Юрий Смирнов


ВЕРЕСК

Ползком добрался до ручья
Под пенье птиц
Они не знают
Что третий месяц отступаем
Что варят нас в котле
Как птиц
Других
Домашних
Сдирал бинты
С опухших черных ног
С веселым треском
И пахло вереском
И ехал перелеском
Веселый ганс
На бээмвэ
А грустный отто
Гладил пулемет
И думал о баварии
И бедрах
И не заметил
Как я у ручья
Лежу вдыхаю горечь
Пораженья
Вереск
Негромкий всплеск
Играет рыба
И ноги погружаются в ручей
Нехитрая анестезия
Как медсестра анастасия
Отстал
Не выбраться
Щипает рыба плоть
Плотва
И больше нет вперед
И нет назад
К своим к чужим
Не к спеху
Зачем ползти куда-то человеку
Когда вода
И вереск
И нет ног

(2009)

ИНДЕЙСКАЯ ЗИМА

Индейская зима - такие дни,
Когда опять свинцово после солнца,
И куртку достаешь, которую уже
Забыл в шкафу как будто,
И слякоть километрами в душе.
Ты улетала.
В первый раз тогда.
Я торопился, мы прощались
Даже сухо.
И буднично.
Ну словно до утра или, допустим,
До среды.
Поскольку было все понятно.
И переполнено, и нежно
За Павлоградом снова стало снежно.
Мы ехали в Донецк.
Была как будто не война,
А так, пристрелка.
Опаздывали, торопили стрелки
Вперед, вперед, вперед.
Лежал огромный черный кот
На полосе без жизни.
Мы ехали устроить вижн
Донбассу, показать принцессу,
И странно – обошлось все без эксцессов,
Чернела площадь стягом еэсэм,
Я набирал бессчетный эсэмэс,
И мент смотрел сквозь голову мою,
Не отмечая и не различая.
В гостинице отогревались чаем.
За стенкой торговали наркотой
Азербайджанцы.
Галдели, словно героин – хурма.
Я никого не слышал, красотой
Твоей и бледностью нездешней
Разбит и собран заново.
Тюрьма –
Не одиночество, но ожиданье
Любви и новой встречи вешней
Безумной, но уже неспешной.
Но старая индейская шаманка
Тогда решила все за нас,
В тот час,
Когда мы мчались, ехали, летели.
Тюмень тебя в наручники метели
Бездарно заковала на полдня.
Скучали в баре стюардессы-феи.
И дьявол вел охоту на меня,
Рассчитывая на трофеи.

(2009)

МОЛЬФАР

Карта смотрится ярким ковром,
Что забыл чужеземец
В его темной избе,
Где из светлого -
Только окно по утрам.
Остальное – ненужный хлам.
Черный сук
Обугленный бук
Икона (святой Непомук)
Почти неработающий ноутбук
Древний немецкий нож,
Словно в живот часовому,
В дерево
Четыре щепки
Четыре копья
Четыре молнии
Нож матово
Не сверкнет
Диверсант
Первая щепка в восточный город.
И тихий рокочущий шепот.
Снег начинается даже красиво.
К вечеру город парализован.
Минус тридцать рвут трубы
И провода.
Все силы спасателей бросят туда.
И к утру станет понятно,
Что со стихией вполне можно…
Щепка вонзается в южный берег.
Цунами во внутреннем море?
Никак невозможно.
Тем не менее, нет больше
Мира, где солнце,
Тапки-вьетнамки,
Горелое мясо с приправой
Из горной травки,
И люди.
Посчитать невозможно
Тысячи
Делаем все, что возможно
Армия, да
Нам нужны добровольцы
Риск эпиде…
Третье копье поражает
Западный город.
С гор сходит сель.
До гор далеко.
Риск был один к миллиону.
Миллионы людей
Ищут
Сотни тысяч людей,
Которых уже не найти
Ни по адресу, ни в сети.
Мировое сообщество
Шлет самолеты с едой,
Оставшейся от гаитян.
Бьется в трансе
Алтайский шаман.
Что-то меняется в мире
Что-то меняется в мире
Что-то меняется в мире
Четвертую щепку
Он загоняет в грудину
Шанс пробить кость
Как всегда
Один к миллиону
Охает, улыбается
Падает на спину.
Стрекоза целует
Виноградное гроно.

