на это ответил:

«Боюсь, не до конца понимаю, что вы разумеете под словом arisсh. Я не арийского происхождения: арийское — это ведь индо-иранское; а насколько мне известно, никто из моих предков не говорил на хиндустани, персидском, цыганском и родственных языках. Но если я должен понимать, что вы осведомляетесь, не еврейского ли я происхождения, могу ответить, что, к моему сожалению, у меня, похоже, нет предков из этого избранного народа.
Мой прапрадед попал в Англию из Германии в восемнадцатом столетии; потому я большей частью английского происхождения, к тому же я — английский подданный, и этого должно быть достаточно. Я привык, тем не менее, с гордостью носить свою немецкую фамилию, и делал это даже на протяжении последней прискорбной войны, в которой служил в английских войсках. Не могу, однако, не отметить, что если неуместные изыскания этого рода становятся правилом в литературе, то недалеко время, когда немецкая фамилия не будет больше источником гордости».

Расставить все точки над «i» на самом деле очень просто — всё лежит на поверхности. Толкин, естественно, не изображал нашу политическую реальность. Он строил свою книгу на фундаменте северо-западной мифологии, а ведь с этой точки зрения всё так и было: индоевропейские народы действительно пришли с Востока, оттуда же Европе угрожали действительно опасные монголоиды, а мифический рай (хотя бы тот же Аваллон, куда унесли смертельно раненного короля Артура) действительно располагался на Западе.  Книга ни в коем случае не апеллирует к современности, а если даже и апеллирует, то уж не так грубо и глупо.

Д.Р.Р.Толкин, из предисловия к «ВК»:
«Что касается внутреннего смысла — подтекста книги, то  автор его не видит вовсе. Книга не является ни аллегорической, ни злободневной. …Источники этой  сказки заключены глубоко в сознании и имеют мало общего с войной, начавшейся в 1939 году, и с ее последствиями.
Реальная война не соответствует легендарной ни по ходу, ни по последствиям. Если бы война вызывала или направляла развитие легенды, тогда, несомненно, Кольцо было бы использовано против Саурона: он был бы не уничтожен, но порабощен, а Барад-Дур не разрушен, а оккупирован. Мало того, Саруман, не сумев завладеть Кольцом, нашел бы в Мордоре  недостающие сведения о нем, сделал бы Великое Кольцо своим и сменил бы самозванного правителя Средиземья. В этой борьбе обе стороны возненавидели бы хоббитов; хоббиты недолго бы выжили даже как рабы.
И другие изменения могли бы быть сделаны с точки зрения тех, кто любит аллегорические или злободневные соответствия. Но я страшно не люблю аллегорий во всех их проявлениях и, сколько я себя помню, всегда относился к ним так».


ПРИМЕЧАНИЯ:

8 — Были и языки, которые Профессор недолюбливал, в частности французский. Толкин вообще почему-то терпеть не мог все французское, начиная с языка и Норманнского завоевания и заканчивая кулинарией. Именно из-за этой странности фамилии на французский манер носят одни из самых неприятных персонажей — чета Лякошель-Торбинсов, родственники хоббита Бильбо.

9 — Правда, в русском языке нет достойной альтернативы слову «гномы» (ну, не «карликами» же или «коротышками» их называть!).

10 — Мне скажут, что и Достоевский копался в человеческой низости. Да, но не для того, чтобы ее оправдать. К тому же, низость у Федора Михайловича показана низостью, подлость — подлостью, а не сведена к театральной позе «по ту сторону добра и зла».

11 — В этом плане не повезло только оркам — однозначно отрицательным существам. Впрочем, в «Сильмариллионе» высказывается догадка, что орки произошли от эльфов, пойманных Черным Властелином и лиходейски «искаженным».

Автор: Сергей Курий
Впервые опубликовано в журнале «Твоё Время» №01-04 2004 (январь-апрель)

 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #12 - 04/29/22 :: 2:48am

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
3-я часть.

Что «исповедуют» жители Средиземья?

«…единственная критика, которая меня серьёзно обеспокоила, —
это замечание, что в Средиземье якобы нет религии…».
(Д.Р.Р.Толкин, из письма в издательство «Houghton and Mifflin»)

«Как христианин и римский католик, я не ожидаю от истории
человечества, чтобы она была чем-либо, кроме сплошной
длинной цепи поражений, — и все же в ней есть примеры,
которые можно назвать проблесками конечной победы. В легендах
они выражены более отчетливо и больше трогают сердце».
(Д.Р.Р.Толкин, из письма к Э. Роналд)

Если нравственные ценности во «Властелине Колец» выписаны довольно ясно и чётко, то религиозный контекст данной книги до сих пор вызывает яростные споры, особенно в среде «толкинистов». Отсутствие опредёленности в этом вопросе вряд ли обеспокоит обычного читателя. Мало того — это совершенно не мешало и мне при первом прочтении трилогии. Я понимал, что она написана на основе северо-западной мифологии, я знал, что ее написал автор, исповедующий католицизм, но сказочная эпопея не стала от этого ни церковной проповедью, ни «неоязыческим» трактатом. Тактичности и чистоте этой сказки в религиозном вопросе можно только позавидовать — вот почему ее любят люди совершенно разных мировоззрений.

Из письма Д.Р.Р.Толкина к К. Бэттен-Фелпс:
«…сегодня я получил письмо от человека, который называет себя «неверующим» или, по крайней мере, лишь понемногу приближающимся к вере. Он пишет: «Вам удалось создать мир, в котором вера как будто существует, но впрямую о ней нигде не говорится; она — свет, исходящий от невидимой лампы».

Мне кажется неверной сама попытка однозначно выяснить — «языческая» или «христианская» книга «ВК». Наиболее правильным будет определить ее как сказку, написанную католиком, обожавшим северо-западную мифологию.[12] Толкин создал мир на основе мифологии, но это — оригинальный мир, неотделимый от личности автора. Профессор не «пустил» в книгу ничего такого, что ему бы показалось излишним или даже вредным. Во «ВК» конкретной религии нет — ни христианской (ведь там нет Христа), ни языческой (слово «язычники» звучит редко и исключительно в отрицательном смысле).

Д.Р.Р.Толкин, из письма в изд-во «Houghton and Mifflin»:
«Это мир «естественного богословия», где господствует единобожие. Здесь нет ни церквей, ни храмов, не религиозных обрядов и церемоний — но эта странная деталь является просто-напросто частью изображенного мной исторического климата. …Сам я христианин; но Третья Эпоха — мир не христианский».

Я согласен с тем, что отсутствие оформленных религий в столь продуманном мире, для «пристального» ума выглядит странно. Однако, если бы Профессор напрямую впустил их в свою сказку, она тотчас бы перешла в статус «идеологической» и стала более уязвимой для теологических спекуляций (так и произошло с «Сильмариллионом»). Толкин хорошо понимал, что навязчивая религиозность в вымышленном мире была бы в лучшем случае «дурным тоном». К тому же, он ненавидел аллегории, а претендовать на создание новой «религии» — не хотел.
И, тем не менее, в духовное «полотно» трилогии, безусловно, вплетены невидимые серебряные нити — лучшее, что можно было бы взять из христианства и язычества, взять и не опошлить.
Из языческого мировосприятия в «ВК» господствует пресловутый «нордический дух», ныне ассоциирующийся разве что с личными делами фашистов из к/ф «Семнадцать мгновений весны».

