Когда-то услышала по радио - просто слова запали в душу.

Самое худшее в мире чувство -
                           постоянное одиночество,
Самый длинный на свете путь -
                           тот, который пройти не хочется,
Самые злые на свете слова -
                            "Я тебя не люблю".
Хуже всего - когда ложь права,
                            А надежда равна нулю.

Запах пены морской и горящей листвы,
и цыганские взоры ворон привокзальных.
Это осень, мой друг! Это волны молвы
о вещах шерстяных и простудах банальных.

Кто зубами стучит в облака сентября,
кастаньетами клацает у колоколен?
Это осень, мой друг! Это клюв журавля,
это звук сотрясаемых в яблоке зерен.

Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,
на чугунных ветвях темноту освещая.
Это осень, мой друг! Это свежая тушь
расползается, тщательно дни сокращая.

Скоро все, что способно, покроется льдом,
синей толщей классической толстой обложки.
Это осень, мой друг! Это мысли о том,
как поить стариков и младенцев из ложки.

Как дрожать одному надо всеми людьми,
словно ивовый лист или кто его знает...
Это осень, мой друг! Это слезы любви
по всему, что без этой любви умирает.

(Юнна Мориц)

* * *

Мне осталось дожить еще пару недель - я приеду.
Этот август навылет, сквозь легкие. Но неопасно,
К сентябрю заживет, зарубцуется шрамом по следу.
А потом будет осень, и рыжее будет на красном.

Так осталось немного - до взрыва, прыжка без страховки.
Прямо в небо, рассыпавши перья, - в зенит, в голубое.
"И что будет - то будет". Невежливый шепот, неловкий.
Ну а будет - лишь осень и запах листвы и прибоя.

С этой смутной надеждой и радостью - больно, сквозь поры,
На износ сухожилий и мышц, невозможно, неспето...
Мне осталось немного дороги. Ты жди, уже скоро.
И что будет, то будет, и осень плывет от рассвета.

(Юлия Морозова)

Цепляют все записи в ЖЖ neivid, а эта одна - особенно, потому что иногда....
"Хочется чуда. Чуда. Незабудкового, макового, мангового. С привкусом миндаля и мяты, с запахом билета на самолёт. Время от времени нет-нет, да кольнёт: откуда? Зачем ты маешь меня, меня-то, стройного, пароконного, мустангового, скачущего неустанного всё время вперёд и вперёд? Чего тебе - ласки? блуда? запретов снятых? бездонного неба стеклянного оловянного деревянного? Что за причуда, прекрасно ведь знаешь: дым без огня-то, а сам - зануда, всего ведь навалом, и не домашнего какого посконного, а из самого драгоценнейшего сосуда налитого, взбитого, не примятого, от забора и до обеда, какого тебе ещё ляда, паскуда? Какого бреда?

Чуда хочу, извините пожалуйста. Чуда. Чтобы не предсказанное с вечера, не заказанное заранее, не убитое предварительными переговорами и не выработанное в бесконечной работе. Не на приём к врачу, чтоб пожаловаться (делать мне нечего), не рождённое спорами, не приуроченное к пятнице или субботе. Просто чуда, прошу прощения. Не в качестве кому-то награждения или мщения, не в качестве развлечения (хотя, в какой-то мере, и в качестве развлечения), не в процессе исхода, вообще не в процессе. Подайте корону принцессе. Подайте на бедность простого люда, подайте горошину в неисчерпаемую постель, подуйте на воду, вытащите из-под спуда. Чуда. Подснежников ей в метель.

Чуда, говорю же вам, объясняю, как одержимая - чуда! Но не любого, а только такого, от какого всем хорошо - безо всякого худа. Не бывает? Не верю. Вижу, где-то прохаживается снова мой король голышом. В жилах поёт простуда, в душе - бемоль, а в куплете - ром. Мы идём в никуда без откуда, в одиночку, вдвоём, втроём, вчетвером, в ожидании чуда. Роптать не буду. На сорок втором пассаже этюда, я надеюсь, всё-таки грянет гром. Я где-то и верую даже.
- На каком, вы сказали, пассаже?
- Как обычно - на сорок втором."

- Ну да, вот так сидит целыми днями, смотрит в никуда и разговаривает с коровой-копилкой. Ест, ест конешно же, не отказывается, но еду надо рядом поставит и чуть не лицом ткнуть, иначе не увидит. Нет, под себя не ходит, привстает и ходит в горшок, мы ей рядом ставим, потом два раза в день убираем. Нет, доктор, из комнаты она не выходит. О чем разговаривает? Да не поймешь. Голову к корове придвинет, и шепчет, шепчет что-то. Мы заходим когда, она умолкает и смотрит так. Как, спрашиваете? Странно, говорю, смотрит. Подозрительно. Я, доктор, вот чего боюсь - сегодня она сидит и шепчет, голоса в голове слушает, а вдруг завтра она встанет и ночью нас всех подушками передавит? Мы же остальные впятером в трех комнатах ютимся, три мои девочки вместе в одной комнате живут, а у старшей уже ухажеры есть, а она - она же целую комнату занимает, может ее как-то госпитализировать, в стационар?

спи, глазок, спи-засыпай, крошечке-хаврошечке жить не мешай

- Да, доктор, я понимаю, конешно, что это стоит денег, но ведь там за ней хоть какой-то уход будет, и люди опять же опытные, знаете, доктор, каких нам нервов стоит ее раз хотя бы в неделю помыть? Это же ее поднять надо, а она, когда корову видеть перестает, у нее же сразу истерика, то есть это двое ее ведут, а она тяжелая, она же только ест и сидит, и идти сама не может, потому что ноги подкашиваются, а третий должен корову нести, так, чтобы она могла ее потрогать всегда.
- Доктор, я понимаю, что больницы полны и всех, кто не буйный, вы на попечение родственников отдаете, но поймите, она всего лишь дочь моего мужа, она мне даже не родная, а муж на все забил, а мать ее уже семь лет как эмигрировала. Да, ушла от мужа, сумасшедшую дочку на него сбросила и даже денег на нее не шлет. А что я, доктор, вы и меня поймите, у меня три дочери, они тоже не подарок, у старшей катаракта на одном глазу, нам бы на операцию наскрести, а у младшей родимое пятно в пол-лба, она, бедняжка, челкой прикрывается, комплекс на комплексе из-за этого, и на всех деньги нужны.

спи, глазок, спи, другой, спи-засыпай, крошечке-хаврошечке жить не мешай

- Да, доктор, с ней почти все время сидит одна из девочек, но они жалуются, что засыпают постоянно, у нее в комнате очень нездоровая атмосфера, девочки иногда прямо в кресле засыпают. А она сидит спиной к ним и шепчет, шепчет что-то своей корове, доктор, я не вынесу такого больше, я ей крысиного яду подсыплю, пусть меня посадят, зато мои девочки мучаться так больше не будут!
- Говорите, посмотрите, что можно сделать? Хорошо, записывайте: Телященко Хавронья Петровна, 32 года, да, мы все будем оплачивать, и навещать ее будем, обязательно, спасибо вам доктор, мы для вас что угодно сделаем, да, спасибо, нет-нет, не отказывайтесь, доктор, вы нас просто спасаете! Да, немедленно, как только приду домой, сразу же высылайте машину и оформим ее на постоянное лечение. Да, муж опекун, я вызову его с работы, мы все сделаем, доктор.

спи, глазок, спи, другой, спи-засыпай, крошечке-хаврошечке жить не мешай
а про третий глазок крошечка-хаврошечка и забыла
в одно ушко корове влезла, из другого вылезла, сытая, гладкая, как сыр в масле покатанная, счастливая жизнь у крошечки, хотя и с мачехой, и с мачехиными дочками

- Вот, девушка, будем вас лечить помаленьку, что вы мне суете эту алаповатую мерзость, женщина, выбросьте немедленно, и разбейте, что не надо, доктор? Что с ней? Ну ладно, ладно, пусть осколки собирает, только смотрите там, чтоб не порезалась, и чтоб на людей не бросилась. Не буйная, говорите? Ну ладно, ладно. Что? Что она делает? Зачем? Да отгоните же ее кто-нибудь от горшка с землей, она же перепачкает все тут!
Ладно, ладно, вот санитары наконец пришли, вы, когда нужны, вас не дождешься, эту больную - да, да, укольчик, да, и в сто тридцать шестую, да, и горшок этот ей там рядом поставьте, чтоб видела его, когда проснется. Да, женщина, содержание ее за этот месяц можете в кассе оплатить, да, досвидание.

яблонька милая, яблонька хорошая, расти на коровушкиных косточках, дорасти до неба, дай уйти крошечке-хаврошечке

- Да, здравствуйте, да, ваша дочь, ну хорошо, ваша опекаемая сегодня.. Да, как вы догадались? Да, я понимаю, тон такой, да. От чего? Непонятно, ну вскрытие прояснит, да. Так похоже, что просто дышать перестала. Да, у подобных больных такое бывает, вы не волнуйтесь, вас никто не обвиняет, это могло случиться в любой момент, у нее сердце слабое, а с таким ожирением.. Ну да, да, все документы мы подготовим, без проблем, конешно же. Да, скажите еще, вы после того, как ее в палату оформили, к ней не заходили? Не успели еще? Странно. Что, говорите, случилось? Да в том горшке, что она черепки от коровы прятала, торчала какая-то ветка с намотанной веревкой и подгнившим яблоком невесть откуда взявшимся. Ну ничего, шутника с веткой мы разъясним, вы не волнуйтесь. Да, да, уже сегодня можете оформлять все. Да, до свидания. Да, постойте, мы сожалеем о вашей потере, желаем вам мужества перед лицом ее. Я понимаю, банальные фразы, но это наше правило, утешать родственников. Теперь точно до свидания, до сегодня. Да, еще минуточку, а вечером вы что сегодня делаете, после визита к нам? Интересно, очень интересно, ну мы этот вопрос обсудим, да, до скорого.