(2010)

ПОТЕРЯННЫЙ АД

Группа ангелов,
Переодетая в форму и содержание бесов,
Обстреляла райскую заставу
"Мать Тереза"
Из автоматического оружия.
В шесть сорок пять
Эскадрильи неба
Обрушили тонны благодати
На адские города и поселки.

Да, мы мечтали.
Мы давно хотели.
Жить и развиваться,
Имея под боком ад, –
Это не в райских кущах
Давить белой пятой виноград.
Дело в принципе.
Дело, простите, в идеологии.
Экономически мы проиграем.
Три поколения святых
Будут ходить голодными.
Но рай не зря будет
Называться раем.
Не будет тепла в наших трубах.
Не будет этих смешных
Адских машин.
Из которых так любил
Появляться Старик.
Он был очень трогателен
Несколько последних веков
Сидел на Совете
Смотрел из-под очков
И улыбался
Однажды в Совете поднялся крик,
(Делили бюджет,
спорили из-за каких-то ларьков)
Под шумок он и скончался.

Брат, мы поднимем восстание
Против этих чертей.
Так умирать дальше нельзя.
Тот, кто проектировал ад
Не учел демографию,
Демократию, порнографию,
Падение цен на наркотики
И общее нежелание жить.
Нас тут миллиарды.
Нас негде и некому мучить.
Оказалось, что наихудшая пытка –
Это очередь грешников, ожидающих пытки.
Ангелы нам обещали свободу
И возвращение.
Дай попить.

Мы заберем их к себе?
Старшие улыбаются в крылья.
Отпустим на землю?
Легкий смешок.
Неужели оставим в аду?
Они же сражались за нас,
Как герои.
Мы бы не победили без них.
Архистратиг поднимается.
Словно стирает улыбки.
Не волнуйся.
Люди останутся здесь.
А среди бесов есть не такие уж злые.
Они здесь наладят
В соответствии с.
Все будет правильно.
Ад будет младшим партнером
Великого Третьего Рая.
Так я сказал.
И довольно об этом.

(2010)
https://www.facebook.com/lllytnik/posts/746667872069493

Строчки короткие, все на бегу, не догонишь: "Жду тебя вечером. Лю..." Опечатка. Delete. Плеер играет о том, что бессмертный я пони. Скачет лошадка, и ничего не болит. А у мечты есть привычка однажды сбываться - думай теперь, что с ней делать и как дальше жить. Бросив кудель, моя пряха села за пяльцы и неумело в иголку вставила нить.
Ну и узоры - картина маслом по хлебу! Снег по колено, твердый и злой гололед... Взгляд, краем глаза, ловлю предвесеннего неба, пальцы в перчатках сожму по команде "На взлет". От новостей, может, в петлю, а, может быть, в прорубь, но от бессилия лишь улыбаюсь: "En garde", даже когда в голос взвыть - по размеру и впору, даже когда понимаю, что не дуэлянт.
Строчки короткие. Send. Не читая, отправить. Будет, что будет, и легок по-прежнему шаг. Мне остается лишь память. Целая па-мять, и не дай бог позабыть, что там так и не так.

(с) Гела

Виктор Иванiв

ОСТРОЛИСТ

Рассечена на слоги наша речь
и утомляемая ленью
сколочена ее надо стеречь
и предъявить до предъявленья

сторожкие улавливают псы
твой страх и перекусят руку
как без руки перевести часы
на долгую на вечную разлуку?

и каждой клеткою без памяти вопить
чем старее чем старее тем хуже
клещом налиться и усыновить
того кого никак нельзя мне скушать

и ребра посчитать структуралист
и даже пальцы посчитать не сможет
и лис жующий остролист
письма лаврового не сгложет

историек что за полночь текут
или по городу в кафе заходят
пока его часы не истекут
сухотных ног не перебродят

а клеточка ручоночка и слог
посахарят уста и отравят желудок
ключной брелок и шейный позвонок
свинцовым грузилом я не отяжелю так

http://yandex.ru/clck/jsredir?from=yandex.ru%3Byandsearch%3Bweb%3B%3B&text=&etex...