Д. Р. Р. Толкин, из письма к сыну Майклу, 1944:
«Я представляю иск этому маленькому невежде Адольфу Гитлеру за то, что он испортил, извратил, приплел не к месту и обрек вечному проклятию тот благородный северный дух, бесценный вклад Севера в сокровищницу Европы, который я всегда любил и всегда старался показать в истинном свете. По воле случая нигде этот дух не проявил себя так благородно, как в Англии, где он был раньше всего освящен и христианизирован».

Те, кто знаком со скандинавской мифологией, наверное, всегда поражались излишней суровости и мрачности ее космогонической развязки. В последней войне «добрых» и «злых» гибнут и люди, и демоны, и боги, и весь мир в придачу. Однако, большинство героев скандинавских мифов не сидят сложа руки и не вешаются, подобно некоторым персонажам Достоевского. Все они действуют по старому рыцарскому принципу: «Делай, что должен, и будь, что будет». Предопределенность мировой истории, неизменность Рока, не умаляет личного воинского духа и стойкости. Наиболее ярко «нордический дух» в чистом виде выражен у таких героев «ВК», как Боромир и Эомер.

tolkien_48
Смерть Боромира. Рис. Дениса Гордеева.

«ВК», кн.5, гл.6:
«Он оглядел убитых, вспоминая каждого по имени, — и вдруг увидел сестру свою Эовейн. …Лицо его смертельно побледнело, кровь застыла от гнева, слова замерли на устах, дух охватило безумие.
— Эовейн! — вскричал он наконец. — Откуда ты здесь?! Что это? В своем ли я уме?… Или это злые чары? Смерть! Смерть всем нам!
И, ни с кем ни советуясь, не дожидаясь, пока подойдут гондорские отряды, он вскочил на коня и, протрубив наступление, помчался навстречу бесчисленному вражескому войску. Его сильный голос перекрыл все остальные голоса:
— Смерть! Смерть! Вперед, к смерти и концу света!
Войско Рохирримов устремилось за ним. Песня смолкла, и голоса воинов слились в один. «Смерть!» — гремело над полем».

Т. Шиппи «Дорога в Средиземье»:
«В известном смысле северная мифология требует и ждет от человека большего, чем христианство, так как она не предлагает ни рая, ни спасения, ни награды за добродетель — только мрачное удовлетворение от сознания собственной правоты. Толкин хотел, чтобы герои «ВК» жили по этим высоким стандартам. Поэтому он позаботился о том, чтобы они не полагались на слишком легкую победу, и наделил их сознанием возможности поражения, которое может кончиться многолетним владычеством врага… Толкину требовались герои, обладающие мужеством, в котором не было бы посторонних примесей, таких как, например, уверенность в победе, но в то же время способные преодолеть гнев и отчаяние. Можно сказать, что многие мудрые герои «ВК» часто не имеют никакой надежды на успех и находятся на грани отчаяния, но не поддаются ему».

А вот в последнем аспекте попытаюсь не согласиться с уважаемым Томасом Шиппи (на мой взгляд, самым метким и точным исследователем творчества Толкина). «Нордический дух» имел и обратную сторону. Да, многие герои «ВК» готовы доблестно сражаться до конца безо всякой надежды, но эта неразумная отчаянная ярость часто способна принести больше вреда, чем пользы, а иногда перейти в самое настоящее отчаяние и гибельную панику.

«ВК», кн.5, гл.7:
«— Гордыня?! Отчаяние?! — пронзительно крикнул Дэнетор. — Ты, верно, мнишь, что Белая Башня слепа?! Нет! Она видит куда больше, чем ты думаешь, Серый Глупец! Твоя надежда — лишь плод невежества! Иди! Исцеляй! Воюй!… Все тщетно!… Может ты и выйдешь победителем, но лишь на день, не больше. Силе, что движется на Гондор, противостоять невозможно. …В движение пришел весь Восток, и самый ветер, который придал тебе смелости, — на стороне Врага. Он гонит сюда по Андуину чернопарусный флот! Запад пал! Всем, кто не желает быть рабом, время покинуть этот мир!
— Если мы послушаем твоего совета, задача Врага весьма упростится, — возразил Гэндальф».

Да, во «ВК» имя Бога действительно не звучит никогда (только три раза вскользь упоминаются его подручные — валары). Но мы легко найдём ту точку духовной опоры, на которой держится книга. По-эльфийски она звучит как Эстель — «Надежда». Именно так, с большой буквы (даже, если в книге она пишется с маленькой), ибо это не просто надежда, а надежда, как ОБЕЩАНИЕ того, что злу и небытию всё равно не победить окончательно. И у наиболее духовно развитых героев «ВК» именно Надежда является той силой, что не дает отступить и пасть духом, подобно Дэнетору, силой, которая наполняет смыслом действия, казалось бы, заранее обреченные на провал. Надежда на чудо (не в смысле «бога из машины») определяет, по сути, весь поход Фродо.

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.2, гл.2:
«— Может быть тем, кто тешит себя ложными надеждами, это и впрямь покажется безумием. Что же, прекрасно! Безумие станет нам покровом, оно застелет глаза Врагу — ибо он мудр, он весьма мудр и взвешивает все с точностью до грана на весах своей злобы, но мерой ему служит только одно — жажда власти. Ею он мерит всех без исключения. Никогда не придет ему на ум, что завладев Кольцом, мы попытаемся его уничтожить. Но если мы все же попытаемся, его расчеты пойдут прахом».

«Отблески» христианского мировоззрения автора можно узреть и в главной сюжетной линии трилогии, когда для выполнения опаснейшей миссии избираются отнюдь не «богатыри» и даже не авантюристы, а маленькие ограниченные хоббиты, которые изначально не терпят ни геройства, ни приключений. Но только они в состоянии долго противиться воле Кольца Всевластья и противиться именно потому, что у них нет ни силы, ни амбиций «великих мира сего». В героизме хоббитов нет ни бахвальства Боромира, ни глубокого знания ситуации (как у Гэндальфа или эльфов)… Но роль «малых сих» в этой истории более значительна, чем глобальные сражения «великих и мудрых».

«ВК», кн.1, гл.2:
«— …Но не воображай, будто дело в каких-то особых достоинствах, какими ты наделен, а другие нет. О мудрости и силе вообще речи нет. И все же выбор пал на тебя, а значит, тебе придется пустить в ход всю силу, какая у тебя есть, весь твой ум и всю доблесть!».

«ВК», кн.4, гл.8:
«— …Я всегда думал, что знаменитые герои и храбрецы просто ехали себе и смотрели — нет ли какого приключеньица? Они ведь были необыкновенные, а жизнь, признаться, зачастую скучновата… Но я перебрал все легенды и понял, что в тех, которые самые лучшие, ну, которые по-настоящему западают в душу, дела обстоят не так. Героев забрасывали в приключение, не спросившись у них  самих, — так уж лежал их путь… Думаю, правда, им предоставлялось сколько угодно случаев махнуть на все рукой и податься домой, как и нам с вами, но никто на попятный не шел. А если кто-нибудь и пошел, мы про это никогда не узнаем, потому что про него забыли».

