Значится, все нижеследующие эссе (или как их жанр определить, - не знаю) написаны для сборника "В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре", вышедшего в прошлом году в издательстве ОГИ. Сборник издавался в детской серии, и писать надо было, рассчитывая на "средний и старший школьный возраст", отсюда и стиль. Но за факты ручаюсь головой.
Как водится, если вдруг (чем Локи не шутит), захотите где-нибудь что-нибудь процитировать - ссылка на первоисточник нужна, потому как авторские права на книжку у издательства (это я перестраховываюсь).
Да, после истории про Черную Смерть повешу-ка я три переведенных, но ещё нигде не печатавшихся баллады про Чуму. Баллады норвежские, метрика-ритмика в них оригинальные, переводила я.

Даа! К моему просто-таки глубочайшему сожалению, не могу вставить иллюстрации (а в качестве них были использованы картины Теодора Северина Киттельсена, великого и могучего). Поэтому просто даю ссылочку на сайт, где Киттельсена можно порассматривать просто так -
http://www.kittelsen.ru/category/gallery/svartedauen/

ps В оригинале в "Кто есть кто" - несколько типов текста, в том числе т.н. справки - врезки (ценная информация, дополняющая то, что написано в статье). Так я их того, курсивом...

Чёрная смерть

     

...
                                         
От чумы с её метлою нет спасенья.
Ни тому, кто сыт по горло
этим ужасом и болью, кто о скорой
Просит смерти.
Ни тому, кто так напуган,
что пред Богом на коленях,
И не веря, хоть минутку
Просит жизни.
Всех сметает без пощады
В холод смертный,
Мусорную кучу жизни
Теодор Киттельсен
«Она бродит по стране»

Илл.: 50
Вот бредет по дорогам сгорбленная старуха в чёрном балахоне, ― заходит и в большие города, и маленькие хутора. Шаркают шаги ― Берген, Тундсберг, Осло, селения, затерянные в лесах Телемарка. А вот уже и Нидарос, и долины, укрывшиеся в горах — Тилдал, Гудбрандсдал, Иннердал, и необъятный Нурланд. Тихо-тихо становится там, где она проходит. Смерть несёт с собой старуха, смерть и болезнь. Люди, заслышав о её приближении, бегут в лес, в горы, пытаясь скрыться от неизбежной гибели. Несёт старуха в одной руке метлу, а в другой грабли. Грабли и метла у неё необыкновенные ― если прореживает она людей граблями, кому-то удаётся спастись, если выметает метлой ― пустеет место, вымирает город, умолкает деревня. Нет пощады никому.
Это сама Чёрная Смерть, воплощение великой чумы, обрушившейся на Норвегию ― один из самых жутких образов норвежского фольклора.

***
Скандинавская традиция, связанная с чумой, появилась в XI веке. В1070 году немецкий хронист Адам Бременский, автор наиболее полного описания народов и обычаев скандинавских и балтийских земель, рассказывает о языческом храме древних свеев в Упсале: «У их богов есть свои жрецы, которые совершают жертвоприношения. В случае чумы или голода они приносят жертву Тору, в случае войны ― Одину, а если празднуют свадьбу ― то Фрейру».

Чума известна человечеству с древних времён. Страшная болезнь, ныне, к счастью, почти исчезнувшая, возникала внезапно и сопровождалась сильнейшей лихорадкой, болью в сердце, сухим кашлем, возникновением на теле огромных волдырей ― бубонов (отсюда название «бубонная чума»). У больного шла горлом кровь, через 3-4 суток после начала заболевания он погибал, а труп умершего от чумы стремительно чернел, поэтому чуму и прозвали «Чёрной смертью».
Одной из первых эпидемий, о которых существуют сведения в летописях, была так называемая «Юстинианова» чума, разразившаяся в Восточной Римской Империи в 551-580 годах и охватившая почти весь Ближний Восток. Чума 1346—1353 годов, Чёрная смерть, эпидемия, небывалая по интенсивности и количеству жертв, стала истинным бедствием не только для Норвегии, но и для всей Европы ― погибла большая половина населения тогдашней Европы, от 20 до 34 миллионов человек. По всему миру в те годы от чумы умерло 75 миллионов.
Зародилась эпидемия чумы где-то в Китае, в 1334 году, купцы и воины пронесли её по Великому Шёлковому пути на запад. В 1346 году она добралась до Италии, Сирии и Крыма, в 1347 косила Грецию, в 1348 захватила Испанию, Южную Англию, Рим и Норвегию, в 1349 вымирали Вена и Франкфурт-на-Майне, Каринтия и Любек. В 1350-м эпидемия разразилась в Польше.
Такая огромная смертность и опустошение в Европе объясняется разными причинами, самые важные из которых ― голод, терзавший Европу ещё до прихода Чёрной смерти, а, соответственно, очень низкая рождаемость, и нищенское существование, которую вели бедняки, скученность и антисанитария, невозможность отделить больных от здоровых. Кроме того, медицина того времени не могла предложить никакого лечения, кроме молитв-заговоров и прижигания чумных бубонов.
Чума возвращалась снова и снова вплоть до XVIII века (в Москве, например, последняя эпидемия чумы была в 1771 году).
В конце XIX века русский учёный Владимир Хавкин изобрёл первую в мире противочумную вакцину.

