WWW-Dosk | |
http://www.elhe.ru/cgi-bin/forum/YaBB.pl
Библиотека >> Сказки >> Кто хочет страшилищ - их есть у меня! http://www.elhe.ru/cgi-bin/forum/YaBB.pl?num=1229080999 Сообщение написано Gvendolen в 12/12/08 :: 2:23pm |
Заголовок: Кто хочет страшилищ - их есть у меня! Создано Gvendolen в 12/12/08 :: 2:23pm
Значится, все нижеследующие эссе (или как их жанр определить, - не знаю) написаны для сборника "В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре", вышедшего в прошлом году в издательстве ОГИ. Сборник издавался в детской серии, и писать надо было, рассчитывая на "средний и старший школьный возраст", отсюда и стиль. Но за факты ручаюсь головой.
Как водится, если вдруг (чем Локи не шутит), захотите где-нибудь что-нибудь процитировать - ссылка на первоисточник нужна, потому как авторские права на книжку у издательства (это я перестраховываюсь). Да, после истории про Черную Смерть повешу-ка я три переведенных, но ещё нигде не печатавшихся баллады про Чуму. Баллады норвежские, метрика-ритмика в них оригинальные, переводила я. Даа! К моему просто-таки глубочайшему сожалению, не могу вставить иллюстрации (а в качестве них были использованы картины Теодора Северина Киттельсена, великого и могучего). Поэтому просто даю ссылочку на сайт, где Киттельсена можно порассматривать просто так - http://www.kittelsen.ru/category/gallery/svartedauen/ ps В оригинале в "Кто есть кто" - несколько типов текста, в том числе т.н. справки - врезки (ценная информация, дополняющая то, что написано в статье). Так я их того, курсивом... Чёрная смерть ... От чумы с её метлою нет спасенья. Ни тому, кто сыт по горло этим ужасом и болью, кто о скорой Просит смерти. Ни тому, кто так напуган, что пред Богом на коленях, И не веря, хоть минутку Просит жизни. Всех сметает без пощады В холод смертный, Мусорную кучу жизни Теодор Киттельсен «Она бродит по стране» Илл.: 50 Вот бредет по дорогам сгорбленная старуха в чёрном балахоне, ― заходит и в большие города, и маленькие хутора. Шаркают шаги ― Берген, Тундсберг, Осло, селения, затерянные в лесах Телемарка. А вот уже и Нидарос, и долины, укрывшиеся в горах — Тилдал, Гудбрандсдал, Иннердал, и необъятный Нурланд. Тихо-тихо становится там, где она проходит. Смерть несёт с собой старуха, смерть и болезнь. Люди, заслышав о её приближении, бегут в лес, в горы, пытаясь скрыться от неизбежной гибели. Несёт старуха в одной руке метлу, а в другой грабли. Грабли и метла у неё необыкновенные ― если прореживает она людей граблями, кому-то удаётся спастись, если выметает метлой ― пустеет место, вымирает город, умолкает деревня. Нет пощады никому. Это сама Чёрная Смерть, воплощение великой чумы, обрушившейся на Норвегию ― один из самых жутких образов норвежского фольклора. *** Скандинавская традиция, связанная с чумой, появилась в XI веке. В1070 году немецкий хронист Адам Бременский, автор наиболее полного описания народов и обычаев скандинавских и балтийских земель, рассказывает о языческом храме древних свеев в Упсале: «У их богов есть свои жрецы, которые совершают жертвоприношения. В случае чумы или голода они приносят жертву Тору, в случае войны ― Одину, а если празднуют свадьбу ― то Фрейру». Чума известна человечеству с древних времён. Страшная болезнь, ныне, к счастью, почти исчезнувшая, возникала внезапно и сопровождалась сильнейшей лихорадкой, болью в сердце, сухим кашлем, возникновением на теле огромных волдырей ― бубонов (отсюда название «бубонная чума»). У больного шла горлом кровь, через 3-4 суток после начала заболевания он погибал, а труп умершего от чумы стремительно чернел, поэтому чуму и прозвали «Чёрной смертью». Одной из первых эпидемий, о которых существуют сведения в летописях, была так называемая «Юстинианова» чума, разразившаяся в Восточной Римской Империи в 551-580 годах и охватившая почти весь Ближний Восток. Чума 1346—1353 годов, Чёрная смерть, эпидемия, небывалая по интенсивности и количеству жертв, стала истинным бедствием не только для Норвегии, но и для всей Европы ― погибла большая половина населения тогдашней Европы, от 20 до 34 миллионов человек. По всему миру в те годы от чумы умерло 75 миллионов. Зародилась эпидемия чумы где-то в Китае, в 1334 году, купцы и воины пронесли её по Великому Шёлковому пути на запад. В 1346 году она добралась до Италии, Сирии и Крыма, в 1347 косила Грецию, в 1348 захватила Испанию, Южную Англию, Рим и Норвегию, в 1349 вымирали Вена и Франкфурт-на-Майне, Каринтия и Любек. В 1350-м эпидемия разразилась в Польше. Такая огромная смертность