К. С. Льюис «Развенчание власти»:
«С одной стороны — кровопролитная война, топот копыт, пение горнов, лязг стали об сталь. С другой — двое крохотных хоббитов, крадущихся, словно мыши, по груде шлака, по вулканическим сумеркам Мордора. И мы твердо знаем, что судьба мира зависит куда больше от этой пары, нежели от сталкивающихся в битве армий. Это — мастерский сюжетный ход, стержень, важнейшее звено, благодаря которому «ВК» заставляет сопереживать персонажам, восхищаться ими, а иногда над ними и посмеиваться».

Ещё один важный христианский аспект книги — Милосердие, шанс, предоставляемый всем, даже самым отвратительным и «падшим» героям трилогии. Апологетом Милосердия является маг Гэндальф (по сути дела, посланник Высших Сил в мир Средиземья), а вслед за ним и Фродо. Прощение предлагается Саруману и Голлуму, а также всем побежденным человеческим народам, служившим Саурону.

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.1, гл.2:
«— Заслуживает смерти? Ещё бы! Но смерти заслуживают многие — а живут, несмотря ни на что. Многие, наоборот, заслуживают жизни — и умирают. Ты можешь их воскресить? Нет? Тогда и не торопись выносить приговор именем справедливости, когда на самом деле ратуешь лишь за собственную безопасность. Даже мудрейшие из мудрых не могут всего предусмотреть».

При этом Милосердие отнюдь не исключает вооруженной борьбы со злом — показной пацифизм всегда был чужд, как Толкину, так и его другу Льюису (Вторая мировая война показала всю беспочвенность нейтрального миролюбия).

Переводчица «ВК» М. Каменкович, интервью газете «Смена», июнь 1995 г.:
«Традиционные мифы, на которые Толкин опирался («Калевала», «Старшая Эдда» и т.п.), — порождение языческого времени, и они идут по вечному и замкнутому мрачному кругу. А Толкин, будучи христианином, хотел создать мифологию новую: во-первых, авторскую, во-вторых, разомкнутую. Это мифология человека спасенного, совершенно уникальная попытка в мировой истории».

Бог и «боги», эльфы и люди

«Я всего-навсего пишу о Смерти как о составной части физической и
духовной природы человека — а также о Надежде без гарантий».
(Д.Р.Р.Толкин, из письма к М. Стрэйту, 1956)

Многие знатоки Толкина сразу же спросят: «Ну, хорошо, во «ВК» четко выраженной религии нет. А «Сильмариллион»? В нём же есть и Бог, и Ангелы, и Сатана, и творение мира». Безусловно есть, и без этого Вторичный мир Толкина потерял бы свою космогоническую основательность. Но не забывайте, писатель создавал именно МИФОЛОГИЮ, а отнюдь не РЕЛИГИЮ. Многим это различие покажется незначительным, но это исключительно важный и тонкий нюанс. Космогония Толкина (она изложена в первых двух частях «Сильмариллиона»: «Айнулиндалэ» и «Валаквенте») насквозь мифологична, хотя и пронизана основными «архетипами» многих религий.
Остановимся на ней поподробней.

Бог — Эру Илюватар Единый задает своим ангелам-айнурам (порождённым его «думами», но свободным, хотя и ограниченным, творениям) Великую Музыкальную Тему (план творения мира) и предлагает им развить ее. Айнуры создают прекрасную гармоничную симфонию, пока один, сильнейший из них — Мелькор (прообраз падшего ангела) не возжелал творить сам для себя, без Эру и других айнуров. Однако выяснилось, что Неугасимый Пламень (прообраз Святого Духа (?) как источника творчества) находится лишь у Эру. Именно поэтому, по мнению Толкина, Мелькор не в состоянии творить что-то новое, не иначе как искажая и портя уже созданное. То есть, зло, в данном случае, бесплодная, но, тем не менее, активная сила.
Поняв, что не может творить сам, Мелькор пытается усилить свою музыкальную тему более других, выделиться, и тем самым вносит в симфонию диссонанс. Но несмотря на это, Эру говорит «Да будет!» и Музыкальная Тема обретает реальность и становится Эа (Вселенной), в которой расположена Арда (Земля).
Здесь Толкин проводит весьма оригинальную идею. Это и не чистое христианство (где мир сотворен благим, а испорчен впоследствии) и ни в коем случае не гностицизм (где Бог-Демиург творит мир из несовершенной, несотворенной и пассивной материи). У Толкина «диссонанс» закладывается в Тему Илюватара еще до сотворения в результате свободного развития ее айнурами. Он оживляет мир именно исходя из уважения к свободной воле субтворцов и зная, что тема все-таки Его и задумана благой.
Илюватар говорит айнурам: «Могучи Айнуры, и самый могучий из них — Мелькор; но должно знать ему — и всем Айнурам — что я есмь Илуватар. То, о чем вы пели, я покажу вам, чтобы знали вы, что сделали. А ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, истоки коей не лежали бы во мне, равно, как ничто не может изменить музыки мне назло. Ибо тот, кто попытается сделать это, окажется лишь моим инструментом в создании вещей более дивных, чем он сам мог бы представить себе».

Те Айнуры, которые сильно возлюбили Арду, вошли в нее (как художники в картину) и стали Валарами или Стихиями, поселившимися в Благословенном Крае Валинор (прообраз земного рая). Во многих валарах мы без труда узнаем прообразы древнегреческих богов (Манвэ-Зевс, Ульмо-Посейдон). Так изящным мазком Толкин разрешает противоречие между монотеизмом и многобожием.

Однако не всё в Арде сотворено Айнурами, непосредственно Илюватаром сотворены его Дети: эльфы и люди. Мелькор окончательно восстает против Творца и вступает в Арду с целью сделать её своей собственностью и таким образом становится Морготом, Врагом, Черным Властелином, в войнах с которым проходит вся Первая Эпоха.

В конце этой эпохи войско Валаров, призванное человеком Эарендилом, сокрушает мощь Моргота, а его самого низвергают «за Стены Мира, в Безвременную Бездну». Однако, во Вторую и Третью Эпоху место Врага занимает Саурон — слуга Моргота.

Итак, с космогонией у Толкина более, чем все в порядке. Мы не будем останавливаться на всех ее аспектах. Однако, коснемся самой важной (по мнению самого Толкина) проблемы — проблемы Смерти и Бессмертия — того разделяющего рубежа, который проходит между людьми и эльфами, той пружины, которая держит в напряжении всю историю Средиземья.
По сути дела, Толкин как «малый демиург» своего мира отобразил в эльфах и людях две разные стороны мировосприятия. Эльфы, по условию, бессмертны, и хотя могут «исчахнуть» от горя или быть убитыми, они никогда не покидают пределы «материального» мира и через какое-то время могут быть «воплощены» обратно (своеобразная реинкарнация). Люди же умирают по-настоящему, то есть уходят «за круги мира», поэтому эльфы называют их Гостями или Скитальцами. Соответственно разнится у двух народов и отношение к окружающему миру.