C ума сойти.
http://www.livejournal.com/users/lanka/186532.html?view=1438884#t1438884

Самое-самое любимое, извините, что так много. Честно пыталась отобрать лучшее!  ;)

Екатерина Горбовская.

***

Вот так сидим и говорим -
О том, что мир неповторим.
О том, что скоро выпускной,
Что пахнет в воздухе весной...
И все чудесно и чудно -
Сирень, открытое окно,
И сигареты огонек,
И разговоры до ночи...
И мне пока что невдомек,
Что все мужчины - сволочи...

***

Часы прабабки кукуют глухо.
В воздушных замках тепло и сухо.
А город полон сплошных дождей,
Ничейных кошек, чужих людей.
Был город пасмурен, зол и сир,
И было в городе все не так...
А я мечтала исправить мир,
Но, слава богу, не знала, как...

***

Я думала, что главное в погоне за судьбой -
Малярно-ювелирная работа над собой:
Над всеми недостатками, которые видны,
Над скверными задатками, которые даны,
Волшебными заплатками, железною стеной
Должны стоять достоинства, воспитанные мной.
Когда-то я так думала по молодости лет.
Казалось, это главное, а оказалось - нет.
Из всех доброжелателей никто не объяснил,
Что главное, чтоб кто-нибудь вот так тебя любил:
Со всеми недостатками, слезами и припадками,
Скандалами и сдвигами, и склонностью ко лжи,
Считая их глубинами, считая их загадками,
Неведомыми тайнами твоей большой души.

* * *

А ты сегодня мне приснился
В чудесном разноцветном сне,
Ты из тумана появился
Верхом на розовом коне.
Была луна, и месяц тоже,
И доносилось пенье флейт...
И я подумала: "О боже,
А что б сказал об этом Фрейд!"

* * *

Друзья напросятся в советники,
Вокруг рассеется туман,
А что же будут делать сплетники,
Когда иссякнет наш роман?

...А под окном, такие хрупкие,
Торчат костлявые кусты,
И ходят мартовские, жуткие
И непотребные коты.

* * *

Берег моря. На песке
Дева мается в тоске.
Волны ходят ходуном,
Дева молит об одном:

"Море, море, мой любимый
Пусть вернется невредимый!"
Дева плачет на ветру:
"Он погибнет - я умру..."

Но челнок приплыл под вечер,
И она бежит навстречу,
Осушив потоки слез:
"Милый, что ты мне привез?"


     ПРО БАРАШКА

Он был нахален, глуп и весел,
Хоть и ходил еще с трудом,
И при ходьбе, как ножки кресел,
Он ставил ноги под углом.

И он считал, что все на свете
Уже постиг, как дважды два,
Что для него растут в кювете
Лопух, ромашки и трава,

Что солнце для него купалось
В далекой бездне голубой,
Судьба барашку улыбалась,
И он доволен был судьбой.
Но он. не знал, комок кудряшек,
Что в той улыбке спрятан клык...
Он верил в то, что он - барашек,
Но он не знал, что он - шашлык.

Я буду вечно помнить тот наш танец первый,
Когда улыбкой ты открыла к сердцу путь.
Когда прекрасным ангелом небесным
Склонила голову ко мне на грудь.
Когда сломленное несбыточной мечтою,
Стучало сердце, требуя любви.
Я понимал, что я пленен тобою,
Как тьма бывает пленена лучом зари.

Георгос Сеферис
(пер. М. Гаспарова, Е. Светличной)
(http://magazines.russ.ru/inostran/2005/6/se7.html)

Южный ветер

Море на западе сходится с горным кряжем.
Южный ветер слева сводит нас с ума.
Он сдирает мясо с костей.
Дом наш - среди сосен и рожковых деревьев.
Большие окна. Большие столы,
чтоб писать тебе письма, и мы их пишем,
месяц за месяцем, и бросаем
в ту разлуку, чтобы ее заполнить.

Утренняя звезда, когда ты клонила взоры,
то часы наши были нежней бальзама
ранам, слаще студеного глотка
горлу, ласковей лебединых взмахов.
Ты держала нашу жизнь на ладони.
После горького хлеба чужбины,
ночью, перед белой стеной
голос твой нам как надежда на пламя -
и опять этот ветер правит
бритву о наши нервы.

Мы пишем тебе каждый одно и то же
и молчим, каждый друг перед другом,
и видим, каждый порознь, все тот же мир,
свет и сумрак над горным кряжем
и тебя.
Кто нам снимет тоску с сердец?
Вчера ливень, сегодня тучи
пригибают нас к земле. Наши мысли -
как сосновые иглы после вчерашнего
ливня, праздной кучею у порога
тщатся сбиться в башню, но башня рушится.
Среди этих вымерших деревень
на мысу, открытом южному ветру,
перед горным кряжем, скрывшим тебя, -
кто оценит, что мы решились отречься?
кто здесь примет нашу жертву на склоне осени?

Сад за окном
(М. Р<авелю>)

Сад с фонтанами под дождем -
ты увидишь его только сквозь мутные
стекла в низком окне. В твоей комнате
светит только огонь в камине,
да порою дальняя молния
озарит морщины на лбу твоем, старый друг.

Сад с фонтанами был в твоей руке -
та другая жизнь, ритм которой -
вне разбитых статуй и трагических колонн
и у новых каменоломен
пляски под олеандрами, -
все это отрежется мутным стеклом,
и тебе уж не вздохнуть. Земля и древесный
сок отхлынут из памяти твоей и прихлынут
в то стекло, о которое из наружного мира
бьется дождь.

Исход

Еще немного
и мы увидим, как зацветает миндаль,
мраморы сияют на солнце,
море волнуется

еще немного
подняться немного выше.

Опыт

Оттого, что перед глазами прошло так много, так много,
что глаза ничего не увидели, а только по ту сторону и по эту -
память, как белое полотнище ночью в овечьем загоне,
где странные призраки, еще более странные, чем мы,
движутся и теряются в мертвых листьях перечного дерева,
оттого что мы так верно узнали наши судьбы,
кружась меж разбитыми камнями, три или шесть тысяч лет,
обшаривая развалины - может быть, наши же дома, -
стараясь припомнить даты и деяния, -
сможем ли мы?

Оттого что были мы скованы и разбросаны,
и боролись с препятствиями, будто бы мнимыми,
потерянные и вышедшие на путь, кишащий слепыми полчищами,
и тонули в болотах и в Марафонском озере, -
сможем ли мы умереть, как все?

Погружение в камень

Мне жаль, что я дал широкой реке утечь сквозь пальцы,
сам не испив ни капли.
Теперь я погружаюсь в камень.
Маленькая сосна на красной земле -
больше нет у меня друзей.
Все, что я любил, погибло с домами -
с домами, новыми прошлым летом,
а теперь порушенными осенним ветром.

Большой секрет
Я неадекватна. О, до чего же я неадекватна! Любо-дорого глядеть.

Летом я понятно отчего неадекватна. Сам ты стихи, это проза жизни. Летом я просто прелесть. Летом мне не нравится ничего. Жару я не выношу, поэтому как только температура воздуха прогревается до двадцати градусов и выше, я страдаю. Страдаю у меня выражается в том, что я зверею.

Сейчас, погодите секундочку, сил нет терпеть. Я отойду, порычу и обратно вернусь, хорошо? Ужас, до чего хочется всех убить.

Рррр. РррррРРРРР!!!! Вот тебе, вот тебе, вот тебе. Всем сестрам по серьгам. Ну чего ты плачешь? Мама неадекватна. Я тебя предупреждала, не надо было рождаться. И замуж было не надо. И жениться. И вообще. Рррр. РРРРР!!!

Уф, вроде всё. Полегче. Так вот. Температуру, говорю, высокую не выношу. Выше двадцати градусов. Мне сразу от такой температуры хочется закопать себя во влажную землю и ни о чем не думать. Ну, ни о чем не думать у меня получается хорошо. Это у меня всегда хорошо получается. Но средняя температура по больнице у нас в Израиле - сорок градусов всегда. Ну ладно, тридцать. Да какая разница, если раздражает ужас как! Что раздражает? Да всё. О чем это я.

Сейчас, правда, не лето. Не лето, слава Богу, сейчас. Зима потому что. Сентябрь. Я скомандовала ему, чтобы он уже зима, и он таки-да. Кто сказал "в Израиле сентябрь самый жаркий месяц"? Наглая ложь, вранье и клевета. Кто сказал "зачем так много синонимов"? Если бы вы знали, сколько синонимов мне хочется употребить по этому поводу, вы бы были страшно благодарны мне за то, что большую часть своей жизни я вообще молчу. Да, это я УЖЕ молчу. А те, кто подавился в этом месте собственной шляпой, могут дальше не читать.

Кроме лета, меня много чего раздражает. Вот, например, когда я усталая по вечерам. Потому что вы только подумайте - я усталая домой с работы прихожу, а дома - они! Семья! Некоторые спят. Слава Богу. Остальные не спят. И на мой приход реагируют. "А не сделаешь ли ты, дорогая..." Не сделаю! Я неадекватна, я знаю. Но за вопрос "а не сделаешь ли ты", задаваемый мне после рабочего дня, легко могу убить. Даже если по задумке этот вопрос оканчивается словами "перерыв в работе и не попьёшь ли чаю, золото моё". Не попью. Или попью. Или не знаю, попью или не попью, только перестаньте меня уже раздражать!

Но то, насколько я неадекватна вечерами - это ерунда против того, как я неадекватна по утрам. Потому что вечерами я либо уже не хочу спать совсем никогда, либо хочу спать настолько, что просто молчу, ложусь и сплю (к сожалению, эти редкие вечера так и не научилась по-настоящему ценить моя семья). Но утро... Утро - это момент, когда я не вижу ни одной по-настоящему убедительной причины оставаться в живых. Ни для себя, ни для окружающих.