и опустошение в Европе объясняется разными причинами, самые важные из которых ― голод, терзавший Европу ещё до прихода Чёрной смерти, а, соответственно, очень низкая рождаемость, и нищенское существование, которую вели бедняки, скученность и антисанитария, невозможность отделить больных от здоровых. Кроме того, медицина того времени не могла предложить никакого лечения, кроме молитв-заговоров и прижигания чумных бубонов. Чума возвращалась снова и снова вплоть до XVIII века (в Москве, например, последняя эпидемия чумы была в 1771 году). В конце XIX века русский учёный Владимир Хавкин изобрёл первую в мире противочумную вакцину. Предания, в которых Чёрная смерть является самостоятельным персонажем, возникли только в XIV веке, и неспроста. Эпидемия чумы, разразившаяся в Европе в 1346―1353 годах, унесла почти две трети населения Норвегии; именно она уничтожила всё, что оставалось от грозного и величественного времени викингов, на многие годы покончила с богатством и силой страны. Норвегия стала другой. Илл.:51 Много страшных предзнаменований сопутствовало появлению Черной Смерти. Например, как раз на годы эпидемии пришлось невиданное нашествие птиц ― свиристелей. Поэтому они стали символами чумы и беды. В немецких и нидерландских диалектах за ними закрепились названия “Todtvogel” (“птица смерти”), “Pestdrossel” (“чумной дрозд”), а в голланд¬ском языке да¬же официальное научное название свиристели так и осталось “Pestvogel”(“птица чумы”). И на иконах, которые должны были предохранить от чумы древние города, Младенец Иисус держал в руках свиристеля ― вместо традиционного щегла. Появление Черной смерти окутано тайной. По одной версии, её занесли в Норвегию корабельные мыши и крысы, заразившиеся от своих причерноморских собратьев, ведь в Крыму и Причерноморье чума начала свирепствовать на два года раньше. Некоторые полагают, что чума пришла из Англии. Однажды в Бергенской гавани остановились на рейде странные тихие корабли. Они не были повреждены бурей, но команды на их палубе не оказалось. Когда жители Бергена подплыли к ним на лодках, чтобы посмотреть, что же случилось, они нашли в каютах и кубриках тела матросов и купцов, убитых неизвестным недугом, а в трюмах ― прекрасную шерсть, которую те везли на продажу. Бергенцы взяли шерсть с собой: не пропадать же добру. Шерсть с заражённых кораблей стали продавать на рынках, развозить по городам и весям ― и вместе с товаром, по стране начала расползаться смертельная болезнь. Илл.: 52 (виньетка) Иногда Чуму видят с толстой книгой, переплетённой в чёрное. Сверяясь с таинственными записями, старуха выбирает себе жертв. Многие считают, что это и есть та самая книга, которую написал в незапамятные времена святой мученик Киприан, который до обращения в христианскую веру, был великим колдуном. С помощью этой книги можно вызвать Дьявола или обрести власть над нежитью, что тайком и пытается сделать незадачливый ученик колдуна. Потом он, правда, не знает, куда девать обрушившуюся на него мощь, готовую пожрать его самого, и выходит из положения, отдавая тёмным силам бессмысленные и немного смешные приказы, например, поливать цветок на окне или перебирать смешанную крупу в амбаре (как мачеха Золушке). Рассказывают и о том, как умирающий чародей пытается передать эту книгу, а вместе с ней ― всё своё недоброе волшебство, а иначе смерть никак не берёт его к себе. То, что в книге Чёрной смерти узнают великую книгу колдунов, свидетельствует о потусторонней, таинственной природе духа болезни, ― воплощении зла. С другой стороны, в этом можно увидеть и отголосок другого предания, церковного, ― о книге жизни, в которой записаны имена всех живущих, и дела их, и час их кончины. Чёрная смерть ― одновременно и посланец ада, и исполнитель высшей воли. Ни в коем случае нельзя идти на сговор с Чумой, говорит предание. Как-то раз ее перевез через реку лодочник. Старуха подошла к переправе, держа под мышкой толстую книгу. Там значились имена всех, кому на роду написано умереть от чумы. Обратившись к первому перевозчику, Черная Смерть назвалась и попросила переправить ее на другой берег. Но лодочник был смелым человеком, и отказался: не станет он перевозить такую беду! А другой лодочник, испугавшись, согласился переправить потустороннюю гостью, если избавит она его от ужасной погибели. Чума вползла в лодку и говорит: «Греби на ту сторону, а уж в книге-то я погляжу!» Лодочник решил, что они уже обо всём договорились, и перевёз Чёрную смерть. Илл.: 53 Оказавшись на другом берегу, Чума, как