  Вот, нашел. Первое - чтобы втянуться, а от второго... ну, в общем, меня пробрало основательно...

Марина Комаркевич

  Осений полет

Старый пес, камин, коврик, плошка молока.
Молоко для кошки, но она не жадна.
Слезы, молоко и дождь – все это река,
Что волна дала, что забирает волна.
Время как кошка – тоже прочь норовит,
Но быстрей и тише, кошке так не суметь,
Лучше позабыть о нем, живешь и живи,
Каждый вздох лаская, прозвучавший во тьме.
Старый пес дремлет, из-под века блестит
Млечный полумесяц, тропинка из слез,
Это ему снится, будто он все летит,
В стае крылатых псов, среди ветра и звезд.
Грудь рассекает воздух, сердце внутри
Бьется между крыльями, вокруг в облаках
Рыжие как золото в потоках зари,
Белые, как вечный свет, белей молока
Псы летят. Такое, право, чудо – хоть плачь,
Вот они и плачут на ходу, на лету.
Дождь из облаков и слезы собачь-
и ветры сплетают, может, что и сплетут.
Старый пес плачет, расплескав молоко,
Лапами перебирает, страшно спеша,
Если не заплакать – то не будет легко,
А если не лететь, то разобьется душа.
Но пока камин, коврик, плошка молока,
Руки хозяйки – лаванда, миндаль,
Раньше был жасмин, но жасмин взяла река,
И забрала куда-то в небо и вдаль,
Ходики на стенке, котелок на плите,
Кошка затаилась, жизнь идет не спеша.

Знаешь, это правда, нам ведь скоро лететь,
Может и сегодня – кто же волен решать.


Письма от ангела

1.
Господи, здравствуй. Пишет Твой ангел Фима.
То есть, Ефимий, но речь сейчас не об этом.
Мне бы пару советов необходимо –
Как обратить человека в адепта света.

Господи, я тут искренне озабочен,
Сам не пойму, как все это восприемлю –
Ей уже двадцать лет, и она не хочет
Ни в монастырь, ни в скит, ни в святую землю.

Кошку чумную добыла где-то на даче,
Кошка была на сносях и совсем плохая,
Роды прошли неудачно – сидит и плачет,
А вокруг меня котята порхают.

Кошка поправилась, кстати, и плачет тоже.
Словом – печаль, и духовность не прирастает.
Мне потерпеть? А это точно поможет?
Я запишу. Спасибо, перьев хватает!

2.
Господи, здравствуй, Ты снова мне очень нужен.
Я среди плевелов не наблюдаю злака.
Чуть отвернулся, она поссорилась с мужем,
А потом притащила домой собаку.

Я ведь ее в скуфейке так ясно вижу,
Даже на ссору с мужем махнул рукою,
Думал – от мужа подальше, к скиту поближе,
А она с собакой. Ну что ж такое!

Лечит собаку и плачет, и снова лечит,
Или изводит с собакой вдвоем печенье.
Я ведь не ангел, взирать на такое вечность!
То есть… конечно, ангел… прошу прощенья…

Может, сначала собаку, а после ссора…
Недоглядел, опять хожу виноватый.
В рай относил котят, думал – буду скоро.
Задержался. Искал им кошачью мяту.

Кошка состарилась вдруг, оказалось больно –
Видеть, как тварь перед смертью терзает страхом…
Я потерплю, я все-таки добровольно,
Все-таки, ангел, пускай не догнал с размахом…

3.
Господи, здравствуй, точнее, хорошей ночи.
Тут у нас мирно, ни знамений нет, ни знаков.
Кошка со мной, но летать упорно не хочет.
Муж вернулся и ходит гулять с собакой.

Наши пути, мне сдается ныне – тернисты,
Так что креплюсь, берегу душевные фибры.
Господи, может ей все же надо в буддисты?
Там у монахов живут премилые тигры.

