Вон, сидит остроносая птица,
Необутой качает ногой.
От каких же пернатых случился
Ей характер дурацкий такой?
То часами дичится в подвале,
Чистит свой именной пистолет,
То достанет винтажные шали,
Растаманский наденет берет,
То горячим лучом притворится,
Клюнет мальчика в пряжку ремня.
А вчера тут шныряла лисица
С голубыми глазами тремя.










                                                                                "…Вырежу ворону из картона,
                                                                                 и закину в форточку свою."
                                                                                                      Маша Махова
                                                                                       
                                              
Реанимирую последние нейроны я,
Курю, заварку мимо кружки лью,
И вдруг большущая картонная ворона,
Как томагавк, влетает в форточку мою.
Конечно, может и живая, перелётная,
Уклюнуть - мол, не думай о пустом.
Но та, что рукотворна - равнотвёрдая,
В затылок бьёт меня не клювом, а хвостом.
Я, чуть не вышибая дверь балконную,
На воздух выношу свою крейзу
Смотреть: кто там кидается воронами?
Не Машу Махову ль увижу я внизу?










Нагота, как на духу:
Замерла, светла,
В лёгком золотом пуху
Старая ветла -
По корявому стволу
Клинопись лучей.
Слева сосны стерегут
Ледяной ручей,
Узкой тропки поворот
В солнечной муке.

Птица счастья моего
На твоей руке.

Элхэ, ну что Вы, Вам спасибо, что читаете.

Утащила. Спасибо.

...а ночи прозрачны, неделю уже не спится.
Блестит над соседней дачей антенны спица,
За сторожа там инвалид, старикан Явлонский.
Протез у него, как у чёрта, с копытой конской -
Усмейся - как примет, похож на кривую нэцке.
Ну, о тебе побалакать мне больше не с кем,
Вот он и несёт чекушку ли, спирта кружечку.
Рванина и пьянь твой прощается глупый дружечка.
Под веками свет, убаюкан огрызок яблочный.










Совсем лягушки замолчали,
Подсохло мелкое болото,
И стало слышно, как ночами
Листва готовится к отлёту.
Всего отчётливее шёпот,
И протестующий и гневный,
Там, где похолодевший локоть
Фонарь заносит над пельменной,
Где ветер с шорохом и хрустом,
Руками, пахнущими глиной,
Перебирает звёздный мусор
В остывшей гуще тополиной.

Из памяти худого ящика
Под утро выдвинулся бур,
И ужас обездвижил спящую,
И вывернул шипами внутрь.
Хрустела воля, как папирус.
Потом взревел мотор за окнами.
Она лежала и стыдилась
Ушей своих, позорно мокрых.
Но тот, кто полстраны изрыскав,
Так долго был всего лишь возле -
Пришёл вплотную, ближе близкого,
До пенья птиц, и дальше, после.

Вор на воре, ёкарный ты бабай, чёрт бы их побрал.
Серебро, между тем, годами идёт в отвал.
Даже солнце, примкнувши к сговору подлецов,
Запалило сухую степь с четырёх концов.
Сена нет, понимаешь? Всё высохло и горит,
И остатки разума виснут, как жирный дым.
Минотавр, почуя вонь, оставляет Крит,
Чтоб лизать изнутри сердца языком сырым.
Понеслось, да-да. Беги и штаны держи:
Тут удушливо очень становится, горячо.
Пастухи молчат. Наточат свои ножи -
Всех чужих порежут. Вестимо, кого ещё?
Козок пустят на мясо, вдруг будет потом кому.
А дорога звонка, упорно в густом дыму
Вьётся, вьётся по Ибордагу наверх, к Даму.

Элхэ, спасибо, что читаете.

За элеватором так пахло макаронами,
Что мне привиделось почти как наяву:
Пришли титаны и рожков сварили тоны две,
На всю сбежавшую из Тартара братву.
Людская смена по углам рассредоточилась,
Технолог заперся и думает: "Ох, мать!"
А у пришельцев лица вовсе и не склочные...
Ну почему я не умею рисовать?