обещала, раскрыла книгу, поглядела и, пожав плечами, сказала перевозчику: «Такова моя власть: прибираю всё, до чего могу дотянуться. Не бойся смерти». Закричал лодочник, заплакал в отчаянии и пошёл домой. Не дойдя до родной деревни, присел под деревом отдохнуть и отдал Богу душу. Но смерть его не была ужасной ― умер он легко. А старуха продолжила свой путь… Злобные духи болезней встречаются в фольклоре любого народа. Как и большинство тёмных, хтонических духов, они ужасны обликом, многие из них криворуки, одноглазы, хромы. Они не только насылают или отзывают болезнь ― в определённом смысле они сами являются ею: прогоняя духа, прогонишь заразу. Бороться с ними можно при помощи заклинаний и заговоров: они представляют собой чёткую последовательность формул, и произносить их должен особый, посвящённый человек ― знахарь, шаман или старейшина, обладающий тайным знанием, и в особенной обстановке. В русских сказках и быличках рассказывается о сёстрах с отвратительным характером и не менее жуткими именами — Огнея, которая насылает лихорадку, Трясея, ведающая ознобом, Хрипуша, она же Грынуша, чья специальность ― тяжесть и хрипы в груди, Ломея, вызывающая ломоту в теле и многие другие. Сколько их всего– неизвестно: в фольклорной традиции есть числа 7,12, 44 или даже 77. Изображали их обнажёнными, крылатыми бабищами с крыльями за спиной; они считались дочерьми Лиха, владыки зла и несчастья, а более поздняя традиция, уже испытавшая влияние христианского мифа, приписала их в дочери библейскому царю-убийце Ироду. Умершие от чумы ― не совсем обычные покойники. Не похороненные по христианскому обряду, их останки лежат в опустевших церквах, в заброшенных домах, в вымерших хуторах. Далеко человек обходит эти проклятые места, и зарастают они густым лесом, и недобрые творятся там дела. Большинство преданий о таких местах рассказывают о том, как заблудившийся путник, потеряв дорогу в лесной чаще, натыкается на опустевшее селение. Удивлённый бродит он по улицам, заглядывает в окна, наконец заходит в разрушенную церковь, и везде видит выбеленные дождями и временем кости жертв Чёрной смерти. Пугают его шорохи и шёпот, ползущие по углам этих домов и церквей. Но странник преодолевает свой страх, собирает эти кости и хоронит их в освящённой земле, а потом зовёт людей и показывает им забытое селение. Но есть и другие истории. В одной из них через несколько сотен лет после эпидемии заблудившиеся в лесу путники заглядывают в заброшенную церковь и видят, как вкруг алтаря расселись скелеты, внимательно глядящие пустыми глазницами в книжки псалмов, открытые на словах «Когда мы страждем в сильнейшей нужде». Скрипят под чьей-то невидимой рукой провисшие на петлях двери церкви, в двери заходит и смиренно крадётся к скамье медведь ― как будто желая принять участие в богослужении мертвецов, и путникам является ангел, предсказывая, что такая же беда придёт в страну ещё раз. Илл.: 54 Люди, встретившиеся с Чумой, даже уцелев во время эпидемии, всю последующую жизнь находятся в особых отношениях с потусторонним миром. Бывает, что они старятся, но не могут умереть, пока не исполнится известное условие. В одной из быличек рассказывается о старике и старухе, которые страдают до тех пор, пока их долина вновь не заселится людьми. В другой ― точно такая же древняя чета обречена на вечную, дряхлую старость. Но вот однажды, перед Рождеством, жена слышит откуда-то с поля странные чистые голоса, предрекающие, что дни её окончатся на исходе рождественских праздников: радостная, она возвращается к мужу, и они счастливо умирают в один день, встретив святой праздник. Илл.: 55 (виньетка) Норвежские предания, в которых говорится о Чёрной смерти ― пожалуй, самые мрачные, но есть среди них и не столь беспросветные. История о девочке-куропатке из Юстедала внушает надежду. В ней рассказывается, как жители долины Юстедал пали жертвами чумы, и пришедшие уже после окончания эпидемии люди из соседней долины нашли там только маленькую, совершенно одичавшую девочку. Она походила скорее на маленькую птичку, чем на человека ― такой она была юркой и пугливой, да и помнила всего несколько слов ― «мама» да «маленькая куропаточка». Девочка пережидала эпидемию в гнёздышке, выстланном птичьими перьями, и вся была ими покрыта, а ещё говорят, что перья у неё были самые настоящие, она поросла ими, как дикая куропатка. Эта история ― придание о возникновении рода. Люди забрали девочку с собой, а поскольку она не помнила своего настоящего имени, прозвали её Юстедалской Куропаткой (Jostedalsrypa). Малышка выросла в приёмной семье, а потом вернулась в долину Юстедал, где прожила долгую жизнь. От её потомков пошёл состоятельный и влиятельный род ― Рюпеслектен. А в долине Сетесдал живо другое предание. Девушка, оставшаяся в живых одна из всей долины, сама отправляется на запад, в поисках людей. Выйдя из дома, она запирает за собой дверь и выбрасывает ключ в ручей. Если верить легенде, с тех пор и вся местность эта называется Нёклебек («nøkler» по-норвежски ― ключи, а «bekk» ― ручей, мелкая речушка). На смену погибшим родам идут новые поколения, ключи выброшены, наступают новые времена. После того, как по стране прошла Чёрная смерть, возврата в прошлое больше не было. Куропатка (а если следовать русской традиции, то перевод, конечно, следовало бы назвать «Баллада о куропатке» - прим. мое же) В Воге с гор чужое стадо Забрело. Коровы тучны, Бубенцы звенят на шеях, Пастуха ж в помине нет. Ох, видать, совсем неладно Нынче в горном Юстедале, Брат, в дорогу собирайся, Разузнаем, что к чему. Всем казалось – нет надёжней, Безопасней Юстедала. Для Чумы-старухи воздух Там уж слишком чист и свеж. У кого водились деньги – Уезжал повыше в горы, Здесь-то, думал, я спасен. Говорится: «Всех спокойней Тот, кто ближе всех к могиле» - Знать, недаром. И без стука В Юстедал вошла Чума. - Я, мол, здесь, – метлой взмахнула, И во все концы послала Мор и страх, болезнь и язвы. Кара Божия страшна. По какой кривой дорожке В Юстедал пробралась гибель, Ведал лишь один Господь. Не найти в долине дома, Где бы, скалясь, не лежали Мертвецы, где б не царили Разрушение и прах. Ни следа живого нету. И пришедшие из Воге Бродят в скорби молчаливой… Вдруг – девчушка: точно пташка Всполошённая, мелькнула И давай Бог ноги в чащу. А догнать ее – не шутка, Вишь, летит, как куропатка. Ловят все её, смыкают Круг, что б взять в кольцо беглянку, А она – стрелою мимо. В кровь изранившись о ветки, Через заросли густые Продирается, покуда Силы есть. Упала наземь. Слышит – вот уже походят, Дикий ужас бьётся в сердце, Сучьев треск, шуршанье листьев, Шум и возгласы всё громче, Куропаточка попалась. На вопросы незнакомцев Отвечает только криком. Чуть приблизишься – дерётся, Не жалея сил последних. Речь людскую позабыла. Вдруг расплакалась. Казалось, Что не слёзы – страх и горечь, К воле дикое стремленье И тоска её по дому Из души струятся детской, Из души, что как шиповник: Вместе розы и колючки. …А прозванье «Куропатка» Навсегда за ней осталось. Это имя носит с честью Славный род её потомков, Что доселе не прервался. Маленький Пер с сестренкой Мари Маленький Пер с сестренкой Мари остались одни. Пусто в долине, мертво. Недобрые дни. Злая чума в округе вымела все углы: Мама и папа - оба - отняты взмахом метлы. Плачь не плачь, а на помощь никто уже не придёт. Корки хлеба не вложит в детский голодный рот. Тяжко уснуть не евши, но бедных сирот сморил Сон, в котором родителей видят Пер и Мари. Кого там в горе разбудили тусклой луны лучи? Кто во тьме заворочался, глухо о чём ворчит? "Эй, Мордатая Гури, давай просыпайся в норе, Неужто дадим детенышам от голода помереть?" Скрипучий страшный голос звучит в ответ, Но в нём дрожит лишь жалость, в нём злобы нет. "Ох, Коре Колченогий, встаю я - слышь? Сдаётся мне, что нынче ты дело говоришь" Не видывали в мире ещё чудней забот, Запыхавшись, троллиха еду в мешке несет. Укутывает спящих накидкой меховой И гладит тихо-тихо лапищею кривой. И в этот миг за тучу луна зашла как раз - Как будто пряча слёзы от посторонних глаз. Старая церковь В одиночестве охотник В глушь забрёл тропою дикой. Сотни лет над ней деревья Ветви мощные смыкают. В исполинских тёмных кронах- Снега тяжкие венцы. Так мрачна, тиха округа – Словно тролля злого дом. Лишь случайно хрустнет веткой Лось, что держит путь сквозь чащу, Или с шумом между сучьев Проскользнёт и рухнет наземь В лёгкой дымке снежный ком. Стой! – прислушался охотник: То не хлопают ли крылья На верхушке ели старой? Он вгляделся: точно, птица, - Ишь, расселась наверху, Гордо перья распушила. Он пустил стрелу – да мимо, Невредимо дичь взлетела… Что за чудо – вдруг раздался Колокольный звон средь леса Там, куда ушла стрела. И в молчании бескрайнем Как-то жалобно звучит он, Словно впрямь стрела задела Сердце тихое безлюдья. Потрясенный, внемлет путник. Трепеща, в чащобу глубже Он идёт – а вдруг удастся, Что за дивный звон, разведать. За стволами тень встаёт: Кровля, шпиль никак, притворы? Посреди глухого бора Церковь древняя сокрыта. Как положено, огниво Чтоб разрушить злые