Ну, разумеется, в доме коты, и много.
Про монастырь я уже и мечтать забросил.
Муж возвратился вовремя, слава Богу,
То есть, Тебе, что кошачьих три, а не восемь.

Горе-адептка моя то уснет, то плачет,
То огурец из рассола макнет в сгущенку.
Мужу приснился – пускай огурцы не прячет,
Ей-то виднее, что нужно сейчас ребенку.

Дел оказалось внезапно всяких и много,
Так что прости, побегу подправлять эфиры,
Надо к утру отвести от нее изжогу,
И уберечь от хвостатых запас кефира…

4.
Боже! У нас несчастье! Такое горе!
Вроде нелепо, но сам не могу не плакать.
Недоглядел! И устроил слезное море…
Сбило машиной бедную нашу собаку.

Господи, я виноват в безделье и лени!
Господи, гнев ниспошли мне Твой в изобилье!
Вот он, бедняга, сидит у меня на коленях,
Воет и откусить пытается крылья.

Хочет обратно. Быть может, можно обратно?
Может, как с Лазарем? Мы отчаянно просим…
С Лазарем необходимость? Что же, понятно…
Значит не нужно? Прости, мой маленький песик.

Бедный мой песик, мой старый песик печальный –
Мы – не фигуры в делах спасения мира,
Значит не промысел, Боже, значит – случайность,
Значит, я плохо вчера настроил эфиры.

Дети рыдают, мне слышно даже отсюда,
Как там она, бедолага, страшно представить…
Господи, я уж отправлюсь – с ними побуду,
Пса-то, наверно, на кошку можно оставить?

5.
Господи, извини, тороплюсь немножко!
Все напишу попозже, в деталях, с гаком!
Мы сейчас в подвал за приблудной кошкой,
А потом в приют за новой собакой!

6.
Господи, здравствуй! Давно не писал, заботы.
Выдалась пара минут, строчу на коленке.
Осень, что ныне спустилась в наши широты,
Чудно щедра изобилием рыжих оттенков.

Рыжей рябины за окнами шум нескончаем,
Рыжее солнце рассыпало блики повсюду,
Рыжий жених изнывает на кухне над чаем,
Рыжие дети родились у нашей приблуды.

Я над корзинкой сижу, воздыхая и млея,
Рыжие дети толкутся под пузом у мамы,
Господи, слушай, вот как Ты такое умеешь,
Чтобы забавно и нежно, и золото прямо?

Плачет опять. Это, кажется, неодолимо.
Свадьба – хорошее дело, чего разрыдалась?
Боже, она назвала светло-рыжую Фимой…
Ей подсказали, а, может сама догадалась?

7.
Господи, здравствуй. Как здешние дни быстротечны
В этом Творенье, подверженном тлену, и все же,
Все же прекрасном, иначе откуда о вечном
Людям известно порой больше ангелов, Боже.

Дни протекают над нами и полнятся светом,
Свет протекает сквозь все наши лета и зимы…
Муж заходил за собакой в прошедшее лето,
Так что со мною теперь только рыжая Фима.

В заводях неба, где замки из облачной пены,
Наши прогулки до райских ворот и обратно,
Фима решила дождаться ее непременно.
Это понятно. О, Господи, как же понятно…

Как же порою мне хочется, чтобы разлуки
Не было, даже на время. Но хватит, не буду.
Завтра, похоже, приедут из города внуки.
Может, мы с Фимой осилим несложное чудо.

Будет и вечер, и чай на веранде, и ветер,
Плещущий в ивах на склоне почти у обрыва,
Рыжую Фиму она краем глаза заметит,
Света коснется, и утром проснется счастливой.

8
Господи, здравствуй. Ну, как она? Привыкает?
Встретила пса и мужа и снова плачет?
Господи, у нее привычка такая.
Знаешь, конечно. И скоро будет иначе.

Просто оставила столько своих хороших,
Здесь, где страхи, и голод, и, может, муки…
Ты ей скажи, всех наших собак и кошек,
Я проследил – чтоб в самые лучшие руки.