Утро - это не время суток, это состояние души. Утро у меня начинается в тот момент, когда я встаю. Первый час после того, как я встаю, мне даже не хочется никого убить: нет сил. Я могу только бессильно мычать, натыкаться на стены и в который раз пытаться понять, за что Тот, Который так блин остроумно Отвечает за Всё, наградил этот мир мной. По мне, так этот мир и без того достаточно несовершенен.

Второй час после подъема я еще не становлюсь адекватной, зато у меня уже есть силы на раздражение. Третий и далее часы дня я обычно провожу на работе, поэтому усилием воли делаюсь нормальным человеком. С трудом, но на моей работе иначе нельзя. А потом я прихожу домой.

Много лет назад, когда мы с Коллегой были еще совсем начинающими специалистами, пошла она как-то покупать себе компьютерную игру. И её спросили - какую игру вы хотите, милая девушка? Вы понимаете, задумчиво ответила девушка (а тогда эта девушка была очень такая из себя романтичная на вид - серые глаза и тонна золотистых локонов по плечам), я работаю с людьми... Да? - внимательно склонился над ней продавец. Поэтому, продолжила милая девушка, когда я прихожу домой, мне хочется стрелять, стрелять, стрелять...

А дома, между прочим, дела. Вам смешно. Но каждый день находится что-то, что приходится делать из последних сил. То чай пить, то курицу есть, то вообще разговоры разговаривать. Ну вот скажите мне - человеку, который только что отговорил целый день за деньги, зачем ему после этого бесплатно разговаривать? Правильно! Такому человеку разговаривать не нужно! Такому человеку нужно уползти в теплый угол и там лежать, постанывая. Но семья этого не понимает. "Ну послушай", говорит семья. Я слушаю. А потом говорю какую-нибудь гадость, я умею. А семья, зараза такая, смеётся и отвечает "ты неадекватна". А конечно же неадекватна. Будешь тут адекватной. С такой семьёй.

А еще гормональный дисбаланс. Я тут предложила одной своей подруге добавить состояние "гормональный дисбаланс" в интересы. Потом другой. Когда предложила третьей, задумалась. У меня гормонального дисбаланса нет и не может быть. Просто раз в месяц с моих глаз спадает пелена, и я начинаю понимать, что до сих пор жила в розовом тумане, а на самом деле жизнь черна и беспросветна целиком. И все мои предыдущие ощущения - что, дескать, не так уж плохо порой и что, мол, бывает и хуже - исключительно иллюзия и самообман. Смысла ни в чем на свете нет, отношения бесполезны, люди неадекватны, любовь - химера, конец света уже почти настал и главное теперь - ни в коем случае не заводить детей. Когда я в такие моменты вспоминаю, что детей я, кажется, уже завела, я предпочитаю немедленно про это забыть. Мне в такие моменты вообще лучше про всех забывать, потому что как только я про кого вспоминаю - сразу же хочется его побыстрее добить. Из жалости.

В общем, это не я неадекватна, это все вокруг наивные слепцы. А моё ежемесячное ощущение нашей всеобщей судьбы как полного кошмара - это и есть настоящая правда жизни. И не надо со мной спорить, пожалуйста. Вам же хуже будет. Вы же в курсе, не первый месяц на свете живём.

Потом оно проходит и некоторую часть месяца розовые очки продолжают украшать мой неслабый семитский нос. Сбить их до следующего периода просветления и осознания не удаётся, поэтому в основном я ничего. Кроме как по утрам, когда я только что встала, днем, оставь меня в покое, я же на работе, и вечерами, про это я уже говорила. А так ничего.

И ладно бы я была в этом мире одна. С собой одной я бы еще как-нибудь договорилась. Если бы перебить смогла. Но вокруг же народ! Ох.

Частично окружающие меня люди вполне себе адекватны. И это невыносимо, потому что когда неадекватный человек видит адекватного, ему сразу становится ясно, кто из них двоих среди них лишний. Но частично окружающие неадекватны еще более меня! И вот это уже совсем концы. Разговариваем вчера с Коллегой. Она с работы, я с работы же, но раньше. То есть я уже отдохнула слегка, а она еще нет. Ноет.

- Тебе хорошо...
- Чем это мне хорошо?
- Ты отдыха-а-ала...
- Полтора часа.
- Ты вы-ы-ыспалась...
- Неделю назад в последний раз.
- У тебя ребёнок уже спи-и-ит...
- Да, и укладывала его я!
- А мой еще не-е-ет...
- Ну так уложи!
- Ну вот я и укла-а-адываю... (зевает)
- Так вот уснёт она сейчас, и отдохнёшь.
- Ага-а-а... Но тебе хорошо...
- Да чем это, чем это мне так хорошо?
- Ты уже на завтра всё собралаааа... (завтра мы работаем вместе)
- А ты - нет?
- А мне еще завтра чистить зубы!!!

Потом она клялась, что хотела сказать "мыть голову", но оговорилась. Я сделала вид, что верю. Но вы поняли, среди кого я живу?

Я предложила Коллеге почистить зубы, тьфу, то есть вымыть голову уже сегодня. Она сказала, что сегодня у неё нет сил. Я предложила сделать это быстро, "по хронометру". Она услышала "похоронометру" и умилилась, какое хорошее слово - "похоронометр". Порадовались слову, пообсуждали, что именно мы будем похоронометром замерять. Решили, что всё вокруг. Знаете, как приятно - выходишь на улицу, похоронометр наготове, и замеряешь, замеряешь... Чудесно. А начать замеры можно с себя. Правда, есть опасность, что похоронометр зашкалит. И придется новый искать, а где в наше время приличный похоронометр найдешь?

Нарадовались, пытаемся завершить разговор.

- Ну ладно, - говорю - раз ты такая никакая, давай мы уже сегодня встречаться на чашку чая не будем. Я спать пошла.
- Ыы, - ноет Коллега, - а я что буду делать?

И тут не выдерживает Дима, краем уха слушающий весь диалог. Когда после серии жалоб на усталость, желание удавиться и кучу предстоящих дел следует коллегин вопрос "а я что буду делать", он доброжелательно поясняет из своего угла:

- Чистить зубы.

Я тут на днях фразу замечательную прочла. "Он, конечно, прав, но я с ним не согласна". Так вот. Вы же видите - с окружающими меня людьми можно жить, только будучи полностью неадекватной. А если какой-нибудь человек считает, что с неадекватными людьми жить невозможно - он, конечно, прав. Но я с ним не согласна.

Потому что я же вот - живу.

Любимое стихотворение  ::)

Котёнок (автор Данияр Сандыбаев)

Холодный зимний день, а на ладошках
Свернулся маленький комочек…
Котёнок… просто маленькая кошка…
Любимая и ласковая очень.

В руках надёжных, сонно щуря глазки,
Мурлыкала тому, кого любила,
Кому доверилась, кто подарил ей ласку,
С кем одиночество и боль обид забыла.

И Он любил её как никого на свете,
Такую тёплую, пушистую, родную.
Он знал, что за неё теперь в ответе…
Он приручил её… Он полюбил такую.

И выходя на улицу, котёнок
Безумно радовался белым хлопьям снега.
Он знал, что тёплые ладони
Всегда спасут от холода и ветра.

И если станет вдруг тоскливо, одиноко,
То нужно лишь позвать Его, мяукнув…
Котёнок знал, что не посмотрят строго
Его глаза на преданного друга.

И вот однажды в зимний день, всё как обычно,
Котёнок ждал Его в пустой квартире,
И час за часом отмерял привычно,
И как обычно думал «не забыл ли?»

Шаги… их не узнать довольно сложно,
Но что-то в них не так… не то во взгляде…
И глянув на неё, Он осторожно
С ладошек отпустил… котёнка… рядом…

Что ж, новая забава… лучше прежней…
Он предал… Он забыл… нашел другую…
Он смел убить её надежду,
Прогнать её… любимую, родную…

И маленький котёнок в зимний холод
Бежал по снегу что есть силы.
И звал его к себе вечерний город
Забыть о том, что и его забыли.

А белый снег, когда-то мягкий и пушистый,
Предательски кололся, обжигая лапки.
И знал котёнок, что уже ни в чём нет смысла,
Что никогда не будет всё в порядке.

И выбившись из сил, роняя слёзы,
Упал в холодные объятья белой вьюги,
Не чувствуя смертельного мороза…
Все мысли были о любимом друге.

Закрыв глаза, Он оказался очень близко,
И стало так тепло, как раньше на ладошке…
Теперь он с тем, о ком все его мысли…
Уснул котёнок… просто маленькая кошка…

Карамельный Кот

Подустав от сплетен настырных шпрот
И вранья вчерашних котлет,
Полосатый, как торт, Карамельный Кот
Покидает тесный буфет.
Исчезает смрад, отступает страх, удается год,
Если в лунную ночь покидает буфет Карамельный Кот.

Он спешит, он ведёт шоколадный "Форд"
По фисташковому шоссе,
Он, конечно, сладок, но очень твёрд,
Он не трюфель — нравиться всем.
Вслед кричат: «Берегись, дурак», но ему плевать.
Он умеет смешить и придумывать вычурные слова.

У него полосатый цветной жакет,
Марципановое пальто.
Сорок лет спустя на любом лотке
Будут сотни таких котов.
А сейчас и хлеба-то вдосталь нет,
С каждым днём ты ближе к земле.
Но бывает, когда тебе десять лет --
Карамель важнее, чем хлеб.
В час, когда не останется больше сил, и далёк восход,
В твой блокадный город, мурча, войдёт Карамельный Кот.

Будет небосвод и высок, и чист.
И отец, и брат -- за столом.
Будет жженый сахар слегка горчить,
Растекаться в груди теплом.
Ты проснёшься и с этого дня будешь добр и смел.
У открытой створки окна в кульке лежит карамель.

(c) Шутник (lllytnik)
Отсюда: lllytnik.livejournal.com/13942.html

Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался…»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.

Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
- Что за чёрт? – думает Юзек. – Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», – вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…

Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
- Юзек, я открою окно, ладно? - шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.

- Хочешь пить? – а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» - Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.

(с) pristalnaya
Отсюда: http://pristalnaya.livejournal.com/

Кушать подано

С экрана неспешно сползает стартовый титр.
Теперь в кадре улица, скоро включат луну.
Добро пожаловать, дети, у нас здесь тир:
Нас будут отстреливать раз в пятнадцать минут.

Я делаю первый шаг, маршрут мне знаком.
"Идти нужно медленно, медленно, не забудь..."
Минут через десять я буду лежать ничком
В фигурной меловой обводке, с дырой во лбу.

Так хочется убежать и махнуть на юг.
Вторая неделя проката: вторник, среда...
В анонсе написано "триллер", и я встаю
К убийце спиной, начинаю покорно ждать.

Секунды текут в мучительной тишине,
Шаги и стук сердца не стали включать в саундтрек.
Неважно. Я чую спиной, и сегодня мне
Удастся отметиться в этой дурной игре.

Я делаю выпад,
скалясь,
смеясь,
рыча,
Выбрасываю
заточку
из рукава.
Испуганный техработник жмёт на рычаг,
И лунный диск вдруг делается кровав.

Прощаюсь с противником.
Молча смотрю в его
Стремительно стекленеющие глаза.
Беру сигареты, бумажник, кастет и ствол,
Кромсаю экран и с треском врываюсь в зал.

Всё замерло. Меж рядами за литром литр
Течет ледяная, медово-густая жуть.
В анонсе написано "триллер", вы все пришли
За триллером.
Я вам его покажу.

(c) lllytnik
отсюда - http://lllytnik.livejournal.com/

«Отзовись, - говорит она, - Марк! - и всё смотрит на воду. -
Если ты вот сейчас не всплывёшь, я пошлю тебя к лешему!»
Деревенские дети обходят её - то тропою, то бродом.
Так их мамки велят - ведь она же почти сумасшедшая.

И приходит на берег, и шепчет какие-то бредни.
Старики головами качают: «Ах, бедная, бедная…»

«Слышишь, Марк, наша девочка выросла, учится в городе.
Её хвалят, она занимается оперным пением.
У неё с каждым разом всё меньше и меньше поводов
Навещать меня здесь. И на всё - своё личное мнение».

Всё зовёт, всё стенает, всё машет рукою кому-то.
Словно рябь по воде пробегают пустые минуты.

«Марк, послушай меня. Наша дочь собирается замуж.
Кто её поведёт к алтарю, если ты не вернёшься?» -
Постоит, подождёт, бросит в воду глубокую камушек,
И всё кажется ей, будто голос оттуда донёсся…

И вплетает в белёсые волосы алую ленточку,
И всё ждёт неизвестно откуда прощальную весточку.

«Здравствуй, Марк. В нашем доме сегодня не мыто, не прибрано.
Что мне делать, скажи? Наших внуков увозят в Америку!
Я туда не хочу, я умру там… и где это видано,
Чтоб оставить тебя одного тут, у этого берега.»

«Боже правый, прости!» - говорит, а сама раздевается,
И вода обнимает её… и она, наконец, улыбается…

(с) Елена Касьян

Челобитная

Мой смешной Президент! Наше дело — почти труба. Наши пушки покрылись вонючим змеиным воском. Наши лучшие люди сгоняют прицел со лба и скрипят обожженным на солнцепеке мозгом. В кокаиновых джунглях их разума бродит ложь, вырываясь наружу всплесками ржавой мысли, и на эту свору не нужен ни Буш, ни нож, их глаза потухли, а подпрограммы скисли.

У твоих советников соки текут из глаз: насосались, милые, вкусных подземных соков. Они пишут тысячи правильных скучных фраз, ни в одной из которых не видно большого прока. Твои руки чисты, и рубашка бела, как снег, а еще интернетах ты постить умеешь блоги, тебя терпят в домах твоих европейских коллег и плебеи целуют во время визитов ноги. Ты немного нелеп — со своей большой головой, ты весьма образован, и ростом — почти как Ленин. Иногда возникает сомненье, что ты живой, а не рендер, как это придумал еще Пелевин.

Ты пришел ненадолго (тебя сюда водрузил незаметный премьер с манерами дзюдоиста), но такое чувство, что в этой вашей грязи даже наносекунда не сможет остаться чистой. Недвусмысленный дятел в больших кремлевских часах отбивает time твоего недлинного срока. Ты, наверно, решил, что метод живого пса побеждает львов. Как любитель старого рока, ты бы должен помнить, что каждый, открывший рот, неизбежно сотрется в пыль молодой шпаною. А такая штука из мифов, как «твой народ», просто так, от скуки, почти никогда не ноет.

Погляди-ка вниз — у страны не осталось дна, в этот слив текут, ускоряясь, гнилые реки, но она ведь еще не в морге, твоя страна, и по ней еще ходят какие-то человеки. Генералы пляшут канкан посреди болот, утешаясь тем, что плясать не придется долго, потому что каждый из них по утру умрет, уповая на то, что останется чувство долга у солдат, что, конечно же, всех спасут. Но солдаты давненько стали ненужным шлаком. Погляди, мин херц, что шевелится там, внизу, погляди на людей, стоящих привычным раком.

К вертикали власти прилипло столько дерьма, что его не содрать пресловутой ядрёной бомбой. И когда начнется веселая кутерьма, ты надеешься спрятаться в хитрые катакомбы, но поверь, мон шер, в катакомбах не будет мест, и свинья, на которую ты положил с прибором, обнаружит тебя и не думая долго, съест, сколь бы ты не смотрел на нее изумленным взором. И твоя история кончится в тот же миг, фиолетовой вспышкой на фоне смердящих трупов. Над китайской землей разнесется последний крик. Поворачивать время будет довольно глупо.

Мой смешной Президент! У трубы — лишь один конец, ровно тот же конец, что у этой нелепой сказки. Мономах оставил всего лишь один венец, на твое чело он не лезет без щедрой смазки. Но поскольку ты есть и пока занимаешь трон, и поскольку толика времени сохранилась, — прекрати (хотя бы для вида) считать ворон. И кончай паясничать, батюшка, сделай милость.

(c) Егор Трубников
Отсюда: http://mcdowns.livejournal.com/260524.html

Мать

- Пришли и сказали:
"Сын твой, за тридцать сиклей
или динариев...
Точно не знаем, но умер.
То ли его на крест, то ли сам - на осину..."

А в доме мал-мала меньше, кручусь до сумерек,
до упаду. Муж бездельник
и пьяница - должен всему Кариоту,
вечно без денег,
всегда без работы...
Одна надежа - на сына,
на старшего - вырос и умным,
и сильным.
И вот, то ли его на крест, то ли - сам на осину...
А ведь говорила:
"Cыночек, милый,
куда же ты с этим нищим?
Что тебе - дома мало?
Места под крышей?
Пусть даже прохудившейся -
ну так починим..."

Сказали: "Даже не знаем, где схоронили..."

Маленький был - рыжий, забавный,
проныра.
Упал с обрыва - ножку поранил,
плакал - "Mама, так больно!"
А я шутила - "До свадьбы залечим..."
И вот - то ли его на крест, то ли...
Нечем....нечем....
нечем дышать...
Жизнь свою в щепки кроша,
ты и не думал о маме, мальчик.
Вой по-собачьи,
псиной
скули над непутевым сыном...
То ли на крест его, то ли сам - на осину.

А может, все это сплетня?
Вернется через неделю,
смеясь: "Мама, это все глупые сказки
на Пасху.
Ты к старости стала
доверчива да плаксива.
Какие осины под Ершалаимом? -
Оливы..."

(с) Геннадий Нейман

Письмо с войны

Здравствуй, мама, нынче пишется само,
Лунный свет…Я даже свечи погасил.
Вот пишу тебе прощальное письмо,
Нету больше ни терпения, ни сил,
Ни восторга нет теперь, ни куража,
И куда-то подевался весь азарт.
Лупит снайпер со второго этажа,
Так прицельно, что какой там, к чёрту, фарт!
Тут ни голову не высунешь, ни нос…
Нет, затихли, совершают свой намаз.
Их Аллах, видать, сильней, чем наш Христос,
Если нас тут гибнет больше в десять раз.
А они здесь, ма, такие, как и мы -
Пашут землю, любят горы и коней,
Бесшабашны, но наивны и прямы,
Но живут суровей. Строже и бедней.
Нас тут, видимо, продержат до конца,
Мы зависли, точно жерех на блесне.
Жаль, избыток где-то цинка и свинца
Стимулирует участие в войне…
Мам, тут пара капель крови на листке,
Не волнуйся, вся на месте требуха,
Просто кожу ободрало на руке,
Я не ранен, поцарапан, чепуха.
Нас тут двое – только я и пистолет.
Пуля-дура просвистела и ушла,
Лишь повис хрустальным звоном флажолет
Тонким эхом от разбитого стекла.
Мы прорвёмся…
Мне бы в баньку, хоть на час!
А потом с бутылкой пива на софу…
Ма, тут к звёздам много ближе, чем у нас,
Да и к Богу, правда, рядом, тьфу-тьфу-тьфу…
Знаешь, ма, а Колька-рыжий тоже жив,
Правда, в плен вчера попал к боевикам.
Только я, да Николай на весь призыв,
Остальные - грузом двести - по домам…
Маловато нас на склонах этих круч,
Но приказано держаться до утра…
Мам, я выживу, не бойся, я везуч!
Значит свидимся.
Пока!
Уже пора…

(с) Алексей Порошин

Мизантропические стансы
Художественной ценности не представляет.

Так они залезают в твой мир и жрут его,
Чавкая, захлебываясь, вздыхая:
"Можно войти в Жж с твоего компьютера?"
"Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"

Я убегаю, прячусь, сижу на корточках -
Но отказал спам-фильтр, дыра в системе.
"Можно, я одолжу у тебя ту кофточку?"
"Можно войти в тебя из твоей постели?"