чары, Бросил путник через кровлю. Дверь висит на петлях ржавых, Приоткрыта. Так и веет из-за двери затхлый мрак. Снег усыпал пол церковный, Снег хрустит под башмаками, Стоит шаг ступить – и ноги Тонут враз в сугробах мягких. Вот и колокол, что рухнул В храм сквозь крышу. Остальные Сверху чудом удержались. Знать, звонил один из них, Потревоженный стрелою. Из окошка слухового - Свет скупой. Куда не кинешь Взгляд, висят сосулек грозди. В бриллиантовом уборе, Скрывшем разрушенья, грязь, - Вся заброшенная церковь. Ш-ш-ш. Он слышит чей-то вздох. У алтарного подножья Кто-то есть, - мохнатый, черный. Подошёл охотник ближе… Вот те на! Лесной хозяин Крепко спит у алтаря. В лапу с чмоканьем всосался, Сладко грезит в дрёме зимней. …он король в своих угодьях, Тишины лесной владыка, Елей, что сплелись ветвями На хребтине горной – мощной, Как его спина медвежья. Над лесным великим царством Блещут горные вершины Чередой в сиянье солнца. А внизу в болотах тихих Дремлют сказки и туманы. Как весна согреет чащу – Прорастут вокруг цветы. То-то будет диких яблок, Гнёзд шмелиных, земляники, И брусники, и и морошки И черники на холмах. Хорошо, понежась вволю, На обед добыть корову, И --- ------ вонзается стрела Прямо в грудь лесному князю. Тут же сны исчезли. С рёвом На дыбы встаёт медведь, Кровь в алтарь бежит потоком. Прислоняясь хребтом к престолу, рвётся зверь сойтись в бою Со своим убийцей наглым. Храм рычаньем сотрясает Он – и замертво валится. Тушей завладел охотник. Шкуру ловко снял медвежью Да прибил ее на стену – Как трофей своей победы. *** Много-много лет Господних На стене церковной чёрной Провисит медвежья шуба – В память выстрела лихого В память дней, когда косматый Спал у Божьего стола. Время нас вперёд уводит. Память дней давно минувших Всё страннее, всё темнее – Как медвежья шкура в храме. |
Заголовок: А это - уже про оборотней. Тоже оттуда же. Создано Gvendolen в 12/12/08 :: 2:26pm
Оборотни
В старину верили, что слова обладают силой, которая способна изменять реальность. В названии кроется тайная суть предмета, имя — такая же часть своего владельца, как рука или нога. Или лапа. Часто поминаешь скрытый народец — а он уже тут как тут; не в добрый час назвал волка волком — глядишь, а он и явился за тем, кто болтает. Чем более опасно и непредсказуемо существо, тем больше давали ему прозвищ. Волка в быличках называют по-разному: вредитель, сероногий, серый тролль, старый хрыч, иногда просто и пугающе — Серый. Одно из имён волка — варг. Это слово пришло из глубины времён, оно близкий родственник русского «враг». В старинной балладе поётся: Тот, кто Варгом меня зовёт, Знает — голод во мне живёт; У того, кто Серым меня назвал, Я ещё ничего не взял; Я не спорю и с тем, кто, боясь как огня, Золотою Лапой кличет меня. И насколько же странным кажется то, что детям иногда давали имена вроде Ульв — Волк или даже Бьёрнульв — Медведь-Волк! Но для того, кто привык соблюдать фольклорные законы, в этом не было ничего удивительного: тот, кто называл так ребёнка, надеялся, что страшное имя отпугнёт от малыша зло и подарит ему волчий слух, медвежью силу и удачу на охоте. Рассказы о встречах с оборотнями встречаются не только в норвежских сказках и быличках. В фольклоре любого народа есть свои излюбленные сюжеты, связанные с превращением в животных; некоторые учёные объясняют это тем, что оборотничество в сказках и преданиях — отражение древних верований. В незапамятные времена люди верили, что у каждого рода есть своё животное — покровитель, которое хранит род от бед и дарит ему, если его правильно почитать, свои способности и силу. Предания о людях, оборачивающихся животными, не ограничиваются всем известными европейскими волками и летучими мышами. Самый большой «зоопарк» оборотней — в Японии. Наиболее известны оборотни- лисицы (кицунэ). Они принимают облик прекрасных дев и очаровывают мужчин, но не стоит им доверять: они коварные обольстительницы, чрезвычайно жадные к деньгам и преследующие только свои коварные цели. В образе красавиц появляются и кошки (таких оборотней называют нэкомата). Они совсем не безобидны — часто кошкой становится после смерти отвергнутая или оскорблённая возлюбленная, жаждущая мести. Нэкомата может просто сожрать обидчика. Есть в Японии оборотни — енотовидные собачки, тануки. Они, как правило, добродушны и неудачливы: чаще всего истории о них строятся на том, что тануки попадает в неловкую опасную ситуацию, а человек его вызволяет. Потом тануки благодарит человека как умеет — например, хитростью