Я еще тоже пока не привык, скучаю…
Мне без нее не то, чтобы одиноко,
Но оказалось… одна лишь нежность венчает
Каждую веху прожитого нами срока…

Господи, можно, я сразу, без проволочек –
Мне бы в шестую квартиру необходимо,
Там у них скоро ребенок родится – дочка,
И котенок – праправнучка рыжей Фимы.
 
http://shtuchki.livejournal.com/

  Спасибо...

Маша Махова

Герр Штейзер

(стих не имеет прямого отношения к роману Маркуса Зузека "Книжный вор", но написан под впечатлением этой замечательной книги)
.........................
Солнце тихо встаёт на востоке, восход безмятежен,
оживают растенья и ночь рассыпается в хлам.
Невзрослеющий брат пустырей и окраин герр Штейзер
надевает свой шлем и садится в свой аэроплан.

Он летит над землёй, он летит над страною могучей,
он летит выше всех, зная несколько истин простых!
Я-то думаю, Штейзер герой однозначный и лучший,
самый смелый и самый голодный из нас и из них.

Он летит и орёт, управляя машиной упрямой,
цель ещё не видна, но ясна и зовёт за собой.
"Руди, Руди!.." - кричит на земле его бедная мама,
"Вы не видели Руди?.." (Германия, 42-ой)

Ах, как сердце двенадцатилетнего Штейзера бьётся!
Он летит на Берлин, не сдаваясь ветрам и грозе.
Руди прежнего больше не будет, когда он вернётся,
если только вернётся, и то, только ради Лизель.

"Руди, где ты?.." - зовёт его мама, но голос всё глуше.
Мама-мама, он к вам не вернётся так скоро домой.
Он летит навсегда уничтожить, развеять, разрушить
ненавистного монстра с поднятою кверху рукой.

(2011)
https://www.facebook.com/masha.mahova.1/posts/760887460677030

Мишель Деза

Причины тают

Эйнштейн и Дарвин не очень любили
неуютность Дискретного Мира.
их Бог, непрерывно и честно,
соблюдает (его-же) законы.
Но прав Маккиавели:
Принц выше его-же закона;
вспомните случай Иова.
Бог - психопат: непредвидим,
случаен и беспричинен.
Причинность шкало-зависима:
тает в малости квантов или
громадности Долгого Времени.
 
Глубокое Долгое Время
рождает высшие причины
по уровням результатов
всё более редких событий.
Далёкие/редкие выживания
особей-путешественников
важнее обычного рассеяния.
Вирус “добреет” со временем
и входит в геном хозяина.
Бипеды с лучшими лёгкими,
динозавры овладели сушей.
Но Астероид Великий
опрокинул скрижали отбора:
динозавры-нептицы исчезли,
из норок выползли мы -
живое второго сорта.
А визиты звёзд
и вспышки сверхновых
стирают низшие каузальности.
 
Секс — как танец геномов —
есть у бактерий и вирусов.
Горизонтальным трансфером,
а не дисциплиной мейоза,
взметнулись хляби Живого.
Кислород — как яд удвоения,
фотосинтез, эукариоты
возникли в редчайших —
раз в миллиард лет —
судьбоносных встречах бактерий,
а не по “отбору лучшего”.
 
В пропастях Больших Чисел,
в океане Случайного,
в тоху-боху Бесформия -
сверкают жёсткие структуры,
ясные лики значения:
рокот ритма причинности
в судорогах понимания.
И каждое зёрнышко сущего
влечёт вереницы зеркал,
поколения  смыслов:
ударами осознания
через строй наблюдателей.

Как луч фонаря в ночи
лепит скульптуры из тьмы,
мы создаём рельеф
наделяя факты значением.
Внимание вырезает узоры
лазером понимания,
выжигает лик соответствия,
полупричинность мира
из массы безотносительного.
Скользя по шкале осознания
в бездну немыслимой точности,
компактности и конкретики:
от тумана к алмазам,
от галактики в атомы.
 
В трижды пустом пространстве
сеем цепочки причинностей:
известить других о себе
и себя  о своём agency.
Суеверия и знания едины,
скрывая смысл Пустоты:
тайну безотносительности.
Каузальность - только иллюзия,
в мире господствует случай.
 