День пролетит и ночь проползет тягучая,
Серыми клочьями лезет из неба вата.
"Можно, я полюблю тебя и помучаюсь?
Можно ты в этом сама будешь виновата?"

В общем-то, я не дока в вопросах этики,
В общем-то, я могу и послать подальше,
Только не понимаю, что делать с этими,
После того как ты себя всю отдашь им.

С цельными, как молоко трехпроцентной жирности,
С точными, как инструкции генеральские.
В этом лесу совсем не осталось живности,
Нужен хотя бы день для регенерации.

Не отпускают, пытаясь исчезнувший жар грести,
"Где ты"? - кричат - "Мы привыкли, приди, пожалуйста"!
Капают, капают, капают слезы жадности,
Чтобы их обменяли на слезы жалости.

Боже, они внезапны, как водка в тонике,
Люди умелой кисти, скульптурной лепки.
"Можно я разлюблю тебя после вторника?
Можно в четверг поплачу в твою жилетку?"

Как они знают свой текст, как они поют его, -
Будто "Michele, ma belle" или "Who by fire".
"Можно войти в ЖЖ с твоего компьютера?
Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"

Нет, ничего такого особо страшного,
Сдать бы отчет и закончить весь этот чат.
Как же мне тоже хочется что-то спрашивать.

Только никто
не тянется
отвечать.

(с)izubr
http://izubr.livejournal.com/234712.html

Вот, нашлось с утра в сообществе Умки.
http://ru-umka.livejournal.com/1098178.html
Далее - авторский текст:


Наслушался тут Умки, Дилана и Баэз и внезапно сочинил песенку.  Получилась "несуществующая песня несуществующей Умки с несуществующего альбома". Дико извиняюсь, но захотелось поделиться.


Кто-то ходит по канатам,
Кто-то бредит по палатам,
Кто-то жаждет быть богатым,
Кто-то в поле с автоматом.

Мы с тобой не знали правил,
Не хотели гнить в канаве.
Мы достойны высшей меры -
Мы сбежали из вольера.

Шли без направления и цели,
Оказались на краю земли.
Лишь немногим меньше, чем хотели,
Лишь немногим больше, чем могли.

Где-то океанский ветер,
Где-то парус на корвете,
Где-то отпертые клети,
Где-то рай, что нам не светит.

Мы с тобой послали к чёрту
Царство скалящихся мёртвых.
Хлещем чай в пустом вагоне,
Оторвавшись от погони.

Семь шаббатов на одной неделе,
Сгинули в болотах патрули.
Лишь немногим меньше, чем хотели,
Лишь немногим больше, чем могли.

Нам с тобою было мало
Вида из окна подвала.
Что нам запертые двери -
Мы ни грамма в них не верим.

С плеч осыплются погоны,
С лысин свалятся короны.
Контрабасы и тромбоны
Под стеной Иерихона!

Всё взаправду, всё на самом деле,
Вместо стен - леса и ковыли.
Лишь немногим меньше, чем хотели,
Лишь немногим больше, чем могли.

Автор: Vladimir E. Oblomov (ЖЖ-юзер  v_oblomov)

Восхождение: Небесный Хор

На работе столько дел - разгребай лопатой, посетители гудят, словно стая чаек. Кевин мало спит, обедал давно когда-то, по столам разносит блюда и чашки с чаем. Над плафоном старым вьются, наглеют мухи, духота и шум царят в городке приморском. Официанты ходят бледные, словно духи, от финансов, сна и нервов осталась горстка. Говорили ведь - останься в своей столице, там прохладней, чище, легче, и денег куча...

...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик. Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам. Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным. Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...

И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.

***
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался! Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался. А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег. Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени. Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...

....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! - просто тот дрожал, скулил и сидел на месте...Волк в какой-то из моментов не смог иначе. Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться - тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце. С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...

На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.

***
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги. Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги. А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...

Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.

...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды. Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой. Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен, как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...

Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.

***
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь. Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует. Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость. Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче", подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...

Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....

...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком, но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью,
и уходит в тень,
становится темнотою.

(с) Джек-с-Фонарём
http://www.diary.ru/~cheyzheon/p159358946.htm

Удивительно, на что можно случайно наткнуться в Сети. Взято по адресу http://xage.ru/comments.php?id=2093 Автор - Юлия Мельникова, название стихотворения - "Катана".

Отполирован
До кости металла
Меч самурая.

В шорохе капель
Так выгнулась
Бабочки Тень.

Сумрачный всадник,
Не помнящий
Ада и рая,

В Белом ущелье
Я встречу
Гарцующий день.

Белые лилии
Сорваны.
Нежная веха!

Жив ли
На круге земном
Мой единственный друг…

Если
Тебя позову –
Отзовётся ли эхо?

Громче
Послышится
Сердца ли скорбного стук?

Голос,
Наитием гор
Прорастающий к небу,

Лишь с молчаливой
Катаной,
Похоже, сравним.

Словно жестокое Солнце,
Что слепит
По снегу,

Звук её –
Молния.
Что устоит перед ним?

…Самое-самое дно.
Я немного
Устану.

Нет никого,
Кто сказал бы:
«Путь – к свету. Держись…

Порох и подлость – одно.
Поднимая ж
Катану,

Помни,
Что легче цветка
Обрывается жизнь...»

Лично я - под впечатлением. И еще - чем-то мне это напомнило творчество Марии Семеновой.

The Last Day оf Summer

Гуляли ночью, рассвет в два-тридцать, прохладным ветром с Невы укрыться, смешались в памяти знаки, лица, с ума сошедшие небеса.
Дорога вилась, цвела, манила, звала пластинкою из винила, и, верно, скинутся на чернила все те, о ком я рожден писать.
Спускались к морю с потёртым ранцем, мешали сдуру вино и танцы, и я б, наверно, еще остался, но точно знаю же, что влюблюсь.
Ввернуть сейчас бы про равновесье, но стих не пишется, хоть ты тресни, пардон, сегодня другая песня, мой старый летний паршивый блюз.
Кружили мысли нелепым вальсом, я много думал и ошибался, ни муз, ни музыки, ни Пегаса, и нет покоя тебе, душа...
Но что-то утром шептало в уши: "ты можешь больше, ты можешь лучше", будил под утро несмелый лучик - мы вместе делали первый шаг.
Ты ждёшь, я знаю, других историй, про битвы, замки, поля, просторы, про гнев царей, про врагов престола, про звон самшира, про стук карет
Настанет осень, и возвратится визирь, шаманка, король, убийца...но нынче - август, жара и птицы, и я открою один секрет.

Я думал раньше, что сказки - это волшебный мир под рукой поэта, пираты, гоблины и скелеты, чужие тайны во тьме веков,
Мечтал о Ехо, о Средиземье, о странах, башнях, мирах подземных, о карте, двери, волшебном зелье, что унесёт тебя далеко...
...А сказка - это путём окольным наткнуться на невесомый Смольный, и рокот призрачной колокольни вокруг танцует, поёт, бежит;
Солёным ветром, мечтою ранней нестись меж морем, теплом, горами, тогда окажется лучше Нарний лукавый утренний Геленджик.
Когда в сомнений и страхов тине ты заползаешь на свой квартирник, а люди - дивные, как с картины, и в мыслях только - "читай", "живи",
Когда за книгой, плацкартным чаем, летишь обратно бродягой-чайкой, и вдруг приходит: "Скорей. Скучаю." от самой старой твоей любви.
Когда под жарким июльским солнцем играешь в "ладушки" ты с японцем, а он мухлюет, вопит, смеётся, бежим и прячемся от дождя,
Когда друзья, что по разным странам, звонками рвут паутину станций, и это очень тепло и странно - в кого-то верить, кого-то ждать.

Ведь сказка - это не гул заклятий, не томный блеск королевских платий, не монстр в недрах твоей кровати, не фея с тыквой, не кучер-мышь,
Любое чудо - живое, дышит, оно в глазах, километрах, крышах, оно тем больше, сильнее, выше, чем ты охотней его творишь
Любое чудо - не в тюрьмах книжных, оно снаружи, оно подвижно, с ним мир - поверишь ли, удивишься - на нитку соткан из лучших мест.
Иди вперёд, сочиняй, надейся, живи мгновеньем, мечтою, песней, и дверь, зелёная, как у Уэллса - представь! - окажется в твой подъезд.
(с) Джек-с-Фонарём

в старом парке катает детей желтогривый пони. мандарины, бумажных снежинок шуршащий ворох.
есть такие огни, что горят далеко за полночь, есть такие места, куда лучше прийти - нескоро.

есть такие маршруты: считаешь шаги, мурлычешь. прямо - сто, двадцать восемь - налево, калитка с краю. дверь зеленая, пара ступенек.
дошел? отлично.
это просто кафе - а чего ожидал ты, рая?

это просто кафе - для случайных, заблудших, странных. крылья, куртки, помятые джинсы и чей-то хвостик. здесь есть кофе и чай, и бинты на чужие раны...

объяснить? я попробую. это, по правде, просто.

вот бывает - Мидгард, и бои, и вино Вальгаллы, стук копыт над холмами, решетки резных заклятий. а иному - небесную сетку, чтоб не лагало, а иному - луну, и леса, и лохматых братьев. кто-то вечной дорогой уходит в миры иные, получаем по вере, по силе, по малой сдаче. бьют часы, за воротами бесятся вороные...

только есть исключения в правилах - как иначе?

просто чья-то двадцатка побьется на три семерки, просто кто-то не хочет оставить наш шумный город. просто кто-то еще не любил и не видел море, просто кто-то умеет хранить и беречь от горя. бестолковые ангелы, звери, агенты НАТО, здесь им - вроде причала, когда передышка в службе...

в общем, призраки. тени. теперь-то уже понятно?
можно сесть в уголке, разговоры чуток послушать.