доставляет ему богатство. А вот в Сербии, например, рассказывают об оборотнях-зайцах. Мы привыкли к тому, что зайчик — персонаж исключительно мирный, а часто — трусливый и всеми обиженный. В сербском же фольклоре заяц-оборотень преследует охотников (чтобы защититься от него, нужно иметь с собой чёрную собаку без единого светлого пятна), исцеляет от бесплодия и дарует мужскую силу, насылает и лечит бессонницу. Часто зайцем оборачивается чёрт, чтобы вредить людям. Страшный оборотень бурятского фольклора — анахай — вредит в основном маленьким детям, превращаясь в собаку или кошку (часто одноглазую). В Африке встречаются оборотни тигры и леопарды — аниото. Кроме того, существует великое множество поверий, связанных с тем, что животные превращаются не в людей, а в других животных — когда истечёт срок их жизни, если в течение какого-то времени их никто не видел, если они не слышали колокольного звона или голоса петуха; уж или змея в двенадцатом поколении становится вьюном; летучей мышью становится обычная мышь на седьмом году жизни; с Петрова дня (29 июня) кукушка превращается в ястреба; весной ласточки превращаются в лягушек; рысью становится волчица, когда принесет потомство пять раз; воробьи превращаются в мышей, а мыши в воробьев в зависимости от погоды. Не всегда оборотничество связано со злом — можно вспомнить хотя бы Василис Премудрых и Марий — царевен из русских сказок, менявших облик по своему усмотрению, и помогавших героям своими чарами. В таком случае они становятся не вредителями, а волшебными помощниками, но их принадлежность к потустороннему миру не исчезает. Скандинавская мифология знает и «добрых» волков, Фреки и Гери, возлежащих у ног верховного бога Одина, питающихся мясом с его стола, — но и их имена означают «жадный» и «прожорливый». Каждую ночь обегают они землю и рассказывают своему божественному хозяину обо всё, что видели и слышали. Но всё-таки самый великий волк Старшей Эдды, Фенрир, воплощает разрушение и ужас. Слепая и яростная сила дикого зверя пугает сама по себе; а если этот зверь угрожает постоянно, и никогда не знаешь, откуда ждать нападения, — немудрено, что он становится одним из главных символов тёмной стороны жизни. Именно эта демоническая природа волка, связанные с ним представления о страхе и потусторонней силе находят отражение в более поздней фольклорной традиции. Так появились страшные истории о варульвах, людях-волках, способных обращаться в зверей по собственной воле. Илл.: 47 Мрачное это колдовство, и зловещим выглядит уже само превращение. Чаще всего тайной превращения в волка владеют мужчины — но известны с древности и колдуньи, которым случалось оборачиваться волчицами. Рассказывают ещё, что волчья магия передаётся из поколения в поколение у саамов. Одна из быличек подробно передаёт рецепт, прибегнув к которому, можно поменять человеческое обличие на звериное: нужно переползти на животе через ремень, сделанный из кожи повешенного, которого надлежит вырыть из могилы в ночь с четверга на пятницу, в первом часу после полуночи. Другое средство — более традиционно: завернуться в волчью шкуру, произнеся соответствующие заклинания. Размерами и кровожадностью варульвы превышают обычных волков. Серые хищники редко нападают на людей — разве что зимой, когда трудно найти иную пищу. А вот колдуны в волчьей шкуре не могут насытиться, не вкусив человеческой крови. Рассказывают о них, что тёмными ночами рыщут они по лесам, кого ни встретят — разрывают в клочья: их сжигает жажда крови. Верный признак того, что не от обычного волка принял смерть человек — то, что нетронутой осталась правая рука жертвы. Какой-то тайный запрет не даёт оборотням к ней прикоснуться. В обычное же время, пребывая в человеческом облике, они ведут вполне заурядное существование. В Тресфьорде рассказывали о некоем Арне Серой Лапе, прожившем там много лет. Никто не знал, откуда он пришёл в посёлок, но катилась о нём молва, что был он настоящим колдуном-оборотнем. И хотя жил он самой что ни на есть обычной крестьянской жизнью, тяжёлой и трудной, и соседи на него не жаловались — ни человеку, ни скотине не поздоровилось бы, столкнись они с Арне Серой Лапой в тот час, когда на нём была волчья шкура. Почувствовав неодолимое желание сделаться зверем, Арне опрометью бросался в лес, и там, уже изменив обличие, бродил часами, разыскивая жертв. Если же дело происходило во время покоса — только таращился опасливо на острые косы в руках работников, пробираясь по своим делам. Утолив свою жажду, он принимал человеческий