Эльфы влюблены в этот мир (почему они и близки валарам), они не мыслят себя без него. Вот почему они постоянно противятся его изменению и развитию (для этого и ковались эльфийские Кольца) или стремятся отплыть в Валинор — эдакий неизменный земной Эдем. Отношение к миру у эльфов бережное, это прирожденные Художники — персонифицированные и доведенные до совершенства творческие и эстетические стороны человеческой натуры, а бессмертие — это то, что наделяет творчество В ЭТОМ МИРЕ смыслом. «Чары» эльфов — это именно чары Творчества, Творчества, способного преображать материальный мир.

Д. Р. Р. Толкин, «ВК», кн.2, гл.6-7:

«Надо сказать, что, едва ступив на другой берег Серебряной, Фродо ощутил странную уверенность в том, что переправился не через реку, а через время и попал в один из уголков Старших Дней. Ему казалось, что он ступает по земле мира, которого больше нет…»

«— …Знаете, какое у меня чувство? Будто я ВНУТРИ песни — понимаете?»

«— …Если в этом есть какое-то волшебство, то оно так далеко запрятано, что до него не дотянешься…
— Как же не дотянешься, если оно везде и во всем? — сказал Фродо.
— Везде-то везде, а не видно, чтобы кто-нибудь колдовал, — сказал Сэм».

Народ Людей у Толкина выражает другую сторону человеческой натуры — способность к развитию, Свободу от уз мира. Недаром Смерть в «Сильмариллионе» не наказание (и это еще одна оригинальная находка писателя), а ДАР Бога своим Младшим Детям, преимущество людей перед эльфами. И вся трагедия человечества Средиземья состоит в том, что Черный Властелин исказил отношение людей к Смерти, превратив надежду в страх.

Особенно ярко греховность человеческой жажды бессмертия выражена в «Аккалабет — Падении Нуменора» (одной из частей «Сильмариллиона»). Люди острова Нуменор за их давние заслуги в войне с Морготом были вознаграждены длительным сроком жизни и возможностью общаться с эльфами из Благословенного Западного Края. Был только один запрет — никогда не вступать на Бессмертные Земли Запада.
Однако, к хорошему — привыкаешь, и вскоре (не без участия Саурона) большинство людей Нуменора возжелали такой же вечной жизни, как у эльфов и, вооружившись, отправились на кораблях в Валинор. Узрев это, валары воззвали к Илюватару, и тот (впервые за историю Средиземья) вмешался лично, уничтожил флот «отступников», а сам Нуменор погрузил на дно моря.[13]

Часть нуменорцев, оставшихся верными дружбе с эльфами, были предупреждены, и успели покинуть гибнущий остров. Они приплыли в Средиземье и основали королевства Арнор и Гондор.

После гибели Нуменора мир (будучи до этого плоским) закруглился и бессмертные земли Валинора ушли из зримого мира. Только бессмертные эльфы могли доплыть до Валинора Прямым Путем, смертные же лишь описывали круг, возвращаясь в исходную точку.

«Долгая жизнь или искусственное «бессмертие» (истинное бессмертие в Эа недостижимо) — главная приманка Саурона; малых оно превращает в голлумов, великих — в кольцепризраков», писал Толкин. Ведь Кольцо Всевластья — искушение не только Властью, но и вечной жизнью. Его обладатель «не умирает, но и не живет», постепенно переходя в бледный мир духов и становясь призраком во плоти. Даже у тех, кто вовремя избавился от Кольца,  остается след его влияния. Без него весь мир кажется тусклым и лишенным смысла…

И здесь мы подошли к еще одному важному моменту мифологии Толкина — его понятию «эвкатастрофы», проще говоря, Счастливой Развязки — необходимого элемента любой настоящей сказки. Однако, чтобы эта развязка была убедительна, необходимо как можно правдивее передать всю тяжесть ее достижения. Так, я бы очень расстроился, если бы Фродо сам смог бы уничтожить Кольцо — это бы противоречило всей логике книги. Поэтому, когда даже личный проигрыш Фродо приводит все-таки к счастливой (случайной и закономерной одновременно) развязке, читатель испытывает настоящий греческий «катарсис».

Д.Р.Р.Толкин, из письма к сыну Кристоферу, 1944:
«…»эвкатастрофа»… означает неожиданный поворот к лучшему, когда сердце внезапно пронзает радость, а на глазах выступают слезы (и я готов доказывать, что чувство эвкатастрофы — самое высокое из всех, какие только способна вызвать волшебная сказка). Я пришел к выводу, что чувство это обязано своей исключительной силой внезапному проблеску Истины, который в нем заключен. Все твое существо, связанное миром материальных причин-следствий и поверх всего — цепью Смерти, чувствует внезапное облегчение — будто порвалось одно из звеньев этой цепи, и ты освободился, и ощущаешь… что в Большом Мире, для которого мы на самом деле и созданы, все устроено именно так…».

Однако, за счастливые развязки тоже приходится платить, и цена эта иногда велика. Как говаривал еще в «Хоббите» Бильбо, «ну и унылая, однако, эта вещь — победа»… Толкин хорошо знал, что цена любой победы — потери. Теряют свою силу эльфийские кольца, и эльфы навсегда покидают Средиземье. Эльфийская дева Арвен, обретая любимого, неизбежно обретает и его судьбу — судьбу смертного человека, разлучающую её навсегда с отцом. Ну а Фродо — главная причина победы — так и не может излечиться от влияния Кольца, а без него жизнь даже в счастливом «победившем» мире становится ему не в радость.

«ВК», кн.6, гл.9:
  » — …Раньше я тоже думал, что меня ждет тихая жизнь. Но моя рана оказалась неизлечимой, Сэм. Я попытался спасти Заселье, и оно было спасено — но не для меня. Наверное, так почти всегда и бывает, Сэм. Когда хочешь уберечь что-то — приходится смириться с мыслью, что сбережешь это только для других, а сам потеряешь».

Д.Р.Р.Толкин «Сказание об Арагорне и Арвен»:
» — …Но вот, что скажу я тебе, Король Нуменорцев: лишь теперь я поняла историю людей и их грехопадения. Я презирала их, считала порочными глупцами, но теперь, под конец, я жалею их. Ибо если, по слову Элдаров, смерть и впрямь не что иное, как дар Единого племени человеческому, то дар этот полон горечи, и принять его трудно.
— Так может показаться на первый взгляд, — ответствовал Арагорн.
— Устоим же в последнем испытании, ибо в прежние времена мы устояли, отвергнув Тьму и соблазны Кольца. Наш уход полон скорби, но в нем нет отчаянья. Ибо мы не навечно привязаны к этому миру, и за его пределами есть нечто большее, чем память».

Д.Р.Р.Толкин «Квэнта Сильмариллион», гл.1:
«Смерть — их судьба, их дар, которому со временем позавидуют даже Стихии. …давным-давно в Валиноре валары открыли эльфам, что люди вступят во Второй Хор Айнуров; тогда как мыслей своих об эльфах Илуватар не являл никому».

