Тому, кто нас приговорил к разлуке и сулит разлуку,
нам предписавшему разрыв, смиренно я целую руку.
О, как бы я хотел уйти туда, где в дивном постоянстве
две наши жизни, два пути не перехлестнуты в пространстве,
где обреченный на печаль, приговоренный к новой встрече,
тебе поведал бы едва ль, как я любил вот эти плечи.

Ты засыпаешь на плече легка, воздушна, невесома.
И я при сумрачной свече гляжу на то, как ты знакома.
Ты помнишь – как в один из дней – нас разлучат на этом свете,
и станет ясного ясней, что ты – мой дождь, а я – твой ветер.
И станет ясно – как во сне – к чему затейливая мука:
ты мной была, и будет мне со мной назначена разлука.

И станет ясного ясней, что там, в глубинах мирозданья
ты будешь мной, и будет мне со мной назначено свиданье.





   

Ольге Э.

– Вернись... – тебя я попросил. Но ты уже вошла.
И подбежал к ногам сквозняк из дальнего угла.
И дрогнула у кресла ель, и медленно сошли
к подножью иглы, словно сель. А с уровня земли
из-за окна  – где снег лежал каленее стекла  –
тянуло в дымное окно поземку через щель.
– Вернись,  – тебя я попросил  – еще открыта дверь.

– Вернись, – тебя я попросил. Но ты уже вошла.
И руки мне на грудь легли. А из моей груди  –
навстречу им  – ладони две мою прогнули грудь...
О, смилуйся. О, не входи в меня еще чуть-чуть.

Ты центром времени была – основой всех основ –
как в центре солнечных часов блестящая игла,
что тает в солнечных лучах и в мареве дрожит.
А тень на циферблат легла, и здесь она лежит.

А тень на циферблат легла, закинув тени рук.
Мне тень обозначала час и означала день.
О, не входи на этот круг, любимая, мой прежний друг,
ты  – как собаку – уведешь возлюбленную тень.
Она на звук твоих шагов отозвалась во мне.
Ее ладони на груди  – на этой стороне...
Ну, не входи. Войдешь, и там она прильнет к ногам  –
поволочится за тобой  –  по судьбам  – по пятам.

Кто мне тогда означит час, чтоб, отвратив свой взгляд
от мельтешенья мелких строк, мне оглядеть закат?
И доглядеть – отворотив глаза от этих строк  –
и развернуться в темноте ногами на восток.









Доблесть
 
...В военных целях облил мальчика
                                  нефтью и поджег, чтобы посмотреть,
                                  горит ли в нефти тело.
                                       
                                                             Из жизнеописания
                                             Александра Македонского

Ты взял Геллеспонт как барьер. Буцефал
замедленных персов топтал.
На звонких щитах Буцефал танцевал,
на спинах костлявых плясал.
Но вспомни! Обугленным телом дрожа
на скользких от нефти камнях,
худыми ногами живая душа
скребла эту слизь, этот прах...
Когда твой угрюмый железный конвой
мальчишку в багровом бреду
влачил по планете – он черной пятой
в земле пропахал борозду.
И мир разразился небесной слезой,
и в русло вода натекла.
Меж правдой военной и правдой святой
межа вкруг земли пролегла.
Назад! Захлебнешься горючей водой!
Твой конь не пройдет над кипящей рекой.
Назад! Содрогнись, непреклонный герой –
вот доблесть, достойная дня! –
души себя – зверя – железной рукой...

Ты взял Геллеспонт, но пред этой чертой
сойди, Александр, с коня.