я нашел их - случайно, я, в общем, везде случаен, а считаю шаги - по дурной, чтоб ее, привычке. не гоняют - и хлеб, иногда согревают чаем, иногда мы играем в карты на спор и спички. я их знаю в лицо - но едва ли смогу увидеть, за работой нельзя им спустить ни малейшей лажи...

что? тебе показать? не смогу, извини. не выйдет.
ты... ну, слишком живой.
это вынесет там не каждый.

не спеши обижаться. есть дело одно, послушай: деликатное, глупое, не заварить бы каши.

что больнее всего царапает, тянет душу: им нельзя повидаться с теми, кто - здесь пока что. ни письмишка семье, ни - украдкой из-за колонны в переходе метро, ни намека, ни звука, вздоха. я не знаю, но верю, что это чертовски сложно, так недолго пропасть от тоски и совсем засохнуть.

только раз, в декабре, когда время смешно и жарко, обвивает гирлянды и рвется на клочья где-то...
я иду мимо парка. в сугроб положу подарок - просто старый мобильник, без камер и интернета. там дешевая "симка" - купил у метро на мелочь, там заряд батареи - дня на три, наверно, хватит.

знаю, глупо - но просто. не надо быть сильным, смелым... просто, знаешь, мобильник. и снег - серебристой ватой.

под конец декабря оживают, взлетают мифы. след олений, носок у камина, бродячий леший.
чьи-то руки берут телефон, набирают цифры. чьи-то тени мелькают среди суеты и спешки.

мимо вас не проходит порою случайный призрак?
не волнуйтесь, открыто кафе - при любой погоде...

смс с незнакомого номера - "Merry Christmas!"
смс с незнакомого номера - "С Новым Годом!"
(с) wolfox

Борис Беркович, конец 80х.

Татарский угол зелен, пуст,
А на могиле Исмаила
Жасминовый взорвался куст –
И дверь к ограде приварило.

Расцвел – а значит, прощены
Кривая служба инженера,
И своеволие жены,
И недостаточная вера.

Сточился лунный ятаган.
От жизни дерево осталось.
А имя взрывом по врагам,
Чалмой, жасмином написалось.



Он же:

Декабрист

Белые белые белые белые флаги.
Я отвечаю за всех, кто остался живой.
Если связной офицер не верен присяге,
Шпагу шпиля сломай над моей головой.

Ангел на шпиле. Ангел залез повыше.
Страшно слезать? Крикни оттуда весть:
Наш полковник вчера на площадь не вышел -
Значит, полковник именно я и есть.

Абба-карабба, жизнь моя и чужая,
Солнце, череп - я для себя решил:
Если погибнешь, деспота поражая,
Будет хотя бы ясно, зачем ты жил.

Я никого не простил и ни с кем не простился.
Ухнуло полдень. Ангел висел, дразня.
В нишу ястреб голубя рвать спустился,
Как денщики пели третьего дня...
(1987 г.)

Владимир Ланцберг
Г. Киселеву

Все бы ладно и все бы ничего,
Да с замком никак не сладить.
Нынче в ночь на кулички раз в году
Отправлялись поезда.
Только дверь кто-то запер и ушел
Втихомолку, на ночь глядя.
На ночь глядя, такие вот дела -
И не деться никуда!

Так возьми досконально изложи
На бумажной четвертушке -
С чем в ладу, с чем немного не в ладу,
Чем допек утробный вой.
Помнишь, в прошлом столетии писал
Александр Сергеич Пушкин
Про такую забавную игру -
Бой Руслана с Головой.

А тому, кто родился с головой,
Нет ни праздников, ни буден.
Щиплет Гамлет ромашку -
"Быть, не быть?" -
Тоже вроде бы учен.
Со своими, не чьими ж там нибудь
Головами бьются люди;
Бьются насмерть, а если и на жизнь -
На какую, дело в чем!

Встань в рассвет - в санитарные часы
Свежевыскобленных улиц,
Помолись, вместо "Господи, спаси",
Повторяя: "Черта с два!"
Может, там, у аптеки за углом,
Жизнь тебя и караулит,
А что дверь кто-то запер и ушел,
Так на то ж и голова!

1975

Борис Беркович

Саше Соколову

"Сидим и ждем, как девушки в гареме,
Вот вырвемся - пожалуемся маме:
- Ой, мама, пролетает наше время,
Как облака над блочными домами!

А мама занята. Пойдем в тупик,
Пойдем в тупик - заброшенная ветка,
На ветке почка - старый паровик,
А в тупичке дощатая манжетка.

В манжетке бьется фабрика-рука
С большой трубой. Дымок на черном дуле,
А из него, как медленные пули,
Все время вылетают облака.

...Да нет, не облака, а пузыри...
...Не пузыри, а, знаете, такое,
Как светлые глаза в часы покоя,
Как радуги, как оттиски зари...

Труба дрожит, выбрасывая в дали
Объемные живые витражи.
- А из чего их гонят?
- Не дрожи,
Мы не пришли бы, если бы не знали.

На пустыре нетронутой зимы
На рельсах мы стоим вполоборота.
Ой, мама, открываются ворота.
Ой, мама, мы идем в ворота, мы..."
(1986 г.)





Все делили. Смотрели, как падает лес,
Как колючка натянута возле небес,

И в последнюю ночь до этапа без сна
Накололи друг другу свои имена.

Так, братаясь, дарили друг другу кресты:
Ты теперь - это я, я теперь - это ты.

Брат работал в порту. Смерть пришла по песку.
И когда его чиркнуло вкось по виску

Перетершимся тросом, точнее пера,
Брат на просеке не уронил топора.

Время молча ведет ледяные моря,
Как холодный полуденный свет декабря,

Несказанный, дразнящий мучительно свет,
Ни названья, ни краски, ни образа нет,

Если имя свое я к нему подберу,
Я умру.

И не морщит поверхности этих морей
Ни тропинка, ни холмик, ни веха,
Только надпись на пальцах начальника цеха,
Только надпись:
Андрей.

(1986)

Борис Беркович.

Мой дядя всю жизнь торговал колбасой,
И в этом весьма преуспел,
Но как-то под вечер без шапки, босой
Он вышел во двор и запел.

Промчались года, совершились дела,
Горохом засеяли двор,
Сквозь крышу давно конопля проросла,
А дядя поет до сих пор.

Я часто по темным дорогам ходил
И имя в потемках менял,
Но если я камни в карманах носил,
Все камни летели в меня.

Я верю, что ближний не слеп и не глух,
Что "стыд говорить" - это ложь.
Когда тебя жареный клюнет петух,
Я верю - и ты запоешь.

Вы слышите голос, ревущий сквозь тьму?
Сложите у входа металл,
Войдите во двор и подпойте ему.
Мой дядя немного устал.

1983 г.

Зарисовка зимняя, унылая
...И тут у нас внезапно, как обычно,
Закончилась осенняя погода,
Ударили жестокие морозы
И бьют уже не первую неделю,
И по углам замёрзшие поэты
Сидят, клянут погоду и болеют,
При этом вдохновенно сочиняя
Чего-нибудь про Кая и про Герду
И про других подобных персонажей,
Но главное - с трагическим финалом.

А призрачный и очень грустный Пушкин
То к одному подходит, то к другому,
И, зная, что никто его не слышит,
В двухсотый раз упрямо повторяет:
"Мороз и солнце, люди... День чудесный..."
(с) Sammium

Вислава Шимборска

Ночь

И сказал Бог Аврааму: возьми сына твоего,
единственного твоего, которого ты любишь, Исаака,
и пойди в землю Мориа,
и там принеси его во всесожжение на одной из гор,
о которой Я скажу.

В чем повинен Исаак? Поведай, отче!
Бросил мяч в окно соседа? Скатерть залил?
Изодрал штаны единственные в клочья?
Кур распугивал? Подсказывал? Шпаргалил?

Этой ночью мне не спится, мне одной.
Спится взрослым, и тихи отец и мама.
Ночь покойна, но сгустилась надо мной,
безысходна, как готовность Авраама.

Ну, а вдруг и на меня случайно глянет
божье око, как тогда на Исаака?
Захоти он, Бог и старое помянет.
Бьет озноб меня от ужаса и мрака.

Что-то в окнах забелеется сначала,
птицей, ветром ли влетит ко мне, тихоне.
Но у птиц таких я крыльев не встречала,
да и ветер не врывался в балахоне.

Бог, конечно, притворится, что к соседу,
что сплошал и недоволен сам собою,
а потом отца попросит на беседу
и на кухне оглушит его трубою.

И с отцом наутро выйду я за двери,
выйду, ненавистью полная немою,
ни в добро и ни в любовь уже не веря,
беззащитная, как лист перед зимою.

Нет ни веры, всё равно она обманет,
ни любви в моей груди опустошённой.
Что настанет, то настанет, а настанет -
и почую вместо сердца гриб сушёный.

Бог на облаке присмотрится к костру,
ровно, ладно ли горит. Любуйся вволю,
как умру наперекор - а я умру,
уцелеть себе я просто не позволю!

С этой ночи непомерно одинокой,
с этой ночи над терзаньем и дерзаньем
Бог заметно присмирел и понемногу
от дословности пришёл к иносказаньям.