Реальность Вторичного мира

«Это правда? — вот тот великий вопрос, который задают дети», —
пишет Лэнг. И я знаю, что они его действительно задают,
не отвечать на него нельзя, не подумав прежде хорошенько».
(Д. Р. Р. Толкин «О волшебных историях»)

«Визионерство» Толкина — вопрос очень сложный, мало того — деликатный. Самому Профессору хватило здравого смысла и такта, чтобы коснуться этой темы предельно осторожно. Ведь вопрос о том, существуют ли на самом деле миры, созданные человеческим воображением, попахивает, по выражению самого писателя, «теологией дурного толка». А ведь создатель Средиземья был убеждённым католиком и благоразумно старался не делать скоропалительных выводов.

Я думаю, сам Толкин не столько РАЗМЫШЛЯЛ на эту тему, сколько непосредственно ее ОЩУЩАЛ. Это ощущение во многом было сродни религиозной вере и поэтическому вдохновению — то есть, вещам, которым невозможно обучиться. Да, к ним можно готовиться, собирать необходимый «багаж». Но сам источник свободного творчества (да и любой веры!) в постоянной НАСТРОЕННОСТИ человека, его готовности узреть в себе и окружающем необходимые знаки (сами по себе ничего не значащие), наполнить их смыслом, используя для этого весь накопленный опыт.

Конечно, всё написанное выше не более вразумительно, нежели намеки Толкина, разбросанные в его эссе («Беовульф: чудовища и критики», «О волшебных историях», «Тайный порок») и письмах. Зато вполне понятны попытки некоторых критиков, а уж тем паче «одержимых» толкинистов подогнать эпопею Толкина в свои эзотерические системы. Ведь сейчас любой, что-то «чувствующий», не преминёт тотчас раздуть (порой из слабого уголька) костёр целого учения, в который кидают все более-менее подходящее из истории, религии и философии.

Н. Григорьева, В. Грушецкий, переводчики «ВК»:
«По нашему мнению, мы имеем дело с прекрасной работой визионера, связавшего в своем сердце мир человечества с мирами инобытия. Такая связь во все времена живет в сознании поэтов и живописцев, художников в широком смысле слова, стремящихся методами искусства дать людям возможность приобщиться к высшей правде и высшему свету, льющемуся из миров иных (такое определение вестничества дает… русский визионер Д. Андреев в метафилософском трактате «Роза Мира»)».

Толкин никогда не пытался ставить вопрос: реален ли дракон? Но он ощущал, что любое яркое порождение человеческой фантазии истинно и ценно. Истинно не в том смысле, что его обязательно можно пощупать. Просто, коль уж эти образы и сюжеты родились в человеческом сознании и облеклись в слова, музыку, картины, значит, в определенном смысле, они существуют, выражая нечто, присущее человечеству. Ну, а в реальности своего существования вы, я надеюсь, подобно Декарту, не сомневаетесь.

Д.Р.Р.Толкин «Мифопоэйя», пер. С. Степанова:
«Ты к дереву относишься прохладно:
Ну дерево, растет себе и ладно!
…Но дерево не «дерево», покуда
никто не увидал его как чудо
и не сумел как «дерево» наречь,—
без тех, кто раскрутил пружину-речь,
которая не эхо и не слепок,
что лик Вселенной повторяет слепо,
но радованье миру и сужденьеи
вместе с тем его обожествленье…
…Тот звезд не видит, кто не видит в них
живого серебра…».

Насчет же того, почему Толкину (как и многим творцам) КАЗАЛОСЬ, что он видит уже нечто существующее, можно только предполагать. Легче всего это объяснить такими же мифическими образами. Способность к творчеству заложена в самой природе человека, подобно угольку, над которым висит волшебный котелок. Можно этот уголек заставить лишь слабо тлеть, а можно поддерживать его жар, держа котелок в постоянно кипящем состоянии. Обычно большинство из нас догадывается, что подбрасывается и варится в котелке, но у личностей, которые настроены на отбор ингредиентов уже «автоматически», может возникнуть ощущение того, что блюда начинают получаться сами по себе. То есть, отбор и переработка информации (плюс еще эта иррациональная фантазия!) часто идет так быстро, что художник способен мгновенно увидеть завершенную картину, Менделеев во сне — периодическую таблицу элементов, а Толкин — события, происходящие в его Вторичном мире.

Такие объяснения, возможно, мало понятны тем, кто этого не испытывал. То есть, кроме разума для понимания подлинности творчества необходима еще и ПОТРЕБНОСТЬ в этом, а также то, нечто неуловимое, что порой называют «верой», «вдохновением», «озарением», «духовной жаждой» и т.п. Но ещё раз хочется сказать, что для воплощения своих фантазий требуется осторожность, самодисциплина и вкус (которые диктуются заложенными в личности этическими и эстетическими категориями). «Похоть» воображения способна разрушить форму творения, лишить ее смысла, превратить в набор пятен или словесный бред.

Теперь поговорим об обвинении Толкина в эскапизме (от англ. «escape» — «побег») — уходе от действительности в вымышленный мир. Писатель ни в коем случае не предлагал отказа от мира, в котором мы живем, и полного растворения в своем Вторичном. Просто он воспринимал их как часть единого целого, мало того — он считал, что именно в «со-творчестве», «со-творении» с Богом и заключается миссия человечества.

Д. Р. Р.Толкин:
«На самом деле, создатель истории оказывается успешным «со-творцом». Он создает Вторичный мир, куда мысленно можете войти и вы. Внутри этого мира все, о чем он рассказывает,— «правда»: оно согласуется с законами этого мира. А потому до тех пор, пока вы как бы «внутри», вы в него верите… …Я не создавал воображаемого мира — я создал только воображаемый исторический период в Средиземье, месте нашего обитания».

Да, человек фантазирующий и играющий должен  верить в свои игры, играть в них «по-настоящему», но одновременно и понимать, что игра — особый род деятельности, не способный заменить жизнь, но расширяющий её, делающий глубже и прекраснее.

Д.Р.Р.Толкин «О волшебных историях»:
«В том, что обычно называется «Реальной Жизнью», Побег, как правило, — поступок совершенно необходимый и даже порой героический. В реальной жизни Побег можно упрекнуть только в том, что он иногда терпит неудачу… Разве следует презирать человека, который бежит из темницы, чтобы вернуться домой? Или того, кто, не имея возможности убежать, думает и говорит о чем-то, не связанном с тюрьмой и тюремщиками? Мир за стенами темницы не станет менее реальным лишь оттого, что узник не в силах его увидеть. Ополчившись на слово «Побег», критики искажают его смысл; более того, они путают — и я думаю, что это не простая ошибка — Побег Узника и Бегство Дезертира».

Когда один из богословов пытался уличить Толкина в «богохульной» мысли о «реинкарнации эльфов», автор «ВК» возразил ему, что, во-первых, это сказка, а во-вторых, — «освобождение от путей, использованных Создателем — один из фундаментальных принципов «малого творения» (sub-creation), коим обогащается созданный Богом мир». Возможно, кому-то из ортодоксов подобное объяснение может показаться не менее богохульным, чем реинкарнация.

И в завершение хотелось бы вспомнить одну из самых красивых историй «Сильмариллиона» – историю о любви, преодолевающей все преграды – любви смертного человека Берена и бессмертной эльфийской девы Лютиэн Тинувиэль. Во имя этой любви им удается совершить невозможное: проникнуть в твердыню Моргота и похитить у него один из камней Сильмариллей. Однако, как это характерно для Толкина, «хеппи-энд» и светел, и грустен: связав себя со смертным, Лютиэн теряла бессмертие и навсегда расставалась со своим народом, уходя за Круги Мира.