Ночные средние хищники
смогли добывать падаль
в хитрых ловушках-ямах.
Это развилось по эволюции:
всего за 20000 поколений
дошли до квантовой физики.
Чем не бизонья плоть теорем?
В ловушках теорий
умерщвляем незнакомое,
добиваем усталое.
За мишурой одежды,
слов, представлений -
Голая Обезьяна
щерится, беспощадная.

Живые, т.е. вне равновесия,
умеют только расшириться,
но тянутся к  равновесию.
Уже ключевые хищники, мы
добавили к грудам органики
другие ресурсы, включая знание.
Неизлечима зараза Знанием,
безвозвратна дорога к Истине,
неутолима жажда  Причинности.
 
Тора явилась нагая
дождём из буковок
чёрного пламени.
О, как больно в глазах!
Шалью из трёх ошибок -
разве в значке над буквой -
укутали пламя Истины.
Стекает Нерастворимая
по лестницам понимания
в каменный  Сад Толкований.

Явления созданы мемами:
в рою беспорядочных встреч
знаков, значений и смыслов
рождались объекты Реальности,
осыпаясь падшими ангелами,
наказанными вновь прожить,
заслужить возврат в Небытие.
 
Продираясь на дне сквозь
груды разбитых сосудов -
одичавших с потерей функции
исходных Сил Разделения;
из бездны бентоса
через “снежинки моря” -
выделения, умирания -
от уютной плотности Зла
к невесомости Света,
надо всплывать медленно.
 
Щемящая точность пилпюля
порождает чудовищ логики:
Тьма - не отсутствие света,
а творение по умолчанию
до её названия Ночью.
Мессия придёт досрочно,
не в год 6000, а в субботу,
соблюдённую всеми
ИЛИ НИКЕМ.

Теорему, факт, наблюдение
обобщай, пока упрощается.
Непонятное руби на случаи.
Сложность -  эстетика знания,
да и его экономика
заменяет его исходные
этику и мотивацию.
По кратчайшей дороге
идём к безвопросности
по влажной густой траве.

Даже в моменты эврики -
осознав сдвиг парадигмы,
но ещё не почуяв выгоды -
мозг цепенеет в ужасе:
зверушка боится света.
Мы живём в восприятиях
как червячки в яблоках.
Реальность удобно съедобна,
пережёванная иллюзиями,
в расфасовке лже-времени
лже-пространства личности.
Какие там братья по разуму,
понять бы соседа по лестнице.

Бесконечна война со Спартой.
Всё полезное — туалеты,
оружие, пропаганду —
влечение чистить улей
(фашизм) абсорбирует.
Ну, чуть с опозданием.
На малых зазорах времени
и ревности двух фашизмов
держатся все демократии.
Фашизм быстр в эволюции,
как малые вирусы РНК,
сладок душе большинства:
страх общих врагов слабее
надежды делить добычу.
Мы - тоже не случайность,
чёрные лебеди статистики,
мутации на всякий случай.
Надолго грядущая ночь,
но только-выжить нетрудно:
держись у костров памяти.
 
Интернет возродил Поэзию Брани -
праматерь всех языков:
гейзеры горькой ненависти
бьют со строк комментариев.
Клеймят “Рашкины поцтриоты"
“жопулизм" Обаме и “украм"
“либерастов” и жидо-чего-то-там.
Но это тоже культура
и мета-мораль Поэзии:
создание мемов, мечта о чистом,
какой-то мутант любви.
 
Как и при встречах звёзд,
между съесть и не съесть ближнего
есть частичные поглощения:
в материи — как при сексе,
во времени — паразитизм.
 
Если недолог век микроба,
то у макроба жизнь сложна:
пустые хлопоты секса,
восстания раковых клеток,
много врагов, старение,
ненужная сложность мира.

Что есть личность,
союз нерушимый клеток?
Но восемь недель обновляют
всю материю тела.
А в ускоренном времени
даже полная жизнь —
случайная вспышка материи.
Как скользит смысл организма
в расщеплении метаморфоза,
в химерах и агрегатах амёб?
 