Предания, в которых Чёрная смерть является самостоятельным персонажем, возникли только в XIV веке, и неспроста. Эпидемия чумы, разразившаяся в Европе в 1346―1353 годах, унесла почти две трети населения Норвегии; именно она уничтожила всё, что оставалось от грозного и величественного времени викингов, на многие годы покончила с богатством и силой страны. Норвегия стала другой.
Илл.:51

Много страшных предзнаменований сопутствовало появлению Черной Смерти. Например, как раз на годы эпидемии пришлось невиданное нашествие птиц ― свиристелей. Поэтому они стали символами чумы и беды. В немецких и нидерландских диалектах за ними закрепились названия “Todtvogel” (“птица смерти”), “Pestdrossel” (“чумной дрозд”), а в голланд¬ском языке да¬же официальное научное название свиристели так и осталось “Pestvogel”(“птица чумы”). И на иконах, которые должны были предохранить от чумы древние города, Младенец Иисус держал в руках свиристеля ― вместо традиционного щегла.

Появление Черной смерти окутано тайной. По одной версии, её занесли в Норвегию корабельные мыши и крысы, заразившиеся от своих причерноморских собратьев, ведь в Крыму и Причерноморье чума начала свирепствовать на два года раньше. Некоторые полагают, что чума пришла из Англии. Однажды в Бергенской гавани остановились на рейде странные тихие корабли. Они не были повреждены бурей, но команды на их палубе не оказалось. Когда жители Бергена подплыли к ним на лодках, чтобы посмотреть, что же случилось, они нашли в каютах и кубриках тела матросов и купцов, убитых неизвестным недугом, а в трюмах ― прекрасную шерсть, которую те везли на продажу. Бергенцы взяли шерсть с собой: не пропадать же добру. Шерсть с заражённых кораблей стали продавать на рынках, развозить по городам и весям ― и вместе с товаром, по стране начала расползаться смертельная болезнь.
Илл.: 52 (виньетка)
Иногда Чуму видят с толстой книгой, переплетённой в чёрное. Сверяясь с таинственными записями, старуха выбирает себе жертв.

Многие считают, что это и есть та самая книга, которую написал в незапамятные времена святой мученик Киприан, который до обращения в христианскую веру, был великим колдуном. С помощью этой книги можно вызвать Дьявола или обрести власть над нежитью, что тайком и пытается сделать незадачливый ученик колдуна. Потом он, правда, не знает, куда девать обрушившуюся на него мощь, готовую пожрать его самого, и выходит из положения, отдавая тёмным силам бессмысленные и немного смешные приказы, например, поливать цветок на окне или перебирать смешанную крупу в амбаре (как мачеха Золушке). Рассказывают и о том, как умирающий чародей пытается передать эту книгу, а вместе с ней ― всё своё недоброе волшебство, а иначе смерть никак не берёт его к себе.