На эту романтическую историю Толкина вдохновили чувства к девушке Эдит, которая станет женой и единственной любовью. У неё, как и у Лютиэн, были черные воронового крыла волосы, и она также прекрасно пела и танцевала.

На католическом кладбище в Оксфорде на двух простых гранитных плитах вы и сейчас можете прочесть «Эдит Мэри Толкин Лютиэн, 1889-1971» и «Джон Рональд Роуэл Толкин Берен, 1892-1973».
Миф соединился с жизнью.

ПРИМЕЧАНИЯ:

12 — Есть пример ирландских католиков, бережно отнесшихся к наследию предков и сохранивших древние языческие сказания.

13 — В детстве Толкину приснился сон «о Волне, от которой нет спасения, встающей посреди безмятежного моря или нависающей над зеленой равниной». Сновидение повторялось с такой завидной частотой, что Толкин окрестил его своим «комплексом Атлантиды».

Автор: Сергей Курий
Впервые опубликовано в журнале «Твоё Время» №01-04 2004 (январь-апрель)
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #13 - 05/31/22 :: 3:27pm

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Текст Николая Эппле: https://arzamas.academy/courses/77/10

Причина совершенно особой популярности и влиятельности книг Толкина вообще и «Властелина колец» в частности — это совершенно особая реальность его мира. Она проявляется буквально во всем. Когда Клайв Льюис в одной из рецензий говорил о том, что профессор Толкин знает об этом мире гораздо больше, чем нам рассказывает, он передавал как раз это ощущение.

Открывая «Властелина колец», мы сразу видим, что этот мир гораздо много­слойнее, чем тот пласт, с которым мы встречаемся в повествовании. За исто­­рией Гондора, историей людей сквозит история Нуменора , географи­чески за историей Средиземья сквозит история Белерианда, кото­рый ушел под воду. Раньше Нуменора был Валинор  и так далее — мы посто­янно видим свидетельства древних историй, более глубоких пластов в сказаниях, которые цитируют Арагорн или Сэм, в артефактах из более древних эпох.

Именно это придает миру Средиземья специфическую достоверность. В этом Толкин принадлежит к целой тради­ции: он не один сшивает свою реаль­ность из кусочков нашей. К этой же традиции принадлежит Льюис Кэрролл, который создает волшебную страну на основе оксфордской реальности, английского языка, языковых игр. Или Клайв Льюис, который строит Нарнию из кусочков средневековой европейской литературы. Или Джордж Макдональд, который пишет свои сказки  на основе шотландского фольклора.

Как Толкин придумал Средиземье

Толкин с юности увлекается языками и начинает их создавать. Читатель «Властелина колец» помнит кличи на эльфийском, стихи, которые, как говорит Арагорн, лишь бледный перевод с эльфийского, слова языка Мордора, имена, происходящие из эльфийских языков. В книге этого очень много. Сам Толкин говорил, что «Властелин колец» — это эссе по лин­гви­стической эстетике, то есть мир Средиземья вырастает из языков

Довольно известна история о том, как в 1914 году, будучи молодым человеком, он увидел в англосаксон­ской поэме IX века, поэме Кюневульфа «Христос», странное слово «Эарендель». Толкин написал об этом стихотворение, и, когда его спросили, что это вообще и откуда, он сказал: «Еще не знаю, но выясню». Это очень характерно: он не творит мир, не творит реаль­ность — он ее выясняет, реконстру­ирует. То есть это языковая реальность, она подчиняется языковым законам, и эльфийские языки созданы на основе финского (квенья, или высокий эль­фий­ский) и валлийского (синдарин).

Создав эти языки, Толкин начинает понимать, что они требуют какой-то мифологии, какого-то мира. Не мир рождает языки, а языки рождают мир. Примечательно, что книги, которыми Толкин прославился — «Хоббит» и «Властелин колец», — не были задуманы им изначально, мол, вот я писатель, я напишу книжку — опубликуйте ее. Он десятилетиями хотел опубликовать «Сильма­риллион» — именно реконструкцию этого мира, вырастающего из языков. «Хоббит» же родился довольно случайно. Проверяя студенческие сочинения, он написал: «В норе под горой жил да был хоббит». Слово потянуло за собой цепочку, а потом оказалось, что история Бильбо — это часть какой-то другой истории. Он стал раскапывать ее и таким образом начал писать «Властелина колец». То есть созданная языковая реальность повлекла за собой создание мира и написание этих книг.

Толкин был профессиональным лингвистом и участвовал, в частности, в создании Оксфордского словаря английского языка. С этим связан один красивый сюжет. Молодым исследо­вателем он участвовал в написании словарных статей, а в поздние годы его попросили отредактировать слово «хоббит», которое помещали в дополне­ние к словарю, и он его довольно значительно переписал. То есть в конце жизни Толкин застал момент, когда изобретенные им слова вошли в английский язык и в Оксфордский словарь.


Приведу две ситуации, иллюстри­рующие, что Толкин сам относился к тому, что он делает, как к рекон­струкции реальности, а не как к вымыслу. Он очень интересно поясняет, как пишется слово «гномы» во множественном числе: dwarves. В современном английском языке во множественном числе было бы «-fs». Он же пишет через «-ves», как wolves («волки»), и говорит: пусть современная норма относится к этому слову как к давно перешедшему в сферу мифо­логии: гномов не существует, это некоторая ушедшая в прошлое реальность, в том числе языковая, — я же отношусь к гномам как к живым сущностям, которые описываются работающими по законам английского языка формами.

Еще один пример: в 1955 году Толкин, только закончив «Властелина колец», отправляется в путешествие по Италии со своей дочерью Присциллой и пишет, что его невероятно поразила Венеция. Он говорит, что она очень похожа на Старый Гондор. То есть не Гондор похож на Венецию, некоторую матери­альную реальность нашего мира, а Венеция похожа на Гондор. Для него Гондор первичен, а Венеция оказы­вается подобием.

То, как Толкин выстраивает и объяс­няет систему перевода с языков Среди­земья на современный английский, хорошо иллюстрирует его отношение к этому миру как исследователя, а не как писателя. Читая «Властелина колец», мы не задумы­ваемся о том, что, вообще-то, мы читаем перевод. Да, звучат эльфийские языки в оригинале, мы слышим эльфийские, мордорские слова, имена, но в целом герои говорят на вестроне — общем языке Среди­земья. Этот язык передается современным английским. Любопытно, как логично у Толкина выстроена система передачи. Вестрон — это усредненная современная лите­ратурная норма языка. Более архаические языки — это языки Рохана, которые использовали роханские конники. И на английском имена и цитаты из роханского языка передаются англосаксонским, который по сравне­нию с английским более архаичен. Хоббиты говорят на упрощенном, деревенском варианте вестрона — соответственно, хоббиты говорят на упрощенном, деревенском английском. И так далее.