вид, возвращался к людям и, как ни в чём не бывало, брался за обычную дневную работу. А так, говорит быличка, был он человеком слабым и болезненным. В помощи никому не отказывал, да и вообще вёл себя очень добродушно — только всё равно было в нём что-то тяжёлое. Недоброе. Будучи наполовину людьми, оборотни могут жениться на обычных женщинах. В историях о таких браках часто повторяется один и тот же сюжет, варианты которого встречаются не только в норвежском фольклоре. Супруги отправляются на дальний луг накосить сена для скотины. Там муж неожиданно предупреждает жену, что ему надо ненадолго удалиться, и советует ей, если она увидит что-нибудь пугающее или неожиданное, обороняться косой. Озадаченная женщина остаётся одна, и вскоре на неё нападает гигантский волк. Она цепенеет от страха, и только когда волк подходит совсем близко и даже отрывает подол её платья, она тычет в него косой, и волк убегает. А вечером жена обнаруживает, что муж лежит в постели совсем больной. Она ложится у стенки и слышит, как ночью муж встаёт, чтобы что-то выкинуть. А потом жена случайно находит спрятанные в укромном месте под камушком телячью шкуру, копыта и оторванный подол юбки. Вот тогда-то она понимает, кто такой её муж на самом деле. Как складывается их семейная жизнь в дальнейшем, былички умалчивают. Не всегда превращение в волка добровольно — очень часто оно связано с местью, с мотивом наказания: хочет колдун покарать кого-нибудь, вот и накладывает на него заклятие, заставляя человека некоторый срок прожить алчным бессловесным зверем. В Танедале, у горных саамов, рассказывают об одной юной паре. Решила молодая девица после бурной ссоры покинуть своего возлюбленного, не зная того, что парень, с которым она встречается, к волшебству способен. Разозлился юный колдун, и обратил красотку в волчицу — пять лет должно было пройти, прежде чем суждено ей было снова стать человеком. Месяц за месяцем разные люди видели неподалёку от поселений огромную хищницу в девичьем пояске, и говорили о ней, что не трогает она ни людей, ни овец, ни коров — похищает из дворов собак да кошек, и пожирает их. Далеко охотилась она от родной деревни — и боялись её люди, хотя особенного вреда она не причиняла. И никому не удавалось её убить. Наконец вернулась волчица-девушка в знакомые места. Но недолго бродила она по лесам: то, что не удавалось крестьянам, у которых она воровала кошек, удалось отцу её возлюбленного — пала она от его пули. Когда он подошёл взглянуть на только что убитого им зверя, волчица ещё дышала. И услышал саам человеческий голос из зубастой пасти: «Ещё два года оставалось мне терпеть, и стала бы я вновь человеком. Передай от меня привет своему сыну, и скажи, что раскаивалась я в том, что оставила его». Произнеся это, волчица испустила дух. Знает фольклорная традиция и способ избавить заколдованного от волчьего облика. Для этого, если ты узнал в животном, которое собирается похитить у тебя корову или овцу, человека, нужно сказать: «Возьми это во имя Господне!». Тогда страшилище немедленно примет человеческий облик. В Валдресе рассказывают, как один крестьянин, у которого варульв хотел унести корову, произнёс заветные слова — и тут же увидел перед собой не кого-нибудь, а самого настоящего принца. Не только в волков способны обращаться колдуны и их жертвы. Не менее часто встречается в норвежских преданиях образ манбьёрна, человека-медведя. Илл.: 48 Ни свирепостью, ни вкусами манбьёрн не отличается от варульва — разве что в рассказах о манбьёрнах часто говорится о том, что оборотень-медведь особенно опасен для беременных женщин. Похитив человеческий плод, говорят некоторые страшные истории, манбьёрны, не по своей воле обращённые в медведей, способны вернуть себе первозданный облик. Есть и былички о том, что манбьёрны, похищающие крошечных детей, растят их у себя в берлоге, и спустя годы, появляются среди людей странные мужчины — молчаливые, силой и выносливостью далеко превосходящие своих ровесников… В остальном человек-медведь так же, как и варульв, ворует из стад коз и телят, так же опасен для человека, так же — в свободное от блужданий в медвежьем облике время — живёт среди людей, и также это иногда заканчивается трагически для него и его близких. Трогательные норвежские сказки, одна из которых называется «Белый медведь король Валемон», а другая «К востоку от солнца, к западу от луны», говорят о злоключениях принца, обращённого в медведя и женившегося на девушке. Илл.:. 