То, что в книге Чёрной смерти узнают великую книгу колдунов, свидетельствует о потусторонней, таинственной природе духа болезни, ― воплощении зла. С другой стороны, в этом можно увидеть и отголосок другого предания, церковного, ― о книге жизни, в которой записаны имена всех живущих, и дела их, и час их кончины. Чёрная смерть ― одновременно и посланец ада, и исполнитель высшей воли.
Ни в коем случае нельзя идти на сговор с Чумой, говорит предание. Как-то раз ее перевез через реку лодочник. Старуха подошла к переправе, держа под мышкой толстую книгу. Там значились имена всех, кому на роду написано умереть от чумы. Обратившись к первому перевозчику, Черная Смерть назвалась и попросила переправить ее на другой берег. Но лодочник был смелым человеком, и отказался: не станет он перевозить такую беду! А другой лодочник, испугавшись, согласился переправить потустороннюю гостью, если избавит она его от ужасной погибели. Чума вползла в лодку и говорит: «Греби на ту сторону, а уж в книге-то я погляжу!» Лодочник решил, что они уже обо всём договорились, и перевёз Чёрную смерть.
Илл.: 53
Оказавшись на другом берегу, Чума, как обещала, раскрыла книгу, поглядела и, пожав плечами, сказала перевозчику: «Такова моя власть: прибираю всё, до чего могу дотянуться. Не бойся смерти». Закричал лодочник, заплакал в отчаянии и пошёл домой. Не дойдя до родной деревни, присел под деревом отдохнуть и отдал Богу душу. Но смерть его не была ужасной ― умер он легко. А старуха продолжила свой путь…

Злобные духи болезней встречаются в фольклоре любого народа. Как и большинство тёмных, хтонических духов, они ужасны обликом, многие из них криворуки, одноглазы, хромы. Они не только насылают или отзывают болезнь ― в определённом смысле они сами являются ею: прогоняя духа, прогонишь заразу. Бороться с ними можно при помощи заклинаний и заговоров: они представляют собой чёткую последовательность формул, и произносить их должен особый, посвящённый человек ― знахарь, шаман или старейшина, обладающий тайным знанием, и в особенной обстановке.
В русских сказках и быличках рассказывается о сёстрах с отвратительным характером и не менее жуткими именами — Огнея, которая насылает лихорадку, Трясея, ведающая ознобом, Хрипуша, она же Грынуша, чья специальность ― тяжесть и хрипы в груди, Ломея, вызывающая ломоту в теле и многие другие. Сколько их всего– неизвестно: в фольклорной традиции есть числа 7,12, 44 или даже 77. Изображали их обнажёнными, крылатыми бабищами с крыльями за спиной; они считались дочерьми Лиха, владыки зла и несчастья, а более поздняя традиция, уже испытавшая влияние христианского мифа, приписала их в дочери библейскому царю-убийце Ироду.

Умершие от чумы ― не совсем обычные покойники. Не похороненные по христианскому обряду, их останки лежат в опустевших церквах, в заброшенных домах, в вымерших хуторах. Далеко человек обходит эти проклятые места, и зарастают они густым лесом, и недобрые творятся там дела. Большинство преданий о таких местах рассказывают о том, как заблудившийся путник, потеряв дорогу в лесной чаще, натыкается на опустевшее селение. Удивлённый бродит он по улицам, заглядывает в окна, наконец заходит в разрушенную церковь, и везде видит выбеленные дождями и временем кости жертв Чёрной смерти. Пугают его шорохи и шёпот, ползущие по углам этих домов и церквей. Но странник преодолевает свой страх, собирает эти кости и хоронит их в освящённой земле, а потом зовёт людей и показывает им забытое селение.
Но есть и другие истории. В одной из них через несколько сотен лет после эпидемии заблудившиеся в лесу путники заглядывают в заброшенную церковь и видят, как вкруг алтаря расселись скелеты, внимательно глядящие пустыми глазницами в книжки псалмов, открытые на словах «Когда мы страждем в сильнейшей нужде». Скрипят под чьей-то невидимой рукой провисшие на петлях двери церкви, в двери заходит и смиренно крадётся к скамье медведь ― как будто желая принять участие в богослужении мертвецов, и путникам является ангел, предсказывая, что такая же беда придёт в страну ещё раз.
Илл.: 54
Люди, встретившиеся с Чумой, даже уцелев во время эпидемии, всю последующую жизнь находятся в особых отношениях с потусторонним миром.
Бывает, что они старятся, но не могут умереть, пока не исполнится известное условие. В одной из быличек рассказывается о старике и старухе, которые страдают до тех пор, пока их долина вновь не заселится людьми. В другой ― точно такая же древняя чета обречена на вечную, дряхлую старость. Но вот однажды, перед Рождеством, жена слышит откуда-то с поля странные чистые голоса, предрекающие, что дни её окончатся на исходе рождественских праздников: радостная, она возвращается к мужу, и они счастливо умирают в один день, встретив святой праздник.
Илл.: 55 (виньетка)