Какие мифы и исторические сюжеты лежат в основе «Властелина колец»

Помимо языков, Толкин сшивает реальность Средиземья из европейской истории и германской и скандинавской мифологий, которые хорошо знал. Он был не только лингвистом, но и историком культуры со специа­лизацией, в частности, на скандинав­ских языках. Мотив колец власти, посредством которых Саурон пытается подчинить себе жителей Средиземья, заимствован из германской мифологии и англосаксонской литературы. Так, в «Беовульфе» мы читаем, что правитель называется кольцедари­телем. В германской и скандинавской культуре кольцо — это атрибут власти, и, делегируя кому-то свою власть, правитель дарит ему кольцо как признак этой власти.

Одна из важнейших битв, описываемых во «Властелине колец» — битва за Минас Тирит, или битва на Пеле­ннорских полях, в которой с войсками Мордора сошлись силы людей, эльфов и других народов, стоящих на стороне добра, — имеет очень много параллелей с очень важной для европейской исто­рии битвой — битвой на Каталаунских полях в V веке нашей эры. Это битва, в которой сражались войска Западной Римской империи под предводитель­ством военачальника Аэция, которого называли последним из римлян, и войска гуннов под предводительством Аттилы, — силы Запада и силы Востока. Предводитель вестготов Теодорих 

погиб, придавленный конем, точно так же, как погибает во «Властелине колец» предводитель Рохана Теоден. Аэций, который многие годы провел среди варваров, но сохранил римскую культуру и был одним из последних ее пред­ставителей, очень напоминает Арагорна — предводителя людей и наследника древних нуменорских правителей.

Как Средиземье позволяет Толкину заново поставить главные этические вопросы

Реальность мира Средиземья важна не сама по себе: одна из причин популяр­ности и важности книги Толкина в том, что он, выстраивая эту новую реальность, оказывается в состоянии перезадать важнейшие для его времени этические вопросы: вопрос о природе власти, вопрос о природе и допустимости использования силы и так далее. Толкин принадлежал к так называемому потерянному поколе­нию — поколению, чье мировоззрение формировалось под влиянием Первой мировой войны. Он участвовал в самой кровопролитной битве Первой миро­вой — битве при Сомме 

. Потерянное поколение — это поколение, которое вынуждено было увидеть, что европей­ская культура оказалась перед своеобразной пропастью, что вопросы о добре и зле, прежние этические нормы нуждаются в переоценке. И герметичность того мира, который создает Толкин, оказывается очень важной — в нее не получается просто пересадить старую этику. Мы знаем, что вот это — хорошо, а вот это — плохо. Но нужно это проговорить заново.

Это очень хорошо видно на примере того, как Толкин поступает с религией в Средиземье. Он был правоверным католиком и серьезно относился к своей вере, но в данном случае особенно показательно, что он не пересаживает ее в Средиземье. Из легендариума Толкина и его многочисленных писа­ний, например «Сильмариллиона», мы знаем, что это мир моно­теистический, он создан Эру, который в Арде  зовется Илуватар. Но во «Властелине колец» богословия и религиозных ритуалов не существует. Есть маленький ритуал: когда Фарамир приглашает Фродо к столу, он говорит, что у них принято поворачиваться к западу — в память о Нуменоре, из которого они произошли. Больше никаких ритуалов, никакой религии, никакого присутствия божества во «Властелине колец» нет. Толкин выключает религию и растворяет в реаль­ности этого мира. Этот мир пронизан моральным законом. И все, что в нем происходит, подчинено закономерностям этического характера. И то, что в новом мире мы можем проговорить заново какие-то принципиальные вещи, очень важно для Толкина и для его читателей.

Что «Властелин колец» говорит о природе власти

Один из важных этических вопросов, который поднимает Толкин, — это вопрос о природе власти. Он прогова­ривает его не плоско: это вся интрига с Кольцом Всевластия, которое Фродо должен уничтожить в пламени Роковой горы, это стихия власти, связанная с подчиняющей себе алчностью, жадностью, — безусловно злая стихия, которой нужно противостоять.

Но этим стихия власти не ограничи­вается. Власть существует в нашем мире, и с ней надо как-то поступать. Нельзя просто сказать: власть — это плохо, а политика — это грязное дело. Все сложнее, все интереснее.

И, с одной стороны, есть тема кольца — злой стихии власти, которой нужно противостоять и во внешнем мире, и прежде всего внутри себя. А с другой стороны, мы видим, как эта тема разрабатывается в линии Арагорна, правителя людей, который не рвется к власти и постепенно вырастает в правителя. Власти он скорее сторо­нится, он не жаждет ее, но понимает, что есть ответственность, которую нужно на себя взять. Есть одна красивая деталь. Арагорн приходит в Минас Тирит, в Гондор, где правит наместник, который должен передать власть, и уже понятно, что Арагорн, вообще-то, наследник правителей. Но он не заби­рает власть. Он входит в Минас Тирит, чтобы вылечить раненых, потому что у короля есть власть исцелять, но потом ставит шатер за пределами города, чтобы не давить на наместника, чтобы передача власти произошла добровольно. Не потому, что я этого хочу, не потому, что я давлю на тебя авторитетом, а потому, что авторитет — это нечто, чего я не хочу, но его признают все окружающие. Вот две стороны отношения к власти.

Что «Властелин колец» говорит о допустимости насилия

Толкин проговаривает еще один вопрос — безусловно важный для всех его современников — поколения, заставшего и Первую мировую войну, и Вторую (напомним, что «Властелин колец» писался во время Второй мировой). Это вопрос о допустимости насилия в борьбе со злом.

Толкин тоже разрабатывает его нетривиально и неодномерно. Он, конечно, не пацифист, и значительная часть «Властелина колец» — это повествование о битвах, о воинской славе, и это важнейшая стихия, которая сквозит в гондор­ских песнях, в роханских сказаниях и так далее. Но если внимательно присмо­треться к тому, что происходит во «Властелине колец», то мы увидим, что армия людей, вообще-то, выполняет функцию отвлекающую. И все битвы: битва у Хельмовой Пади, битва у Минас Тирита и последний поход воинства людей к Черным вратам Мордора, — это битвы, не увенчавшиеся безусловной победой. Они лишь позволяют отодвинуть власть тьмы. Все, кто руководит армией людей (и Арагорн, и Гэндальф), понимают, что цель их похода — не победить Саурона и войска Мордора, а отвлечь Око Саурона от двух маленьких хоббитов, которые идут к Роковой горе, чтобы уничтожить кольцо. Поразительным образом вся эта воинская слава, вся эта такая лихая герои­ческая вольница на самом деле не о победе. Эта стихия очень тесно и глубоко связана с красивой печалью.

Подобного очень много в англосаксонских сказаниях и героической поэзии, которую изучал Толкин. Все величайшие поэмы и песни европейской цивилизации не про победы: «Песнь о Роланде», знаменитый памятник раннефранцузской литературы, «Беовульф», великая англосаксонская поэма, которая кончается тем, что главный герой, правитель, побеждает дракона, но, вообще-то, погибает от смертельной раны, нанесенной им. Понимание того, что победить, скорее всего, не удастся, что торжества никто не обещал и важно только не поддаться отчаянию, не сдаться, проходит сквозь всю книгу «Властелин колец», это одна из магистральных линий (в нашей традиции можно использовать выражение «Выпьем же за успех нашего безнадежного дела!»). Удивительным образом соединяются стихия героическая, стихия боевой славы и понимание тщетности силы оружия.