Вызывающе обнажённая
наглая тайна Живого
ещё не приручена Биологией.
Организмы, голобионты,
племена-ли, виды-ли, гены -
кто субъект Эволюции?
 
Может ли, “хочет” ли Эволюция,
как динозавров, покинуть нас,
ради чего-то нового?
Не так уж мы совершенны:
геном переполнен обломками
смертельных схваток с микробами.

Осознание своей смертности
мы топим в надеждах
на вечность страны и вида.
Но осознав все высшие смертности,
как силы найти чтоб жить?
Не проси, не надейся, не бойся…
 
От Кембрийского взрыва жизни
идёт моя родословная
через Пермское вымирание,
Астероид и Интернет.
Я выполнил долг размножения:
четвертинки - 13 внуков
унесут семена генома
в непостижимость Будущего.
 
Люди, как и термиты,
создали касты профессий:
полезные сдвиги личности.
У нас, у воинов Знания,
абстракция  суть оружие,
троп и лопата мысли.
В Литературе-же это ново:
пугает, чешет и злит.
Но языку, включая Поэзию,
придётся освоить нашествие
наших связок и терминов.
 
Выбор из двух радостей
свободнее чем двух зол.
Свобода - это надежда,
а не детали выбора.
 
Сравнимое, но ОЧЕНЬ
большое и долгое,
кажется бессмертным,
внимательным Богом:
замыканием постижимого,
смыслом сферы присутствия.
 
Когда Жизнь металась,
в кислородном угаре,
наливаясь метаболизмом,
туда и обратно - на сушу
и в многоклеточнось…
Встреча на пожирание
трёх блуждающих клеток
скользнула в чудо слияния:
общую клетку с ядром:
первый интеллигент,
химера-эукариот,
два шага до человека.
 
Скалы, вода, СО2…
Градиенты протонов
в термальных ветрах
легко создали живое.
Эукариот к Интернету -
тоже недолгий путь.
Великим прыжком и чудом
стали сами эукариоты:
сильные и громадные, они
потянулись  к сложности.
Редкие зёрна мудрости -
ищите таких в космосе.

Геологически недавно
ушли все “другие люди”.
Геологически скоро уйдут
шимпанзе, гориллы, оранги.
Убрали себе подобных и
продолжили уточнение (войнами)
кто ж и впрямь владеет Землёй.
Без соперников и свидетелей
встретим милых братьев по разуму.
 
Конструктор ad hoc, эволюция
неоптимальна, слепа и бездумна,
без памяти, плана, изящества.
Наши геном и сознание
полны устаревших деталей.
Не несмотря на это, а в этом
Наши высшие чувства.

Бессмысленность мира -
не повод отчаяться.
Клетка -  не заперта,
остров - необитаем;
на свои опиоиды -
страха, воли и радости -
строится вся избушка.

Наука как танец дервишей,
как сладость регрессии:
услышать шепот абстракций
и жить с ними как в таборе.
Я вижу лица понятий,
их страсти и отношения.
Общение с ними и есть наука.
И мир стал уютней:
ками за каждым камнем
подругой в каждом порту.
Первобытное суеверие
очистило накипь в душе
от вяло-текущей мерзости
обычной и взрослой  жизни.
 
Строгим рисунком по мягкому
скользит мой контакт с миром.
Кисло-сладким ручьём ущелья
между Страхом и Восхищением.
Боль восприятия в сладость измерить,
на сушу Поэзии с моря Науки.
 
Старый самец человека,
крадусь по оврагам улиц,
верный законам физики,
гражданству Антропоцена,
с тем же колчаном  желаний.
В сладости догорания,
очиститься от добычи
раздачей вещей и знаний
и местью - добром за добро -
близким людям и птицам.
И на пустой желудок,
опустошив колчан и карманы,
эмигрировать вон из жизни.

Строгим рисунком по мягкому
скользит мой контакт с миром.
Кисло-сладким ручьём ущелья
между Страхом и Восхищением.
Боль восприятия в сладость измерить,
на сушу Поэзии с моря Науки.
http://7iskusstv.com/2015/Nomer6/Deza1.php