Не лишай меня крыльев…
Когда-то давно жила на свете девушка. Она умела видить этот мир немного иначе, глубже, чем другие. Она чувствовала на лице дуновение ветерка, а ветер пел ей о том, что происходит за сотни лиг отсюда… Она слушала голоса воды, что струится в жилах мира…  Что-то должно было случиться, а она уже знала об этом. И это знание делало ее одинокой. Она говорила: «Смотрите, какая луна!», а ей отвечали: «Нет времени!» Она предупреждала людей об опасности, а ее считали сумасшедшей…
Это было горько, очень горько. Сила отдалила ее от людей. Навеки она была обречена на одиночество. Но сердце, человеческое сердце глупо. Ему так хотелось тепла, и если не любви, то сострадания, сочувствия. Порывы души рвались на волю. А она заставляла их молчать. Эрналмэ, горечь одиночества, было ее имя… Ничто не должно проявляться. Им все равно, им наплевать. Душа, феа, слишком хрупка, чтобы позволять людям смотреть на нее.
Наставники, да, у нее были наставники. Они сумели научить ее многому, ибо она готова была учиться. В работе она забывалась, все горести и напасти оставались за стенами мастерской. В своих творениях умела она передать ту гармонию мира, которую лишь одна она могла понять. Но более всего ценила она то, что ее обучили страшному искусству: скрывать свои чувства.  Годы посвятила она познанию Закона. Книги стали ее единственными друзьями. Для сородичей же она оставалась все той же чужачкой. Они уважали ее за ее знания и мудрость. Часто ее приглашали рассудить спор, и она всегда старалась сделать это беспристрастно. Ее уважали, но ее сторонились. Раньше ее боялись за странные речи, за способность видеть, теперь же, за ее бесстрастие. Но ей стало все равно.
Лишь иногда, лежа ночью в темноте, давала она волю чувствам, которые проливались слезами. Никто не видел ее боли, но душа ее, заключенная в ледяную пустыню, медленно гибла…
Она научилась прятать свой дар, но он не исчез. И вот однажды, в их селении остановился отряд воинов. Странные люди, странные речи… Но их приняли с радостью. Эти войны защищали мир и покой жителей селения, без них не было бы там того сытого достатка и спокойного, размеренного течения жизни.  Она часто говорила с ними, стараясь узнать побольше о тех местах, которые они видели, и сказания, которые они слышали.
Был среди воинов один,  который, казалось, чем-то неуловимо отличался от других. И вскоре она поняла, он был как она, он видел глубже и четче.
С этой встречи жизнь ее изменилась. Одиночество растаяло, и сердце ее наполнилось радостью. Они смотрели на мир так схоже, что порой им не нужны были слова… Сила вновь заструилась по жилам, и чудеса сопровождали их повсюду.  Они часами гуляли вместе, говорили обо все на свете. Казалось, что этому не будет конца. Наступила первая в ее жизни настоящая весна.
И вот, в этом экстазе, в этой радости понимания, душа ее обрела крылья. Теперь не стало для нее границ, и весь мир лег к ее ногам. Все стало легко и радостно. Даже не любовь дала ей крылья, а само осознание соучастия, события. Простая человеческая дружба. Первая в ее жизни.
И она поверила… Позволила крыльям развернуться, открыла душу свою навстречу…
Но все кончилось, быстро в одночасье. Еще вчера все было так просто, а сегодня чужие, холодные люди были там, где раньше они бродили вдвоем. Она не понимала, просила, но все было напрасно. Боль острым клинком пронзила ее душу.  Он пытался убедить ее, что все нормально,  что все будет как прежде, но ее нельзя было обмануть. Крылья сгорели. Боль поселилась в душе. Она, подобно раненой птице, не находила себе места, искала чего-то, той прежней близости, но не находила ее. Она чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде. Простое безразличие порой было для нее страшным предательством. Осколки сердца, обрубки крыльев, напоминание о прошедшем…