Как Фродо и Сэм показывают силу слабости

В рецензии на книгу «Возвращение короля», последнюю часть «Властелина колец», английский поэт Уистен Оден пишет, что отличие зла от добра в том, что зло лишено воображения. Если добро может гипотетически представить себе, как бы повело себя зло, то зло не может представить себе, как может действовать добро. Когда Саурон узнает, что кольцо попало в руки к силам добра, когда Арагорн показывается Саурону в палантире , Саурон сразу стратегически проигрывает, потому что ему не приходит в голову, что от кольца захотят избавиться. Саурон только предполагает, что Арагорн стремится утвердить свою власть. И здесь он промахивается, не понимая, что, имея кольцо в руках, можно захотеть от него отказаться.

И здесь важнейшая линия — линия Фродо, самого слабого, самого, как кажется, малозначительного персонажа этой саги. Фродо, в котором нет совершенно ничего героического и который никак не соответствует героической, славной военной стихии. Но именно он оказывается главным героем и в героическом смысле тоже. Этому Толкина тоже учит опыт ХХ века: героизм и подвиг не в том, чтобы славно показать себя в бою, — героизм и подвиг в том, чтобы не отчаяться, наблюдая за тем, как тьма усиливается.

Линия Фродо невероятно важна как утверждение силы через слабость, силы через покорство провидению, а провидение — это разлитый в мире Средиземья этический закон. Не преступай этический закон, делай как должно, и будь что будет.

Показательно, что Фродо не торжествует в конце. В какой-то момент он пре­дает свою миссию, поддается искушению: уже находясь в жерле Роковой горы, он надевает кольцо, и тогда спасает ситуацию и обеспечивает силам добра победу не кто иной, как Горлум, откусывая Фродо палец и отправляясь в огонь вместе с кольцом. Много раз на протяжении повествования перед Фродо встает выбор: он может убить Горлума, и, кажется, все обстоятельства подталкивают его к этому. Но он выби­рает не преступать моральный закон, не идет на убий­ство. И именно то, что он оставляет Горлума в живых, приводит силы добра к победе.

P. S.

Перечитывая недавно «Властелина колец», я вдруг понял, что моя любимая часть — это глава о Томе Бомбадиле. Она показывает, что Толкин — интуитивный художник. Он не пишет книжку, чтобы она понравилась издателю. Глава о Томе Бомбадиле торчит и выделяется: она совершенно не нужна сюжетно, и ее нет ни в каких экранизациях. Многие из прочитавших «Властелина колец» не помнят эту главу.

Том Бомбадил — совершенно странный персонаж, не монтирующийся во всю эту реальность. Фродо спрашивает, кто он, но это остается непонятным: он не эльф, не маг (истари, как они называются), не майар (ангельское существо), он не пришел из-за моря (о том, кто такой Том Бомбадил, есть отдельная литература). Его история — это вставная новелла, представляющая собой гимн природе Оксфордшира. Это просто песнь. В художественных произведениях довольно мало приме­ров такой чистой, вдруг прорываю­щейся сквозь какой-то сюжет стихии восторга и песни. Мне приходит в голову сон Обломова у Гончарова и свирельщик у ворот рассвета в книге «Ветер в ивах» Кеннета Грэма — совершенно странная, непонятно откуда возникающая глава с гимном природе.

Посреди повествования — хоббиты покидают Хоббитанию и идут через Вековечный лес — мы вдруг оказываемся в гостях у этого непонятного, говорящего стихами человека, который так же древен, как этот мир. И я вдруг понял, что, будучи совершенно ненужной сюжетно, эта глава, чистая стихия любви к природе, любви к Оксфордширу, в то же время абсолютно необхо­дима. Потому что, когда мы говорим о необходимости противостоять злу, о готовности умереть, готовности проявлять чудеса мужества и так далее, важно понимать зачем, важно иметь мотивацию. Мотивации, что нужно просто противостоять злу, недостаточно, и даже защита родного края — это, в общем, идеологические соображения. Но хоббиты подпиты­ваются этой чистой стихией любви: вот это отдавать врагу нельзя, вот за это можно умирать. И никакими рассказами о том, зачем и почему, это не передается. Это передается именно странной главой-песнью, насыщенной концентрированной любовью к природе — конкретно к природе Оксфорда и окрестностей. 
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Ответ #14 - 09/03/22 :: 5:31pm

Luz-das-Estrelas   Вне Форума
Живет здесь

Сообщений: 1041
*****
 
Текст с цитатами из Толкиена: https://diletant.media/articles/30663951/?utm_medium=kartoteka.

Мало кто знает, что в свободное время британский писатель занимался конструированием вымышленных языков; презирал автомобили, предпочитая им велосипед; всем сердцем ненавидел войну, после участия в которой стал инвалидом, и был набожным католиком. Во что верил Джон Толкин, и как он создавал свой мифологический мир, увлёкший тысячи читателей? Об этом расскажут его цитаты:
«Ни один человек не может судить о собственной святости»

«Подлинная история писателя содержится в его книгах, а не в фактах биографии»

«Человеческое сердце гораздо лучше человеческих поступков, и уж тем более слов»

«Верно подобранное имя доставляет мне большое удовольствие. Когда я пишу, я всегда начинаю с имени. Вначале имя — потом история, а не наоборот»

«В свои годы я совершенно определённо могу считаться человеком, жившим в одну из наиболее динамичных исторических эпох. Уверен, никогда ещё не было семидесяти лет, вместивших такое количество перемен»

«Мир и вправду полон опасностей, и в нём много тёмного, но много и прекрасного. Нет такого места, где любовь не была бы омрачена горем, но не становится ли она от этого только сильнее?»

«Прелесть сказки заключается в том, что в ней человек полнее всего реализует себя как созидатель. Он не «комментирует жизнь», как любят говорить сегодня; он творит, в меру возможностей, «вторичный мир»

«Не отмахивайся от бабушкиных сказок, ведь только в них сберегается знание, забытое теми, кто считал себя мудрым»

«Меня всегда впечатляло, как мы выживаем благодаря неукротимой храбрости — довольно маленькие люди без шансов на победу в борьбе с джунглями, вулканами, дикими зверями. Но мы продолжаем борьбу, даже не видя пути к победе»

«Я стал менее циничным, чем был, потому что помню собственные грехи и глупости»

«Поражение неминуемо ждёт лишь того, кто отчаялся заранее. Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, — это и есть истинная мудрость»

«Великое это благо — назойливые, упрямые друзья, не позволяющие тебе навеки уйти в гробовое молчание»

«Разумеется, «Властелин колец» мне не принадлежит. Он появился на свет потому, что так было суждено, и должен жить своей жизнью, хотя, естественно, я буду следить за ним, как следят за ребёнком родители»

«Никогда не следует дразнить живого дракона!»

«Даже самый маленький человек способен изменить ход будущего"
«Убегая от своего страха, часто обнаруживаешь, что на самом-то деле поспешил коротким путём ему навстречу»
 

Lutar e vencer!
IP записан
 
Страниц: 1 2