Норвежские предания, в которых говорится о Чёрной смерти ― пожалуй, самые мрачные, но есть среди них и не столь беспросветные. История о девочке-куропатке из Юстедала внушает надежду. В ней рассказывается, как жители долины Юстедал пали жертвами чумы, и пришедшие уже после окончания эпидемии люди из соседней долины нашли там только маленькую, совершенно одичавшую девочку. Она походила скорее на маленькую птичку, чем на человека ― такой она была юркой и пугливой, да и помнила всего несколько слов ― «мама» да «маленькая куропаточка». Девочка пережидала эпидемию в гнёздышке, выстланном птичьими перьями, и вся была ими покрыта, а ещё говорят, что перья у неё были самые настоящие, она поросла ими, как дикая куропатка. Эта история ― придание о возникновении рода. Люди забрали девочку с собой, а поскольку она не помнила своего настоящего имени, прозвали её Юстедалской Куропаткой (Jostedalsrypa). Малышка выросла в приёмной семье, а потом вернулась в долину Юстедал, где прожила долгую жизнь. От её потомков пошёл состоятельный и влиятельный род ― Рюпеслектен.

А в долине Сетесдал живо другое предание. Девушка, оставшаяся в живых одна из всей долины, сама отправляется на запад, в поисках людей. Выйдя из дома, она запирает за собой дверь и выбрасывает ключ в ручей. Если верить легенде, с тех пор и вся местность эта называется Нёклебек («nøkler» по-норвежски ― ключи, а «bekk» ― ручей, мелкая речушка).

На смену погибшим родам идут новые поколения, ключи выброшены, наступают новые времена. После того, как по стране прошла Чёрная смерть, возврата в прошлое больше не было.


Куропатка

(а если следовать русской традиции, то перевод, конечно, следовало бы назвать «Баллада о куропатке» - прим. мое же)
В Воге с гор чужое стадо
Забрело. Коровы тучны,
Бубенцы звенят на шеях,
Пастуха ж в помине нет.
Ох, видать, совсем неладно
Нынче в горном Юстедале,
Брат, в дорогу собирайся,
Разузнаем, что к чему.

Всем казалось – нет надёжней,
Безопасней Юстедала.
Для Чумы-старухи воздух
Там уж слишком чист и свеж.
У кого водились деньги –
Уезжал повыше в горы,
Здесь-то, думал, я спасен.

Говорится: «Всех спокойней
Тот, кто ближе всех к могиле» -
Знать, недаром. И без стука
В Юстедал вошла Чума.
- Я, мол, здесь, –
метлой взмахнула,
И во все концы послала
Мор и страх, болезнь и язвы.
Кара Божия страшна.

По какой кривой дорожке
В Юстедал пробралась гибель,
Ведал лишь один Господь.
Не найти в долине дома,
Где бы, скалясь, не лежали
Мертвецы, где б не царили
Разрушение и прах.

Ни следа живого нету.
И пришедшие из Воге
Бродят в скорби молчаливой…
Вдруг – девчушка: точно пташка
Всполошённая, мелькнула
И давай Бог ноги в чащу.
А догнать ее – не шутка,
Вишь, летит, как куропатка.
Ловят все её, смыкают
Круг, что б взять в кольцо беглянку,
А она – стрелою мимо.

В кровь изранившись о ветки,
Через заросли густые
Продирается, покуда
Силы есть. Упала наземь.
Слышит – вот уже походят,
Дикий ужас бьётся в сердце,
Сучьев треск, шуршанье листьев,
Шум и возгласы всё громче,
Куропаточка попалась.

На вопросы незнакомцев
Отвечает только криком.
Чуть приблизишься – дерётся,
Не жалея сил последних.
Речь людскую позабыла.

Вдруг расплакалась. Казалось,
Что не слёзы – страх и горечь,
К воле дикое стремленье
И тоска её по дому
Из души струятся детской,
Из души, что как шиповник:
Вместе розы и колючки.

…А прозванье «Куропатка»
Навсегда за ней осталось.
Это имя носит с честью
Славный род её потомков,
Что доселе не прервался.

Маленький Пер с сестренкой Мари

Маленький Пер с сестренкой Мари остались одни.
Пусто в долине, мертво. Недобрые дни.

Злая чума в округе вымела все углы:
Мама и папа - оба - отняты взмахом метлы.

Плачь не плачь, а на помощь никто уже не придёт.
Корки хлеба не вложит в детский голодный рот.

Тяжко уснуть не евши, но бедных сирот сморил
Сон, в котором родителей видят Пер и Мари.