Юрий Нестеренко

Ах, какая была держава!
Ах, какие в ней люди были!
Как торжественно-величаво
Звуки гимна над миром плыли!
Ах, как были открыты лица,
Как наполнены светом взгляды!
Как красива была столица!
Как величественны парады!
Проходя триумфальным маршем,
Безупречно красивым строем,
Молодежь присягала старшим,
Закаленным в боях героям -
Не деляги и прохиндеи
Попадали у нас в кумиры...
Ибо в людях жила - идея!
Жажда быть в авангарде мира!
Что же было такого злого
В том, что мы понимали твердо,
Что "товарищ" - не просто слово,
И звучит это слово гордо?
В том, что были одним народом,
Крепко спаянным общей верой,
Что достоинства - не доходом,
А иной измеряли мерой?
В том, что пошлости на потребу
Не топили в грязи искусство?
Что мальчишек манило небо?
Что у девушек были чувства?
Ах, насколько все нынче гаже,
Хуже, ниже и даже реже:
Пусть мелодия гимна - та же,
Но порыв и идея - где же?
И всего нестерпимей горе
В невозможности примирений
Не с утратою территорий,
Но с потерею поколений!
Как ни пыжатся эти рожи,
Разве место при них надежде?
Ах, как все это непохоже
На страну, что мы знали прежде!
Что была молода, крылата,
Силы множила год за годом,
Где народ уважал солдата
И гордился солдат народом.
Ту, где светлыми были дали,
Ту, где были чисты просторы...
А какое кино снимали
Наши лучшие режиссеры!
А какие звенели песни!
Как от них расправлялись плечи!
Как под них мы шагали вместе
Ранним утром заре навстречу!
Эти песни - о главном в жизни:
О свободе, мечте, полете,
О любви к дорогой отчизне,
О труде, что всегда в почете,
И о девушках, что цветами
Расцветают под солнцем мая,
И о ждущей нас дома маме,
И о с детства знакомом крае,
И о чести, и об отваге,
И о верном, надежном друге...
И алели над нами флаги
С черной свастикой в белом круге.

Томас Дилан

Не уходи смиренно в добрый путь

Не уходи смиренно в добрый путь,
Пусть старость будет месть и гром и шквал;
Бунтуй, бунтуй, что умирает свет.

Мудрец, ты убедишься: тьма права,
И слово меркнет и чадит, но ты
Не уходи смиренно в добрый путь.

Ты, праведник, когда последний вал
Слизнет дела твои, как пестрый сор,
Бунтуй, бунтуй, что умирает свет.

Безумец, вовлеченный в пляску солнц
И поздно разгадавший: это крах,
Не уходи смиренно в добрый путь.

Муж чести, в чьи глаза глядит, слепя,
Слепых очей свистящий метеор,
Бунтуй, бунтуй, что умирает свет.

И ты, отец, на скорбной высоте
Благослови меня и прокляни.
Но не иди смиренно в добрый путь.
Бунтуй, бунтуй, что умирает свет.

:)Я смеялась
Сказка о рыцаре на белом драконе и трёхглавой принцессе

Скакал себе рыцарь на белом драконе,
Лишь изредка делал короткий привал.
Ждала его ведьма в глуши на балконе,
Которой он клятву когда-то давал.

Немного грустил впечатлительный рыцарь,
На избранный жребий невольно греша.
Ему не особо хотелось жениться,
Но в целом колдунья была хороша.

Зрачки вертикальны, зелёные глазки,
И змейки на плечи спадают волной.
С такой можно ночью гулять без опаски,
Он с ней как за каменной будет стеной.

Тот рыцарь, в родную природу влюблённый,
Порою с восторгом глядел в синеву,
А также смотрел, донельзя умилённо,
Как белый дракон поедает траву.

Вдруг треск раздаётся из тёмного леса.
Застыли они под широким кустом,
И видят: стоит на опушке принцесса
О трёх головах и с огромным хвостом.

Три пасти взревели весьма громогласно,
Оскал омрачил выражение лиц.
И три пары глаз, голубых и прекрасных,
Свирепо глядят из-под длинных ресниц.

Страх рыцаря вам не смогу передать я;
Такой и врагу не желаю расклад.
Её кружевное атласное платье
Пугало почище доспехов и лат.

О рыцарь, сражаясь на благо отчизны,
Не бойся Кащея, волков и Яги,
А бойся девчонок, младых и капризных,
От них, как от страшной холеры, беги!

Наш рыцарь послужит печальным примером:
Нельзя доверяться коню и мечу.
Принцесса его утащила в пещеру,
Зачем - я, признаться, гадать не хочу.

Не жди жениха, чернокудрая фея;
Утрата, конечно, твоя нелегка.
Твой рыцарь на свадьбу прибыть не успеет.
Дракон возвратился, да нет седока.

Сельчане же, дабы задобрить девицу,
И злой отвести от селения рок
Три раза в году ей приводят по принцу
(Самим им от принцев - сомнительный прок).
утащено у http://olga-poems.livejournal.com/

Александр Городницкий

Неторопливо истина простая
В реке времён нащупывает брод:
Родство по крови образует стаю,
Родство по слову - создаёт народ.

Не для того ли смертных поражая
Непостижимой мудростью своей,
Бог Моисею передал скрижали,
Людей отъединяя от зверей?

А стае не нужны законы Бога, —
Она живёт заветам вопреки.
Здесь ценятся в сознании убогом
Лишь цепкий нюх да острые клыки.

Своим происхождением, не скрою,
Горжусь и я, родителей любя,
Но если слово разойдётся с кровью,
Я слово выбираю для себя.

И не отыщешь выхода иного,
Как самому себе ни прекословь, —
Родство по слову порождает слово,
Родство по крови - порождает кровь.

1999

Ольга Родионова

Меня везли, как королеву,
В наркозных лапах.
Направо - воля, а налево -
Больничный запах.
Везли меня, частицу духа,
Туда, налево,
Две женщины - одна старуха,
Другая - дева.
И обе надо мной парили,
Туман сдвигая,
И юная была - Мария,
И та, другая.
Коленка матово желтела,
Струна гудела,
И равнодушно мимо тела
Душа глядела.
Во тьме мерцала склянка с кровью,
Струились лица,
И шла старуха - в изголовье,
В ногах - девица.
А рядом что-то говорили,
Звенели чем-то,
И крестная моя - Мария -
Пекла печенье.
"Спи, доченька моя..." - и кто-то
Сдвигает шторы.
И улетают самолеты
На Командоры...
И больше не было ни тела,
Ни мук, ни боли.
И на постель ко мне присела
Чужая доля.
Она была рыжеволоса,
Была чумаза,
Она хихикала и косо
Сверкала глазом.
Послов бесовских камарилья
Кривила рожи...
Я вспомнила - она Мария!
Мария - тоже!..
Пигмейка, карлица, страшилка,
Хромая жабка!..
И на виске дрожала жилка,
И было жалко...
Но черной лестницей, служилой,
А не парадной,
Уже бежал неудержимый
И ненаглядный,
Тот, с перьями из белой стаи
Поверху тела, -
Кого душа моя оставить
Не захотела...
И тихо теплилась палата
В больничных сотах,
Светились белые халаты
На няньках сонных,
Листались скучные страницы,
Велись подсчеты,
И в теплый край летели птицы
И самолеты.

omizerable

двух близнецов, сросшихся сердцами,
разделили в клинике в таиланде.
операция прошла успешно.
прощай, мой брат.

в детской нет места для двух колыбелек,
и вторую поставили в кабинете.

здравствуйте, дети.
сегодня мы будем учиться читать.
брат читает справа налево,
я - слева направо.
он пишет левой рукой:
ябет юлбюл я, -
и спрашивает: понимаешь?
и читает мой ответ: ад.






Светлана Марковская

предупреждаю

Это будет моя подворотня, я собственноручно разобью здесь фонарь, чтоб прохожий от страха дрожал. чтоб считал это место неправильным и злополучным, где почти неизбежно кровавый случится финал.

Это будет моя мастерская, я стены раскрашу в эйсидиси, в джимморисон, в полис, в пинкфлойд, в викторцой. викторцой, кстати, будет особенно черен и страшен. будет самым ужасным в ужасной моей мастерской.

Это будет мой офис. по делу, конечно, входите. это будет, возможно, ваш первый с последним визит. и отсюда в живых не уйдет ни один посетитель. вам самим после встречи со мной не захочется жить.

Это будет моя кладовая, хранилище хлама. здесь в проросшей картошке найдете граненный стакан. это будет огромная черная-черная яма. это будет подполье и погреб, окоп и зиндан.

Это храм будет. я населю его злыми богами. и они будут строго следить и жестоко карать. ни свечей ни икон. только я и они за дверями. вам здесь нечего делать, вам здесь не желают добра.

Уходите-ка лучше отсюда как можно подальше. это место навеки мое, и не спорьте уже. я вас искренне предупредила, восторженный мальчик. будьте с этой минуты особенно настороже.

Борис Беркович

1.
Тополю не проскакать этого лета -
Только май – а он уже в мыле.
Пал каштан. А из скелета
Новый конь поднимется, или…

Лопухи разлились в озера,
Стал репейник столбом носорожьим
И репьями с кулаки боксера
Машет на прощание:
«Вот как можем!»

Облако сейчас сбросит на опушку,
Не по заданию, не по злобе…
Бабка и внучка
Слушают кукушку.
Слушают кукушку
И считают.
Обе.

2.
Все погорельцы почему-то в черном,
И почему-то все они с крестами…
Они молчат. Их вещи пахнут дерном
И мокрыми горелыми кустами.

И взгляд у них какой-то косо-волчий,
Как будто мы от той печи заслонка.
«Алеша!..
…Вы не видели ребенка?»
Не видели.
И мы отходим. Молча.

(Лето 1986-го, Чернобыль)






Можно лес представлять, восседая в зеленой беседке.
Можно перьев собрать. Можно жить в соколином обличьи.
Можно даже понять, как охотники выглядят с ветки, -
Но, когла в тебя выстрелят, ты закричишь не по-птичьи.

Отодвинется задник. Не станет деревьев прекрасных.
Опрокинутся статуи. Медленно свалятся маски.
Будет самая высь, и не нужно ей даже согласных -
Только воздух для выдоха, боль и певучие связки.