49 Сюжет, лежащий в основе этих сказок — один из самых популярных в мировом фольклоре. Юная красавица даёт согласие стать женой белого медведя — только в «Короле Валемоне» она принцесса, самая добрая и красивая из трёх сестёр, и вступает в такой удивительный брак, повинуясь таинственным предзнаменованиям, а в другой — бедная девушка, которая выходит за медведя, пообещавшего её отцу богатство, чтобы спасти родных от голода. Живут девушки у медведей-мужей, не зная горя, а по ночам зверь становится человеком — с одним условием: его нельзя видеть при свете. Всё больше девушки привязываются к странным своим супругам, и вдруг получают от матерей дурной совет — обмануть мужа, тайком взглянув на него при свете огарка свечи, пока он спит. Следуя этому совету, они видят, что замужем за прекрасным принцем, и тут воск свечи капает ему на лицо, обжигает, принц-медведь просыпается и говорит, что заколдовала его злая колдунья, и если бы девушка соблюла условие, вскоре вернул бы он себе человеческий облик. А теперь они должны, расстаться — видно судьба ему вернуться в к колдунье. К востоку от солнца, к западу от луны стоит её замок в одноименной сказке, и должен принц по давнему уговору жениться на уродливой принцессе троллей, которую заколдовавшая его мачеха прочит ему в жёны. Обе сказки заканчиваются хорошо — девушки, преодолев множество испытаний, находят мужей, хитростью побеждают злодеев и, выполнив магические задания, лишают недоброе колдовство силы: принц остаётся человеком и мужем избранницы, а колдуны и тролли лопаются от злости. Но не у всех героев подобных рассказов жизнь складывается так счастливо. В старинной саамской легенде способностью становиться медведями обладают и отец, и мать двух мальчиков. Иногда отец отлучается из дома на долгое время, возвращаясь таким же как был, но не желает отвечать на вопрос, где так долго пропадал. В одно из его исчезновений мать не находит сил ожидать возвращения супруга и идёт разыскивать его сама, а, найдя по следам, обнаруживает в берлоге огромного медведя, говорящего голосом её мужа, и получает от него такой же страшный магический дар. Их сыновья, напуганные потерей и матери, ищут родителей по всему лесу. Встретив огромного медведя, они решают, что именно он и убил их маму и папу. Когда они стреляют в чудовищного зверя, он падает замертво и тут же превращается в их отца. Со смертью мужа с женщины спадает животное обличие, и плачущие дети видят идущую к ним маму. Только одна нога у неё — медвежья лапа. Кусочек звериной шкуры так и пристал к ней навсегда. По другим быличкам, так просто манбьёрна не убьёшь. Против него действенны только пули, изготовленные из чистого серебра. В некоторых местах верили, что медведя можно лишить всех сил, пристально глядя ему в глаза; некоторые говорили, что помочь утихомирить медвежью ярость могут ласковые уговоры. Медведи, по крестьянским поверьям, не выносят шума и крика — поэтому отпугнуть от себя ужасного лесного хозяина можно, изо всех сил дуя в козлиный рог. Часто в волшебной сказке медведь предстаёт добродушным, неповоротливым и благожелательным к человеку, в предании волшебник, умеющий менять обличие на звериное по своей воле — хранитель священного знания, а в быличке человек, оборачивающийся медведем или волком, страшен и яростен либо очень несчастен. Все эти истории воплощают очень важное для архаического сознания представление — о том, что всё на свете способно перетекать из одной формы в другую, что всё может превращаться, а в одном и том же теле могут обитать разные существа. Почему же так различается отношение к превращениям? Разгадка — в том, какие перемены происходят в мировосприятии людей. Чем больше укрепляется в человеческом сознании представление об индивидуальности, о неповторимости человеческой души, тем меньше кажется оборотничество благом, тем сильнее страх, который оно вызывает. Волк древней сказки говорит человеческим голосом, не теряя собственной сущности; волшебник принимает вид птицы или зверя, оставаясь собой. Оборотень же в быличке — не человек, не зверь и даже не демон. Повинуясь своей жажде крови или будучи обращён в чудовище вражеской магией, он становится зверем и отныне обречён скитаться без приюта, живя одной-единственной надеждой — когда-нибудь обрести окончательную форму, стать до конца животным или до конца человеком. Вот потому-то такой тоской и страхом наполнены более поздние истории о варульвах и манбьёрнах, и редко когда они заканчиваются хорошо. |
WWW-Dosk » Powered by YaBB 2.5 AE! YaBB © 2000-2009. Все права защищены. Localization by mySOPROMAT.ru |