Кого там в горе разбудили тусклой луны лучи?
Кто во тьме заворочался, глухо о чём ворчит?

"Эй, Мордатая Гури, давай просыпайся в норе,
Неужто дадим детенышам от голода помереть?"

Скрипучий страшный голос звучит в ответ,
Но в нём дрожит лишь жалость, в нём злобы нет.

"Ох,  Коре Колченогий, встаю я - слышь?
Сдаётся мне, что нынче ты дело говоришь"

Не видывали в мире ещё чудней забот,
Запыхавшись, троллиха еду в мешке несет.

Укутывает спящих накидкой меховой
И гладит тихо-тихо лапищею кривой.

И в этот миг за тучу луна зашла как раз -
Как будто пряча слёзы от посторонних глаз.


Старая церковь

В одиночестве охотник
В глушь забрёл тропою дикой.
Сотни лет над ней деревья
Ветви мощные смыкают.
В исполинских тёмных кронах-
Снега тяжкие венцы.
Так мрачна, тиха округа –
Словно тролля злого дом.
Лишь случайно хрустнет веткой
Лось, что держит путь сквозь чащу,
Или с шумом между сучьев
Проскользнёт и рухнет наземь
В лёгкой дымке снежный ком.

Стой! – прислушался охотник:
То не хлопают ли крылья
На верхушке ели старой?
Он вгляделся: точно, птица, -
Ишь, расселась наверху,
Гордо перья распушила.
Он пустил стрелу – да мимо,
Невредимо дичь взлетела…
Что за чудо – вдруг раздался
Колокольный звон средь леса
Там, куда ушла стрела.
И в молчании бескрайнем
Как-то жалобно звучит он,
Словно впрямь стрела задела
Сердце тихое безлюдья.
Потрясенный, внемлет путник.

Трепеща, в чащобу глубже
Он идёт – а вдруг удастся,
Что за дивный звон, разведать.
За стволами тень встаёт:
Кровля, шпиль никак, притворы?
Посреди глухого бора
Церковь древняя сокрыта.

Как положено, огниво
Чтоб разрушить злые чары,
Бросил путник через кровлю.


Дверь висит на петлях ржавых,
Приоткрыта.
Так и веет из-за двери затхлый мрак.
Снег усыпал пол церковный,
Снег хрустит под башмаками,
Стоит шаг ступить – и ноги
Тонут враз в сугробах мягких.

Вот и колокол, что рухнул
В храм сквозь крышу. Остальные
Сверху чудом удержались.
Знать, звонил один из них,
Потревоженный стрелою.
Из окошка слухового -
Свет скупой. Куда не кинешь
Взгляд,  висят сосулек грозди.
В бриллиантовом уборе,
Скрывшем разрушенья, грязь, -
Вся заброшенная церковь.

Ш-ш-ш. Он слышит чей-то вздох.
У алтарного подножья
Кто-то есть, - мохнатый, черный.
Подошёл охотник ближе…


Вот те на!
Лесной хозяин
Крепко спит у алтаря.
В лапу с чмоканьем всосался,
Сладко грезит в дрёме зимней.

…он король в своих угодьях,
Тишины лесной владыка,
Елей, что сплелись ветвями
На хребтине горной – мощной,
Как его спина медвежья.
Над лесным великим царством
Блещут горные вершины
Чередой в сиянье солнца.
А внизу в болотах тихих
Дремлют сказки и туманы.
Как весна согреет чащу –
Прорастут вокруг цветы.
То-то будет диких яблок,
Гнёзд шмелиных, земляники,
И брусники, и и морошки
И черники на холмах.
Хорошо, понежась вволю,
На обед добыть корову,
И ---
------ вонзается стрела
Прямо в грудь лесному князю.

Тут же сны исчезли. С рёвом
На дыбы встаёт медведь,
Кровь в алтарь бежит потоком.
Прислоняясь хребтом к престолу,
рвётся зверь сойтись в бою
Со своим убийцей наглым.
Храм рычаньем сотрясает
Он – и замертво валится.

Тушей завладел охотник.
Шкуру ловко снял медвежью
Да прибил ее на стену –
Как трофей своей победы.

***

Много-много лет Господних
На стене церковной чёрной
Провисит медвежья шуба –
В память выстрела лихого
В память дней, когда косматый
Спал у Божьего стола.

Время нас вперёд уводит.
Память дней давно минувших
Всё страннее, всё темнее –
Как медвежья шкура в храме.