Александр Введенский

Мне жалко что я не зверь,
бегающий по синей дорожке,
говорящий себе поверь,
а другому себе подожди немножко ,
мы выйдем с собой погулять в лес
для рассмотрения ничтожных листьев.
Мне жалко что я не звезда,
бегающая по небосводу,
в поисках точного гнезда
она находит себя и пустую земную воду,
никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип,
её назначение ободрять собственным молчанием рыб.
Ещё есть у меня претензия,
что я не ковёр, не гортензия.
Мне жалко что я не крыша,
распадающаяся постепенно,
которую дождь размачивает,
у которой смерть не мгновенна.
Мне не нравится что я смертен,
мне жалко что я неточен.
Многим многим лучше, поверьте,
частица дня единица ночи.
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий вершины и вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий длинные вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мы сядем с тобою ветер
на этот камушек смерти.
Мне жалко что я не чаша,
мне не нравится что я не жалость.
Мне жалко что я не роща,
которая листьями вооружалась.
Мне трудно что я с минутами,
меня они страшно запутали.
Мне невероятно обидно
что меня по-настоящему видно.
Ещё есть у меня претензия,
что я не ковёр, не гортензия.
Мне страшно что я двигаюсь
не так как жуки жуки,
как бабочки и коляски
и как жуки пауки.
Мне страшно что я двигаюсь
непохоже на червяка,
червяк прорывает в земле норы,
заводя с землёй разговоры.
Земля где твои дела,
говорит ей холодный червяк,
а земля распоряжаясь покойниками,
может быть в ответ молчит,
она знает что всё не так
Мне трудно что я с минутами,
они меня страшно запутали.
Мне страшно что я не трава трава,
мне страшно что я не свеча.
Мне страшно что я не свеча трава,
на это я отвечал,
и мигом качаются дерева.
Мне страшно что я при взгляде
на две одинаковые вещи
не замечаю что они различны,
что каждая живёт однажды.
Мне страшно что я при взгляде
на две одинаковые вещи
не вижу что они усердно
стараются быть похожими.
Я вижу искажённый мир,
я слышу шёпот заглушённых лир,
и тут за кончик буквы взяв,
я поднимаю слово шкаф,
теперь я ставлю шкаф на место,
он вещества крутое тесто
Мне не нравится что я смертен,
мне жалко что я не точен,
многим многим лучше, поверьте,
частица дня единица ночи
Ещё есть у меня претензия,
что я не ковёр, не гортензия.
Мы выйдем с собой погулять в лес
для рассмотрения ничтожных листьев,
мне жалко что на этих листьях
я не увижу незаметных слов,
называющихся случай, называющихся
бессмертие, называющихся вид основ.
Мне жалко что я не орёл,
перелетающий вершины и вершины,
которому на ум взбрёл
человек, наблюдающий аршины.
Мне страшно что всё приходит в ветхость,
и я по сравнению с этим не редкость.
Мы сядем с тобою ветер
на этот камушек смерти.
Кругом как свеча возрастает трава,
и мигом качаются дерева.
Мне жалко что я не семя,
мне страшно что я не тучность.
Червяк ползёт за всеми,
он несёт однозвучность.
Мне страшно что я неизвестность,
мне жалко что я не огонь.

<1934>



жж-юзер dagan

Ты не бойся, сынок, человека с ружьем.
Он не зверь, он не станет нас кушать живьем,
Он не будет нас резать на части,
В одночасье забыв о начальстве.

Он не сходит с ума, он стоит просто так.
Слишком близко от двери, но это пустяк.
Это просто такая работа –
Рядом с дверью стоять у кого-то.

У ружья есть курок - у двери есть замок,
Так чего нам кого-то бояться, сынок.
Просто раз уж придуманы ружья,
То стоять с ними, видимо, нужно!

Ты представь мой малыш, что ты сам там стоишь
Крепко держишь ружье, зорко в оба глядишь,
А какая-то мелкая птаха
Тут в кроватке трясется от страха.

Правда глупо? Ну, то-то же! Спи, засыпай!
Тот, который с ружьем, он совсем не бабай!
Слушай, сын, соловьиные трели…
В крайнем случае, он нас пристрелит.

Но на это и вовсе, сынок, наплевать!
Уж не знаю, как ты – я устал уже ждать!

http://dagan2004.livejournal.com/






Марина Цветаева

Есть тихие дети. Дремать на плече
У ласковой мамы им сладко и днем.
Их слабые ручки не рвутся к свече, -
Они не играют с огнем.

Есть дети - как искры: им пламя сродни.
Напрасно их учат: "Ведь жжется, не тронь!"
Они своенравны (ведь искры они!)
И смело хватают огонь.

Есть странные дети: в них дерзость и страх.
Крестом потихоньку себя осеня,
Подходят, не смеют, бледнеют в слезах
И плача бегут от огня.

Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:
"Огня побоялась - так гибни во мгле!"
Твои обвиненья мне сердце грызут
И душу пригнули к земле.

Есть странные дети: от страхов своих
Они погибают в туманные дни.
Им нету спасенья. Подумай о них
И слишком меня не вини!

Ты душу надолго пригнул мне к земле...
- Мой милый, был так беспощаден твой суд! -
Но все же я сердцем твоя - и во мгле
"За несколько светлых минут!"

те, за кого мы в ответе

Нет, мой маленький принц, ты слишком эгоцентричен,
я-то лишь братец лис, животное и не больше,
но полагаю ответственность к приручённым лишней,
не так чтобы очень вредной, но и нужной настоль же.
Если уж получилось, что я к тебе приручился,
и без твоей улыбки зачем-то с утра скучаю,
то это я выбирал, чем и когда расплатиться,
так что это скорее я за тебя отвечаю.
Пойми: я, в общем, спокоен и не собираюсь плакать,
рыдать, отнимать тебя у этой тепличной розы;
но - я за тебя в ответе. И мне достаточно знака,
чтоб я прибежал на помощь.

Надеюсь, не слишком поздно.

(с) жж-юзер yura_silver

Елена Шварц

  Детский сад  через тридцать лет

За Балтийским вокзалом косматое поле лежит, -

Будто город сам от себя бежит,

Будто здесь его горе настигло, болезнь,

Переломился, и в язвах весь.

Производит завод мясокостную жирную пыль,

Пудрит ей бурьян и ковыль,

Петроградскую флору.

И кожевенный там же завод и пруд,

Спины в нем табуном гниют.

Ржавы зубы кривые растут из бугров,

Изо ртов больших трактором.

Кажется: будет –

Народятся нз них новые люди

И пойдут на Исакий войной, волной

Вой-не-вой-все затопят.

Если птица здесь пролетает, то стонет –

Глаза закрывает, крылом эти пустоши гонит.

Там же и раскольничье кладбище дремлет,

Сломана ограда и земля ест землю.

Здесь же детский мой садик.

Здесь я увидела первый снег

И узнала, что носит кровь в себе человек,

Когда пальчик иглою мне врач окровянил.

Ах, за что же, Господи, так меня ранил?

Детский садик, адик, раек, садок —
Питерской травки живучей таит пучок.

В полночь ухает не сова, не бес –

Старый  раскольник растет в армяке до небес.

Он имеет силу,  он имеет власть

Ржавые болезни еще раз проклясть.

Из муки мясокостной печет каравай

Красного хлеба и птицам крошит.

Он зовет императора биться на топорах

До первой смерти и новом пороши.

Он берет из прудов черные кожи

И хлещет их по небу, как тучи,

Весть нести –

Город, как туша, разделан

У дикой тоски в горсти.

Так человек в середине жизни

Понимает – не что он, а где он.

Труб фабричных воет контральто,

И раскольник крестится под асфальтом.

И за то, что здесь был мой детский рай,
И за то, что здесь Ты сказал: играй;
И за то, что одуванчик на могилах рвала, - 
И честно веселой, счастливой была, —
О дай мне за это Твою же власть

Тебя, и детство свое проклясть.
1980’s





КСЕНИЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ

Ксения Ксению в жертву принесла,
"Умер мой любимый. Стану им сама".
Со своего ума сошла
И, как на льдину круглую,
Прыгнула в чужой.
В чужую память,
В чужие сны,
В шелковый камзольчик,
В красные штаны.
Бежит она и басом
Кричит в сырую тьму:
Живи – я исчезаю,
Живи – кричит ему.
Выбегает из Ксении,
– Ату ее, быстрей.
И вот она уже –
Опять живой Андрей.
Но жизнь плывет, чуть жжется,
Обоим не живется.
Придется выйти ей,
Да вот куда? – беда!
Пока ты уходила,
В твой дом стучала, била
Подземная вода.
Она размыла ум и сон,
И в эту пустоту
Тебе вселиться нету сил –
А токмо что Христу.





В кожу въелся он, и в поры,
Будто уголь, он проник,
И во все-то разговоры –
Русский траченый язык.
Просится душа из тела,
Ближе ангельская речь.
Напоследок что с ним сделать –
Укусить, смолоть, поджечь?







САЛАМАНДРА

Саламандра нежится в огне,
Дымом дышит,
Пьет золу.
Жарко ей и больно ей в воде,
В воздухе ей душно –
На земле ей скучно.
Ты одна – насельница огня,
Ты живешь и в сердце у меня.
Кровь мою закатно золотит,
Память мою пепельную ест.
Поживи еще – душа горит,
И горит и не сгорает крест.







ТРАКТАТ О НЕРАЗДЕЛЬНОСТИ ЛЮБВИ И СТРАХА

Глухой: Бомба ли разорвется,
Подумаешь: "Я оглох".
(Не входи в темную комнату,
не зажигай света,
там может быть Бог.)

Слепой: Если вдруг что-то вспыхнет,
Подумаешь: "Я ослеп".
И превратишься в сияющий,
Но заколоченный склеп.
Тогда и входи в комнату,
Зажигай оранжевый свет,
Бога там больше нет.

Он теперь весь внутри.
Вы одни в темноте,
Нищете, тесноте.

Марк Шатуновский


(два зазеркалья)

дисперсия веток в оконном периметре света
неоновый сумрак как часть инсталляции на венецианском биеннале
где выставочное пространство не предполагает ответа
за что экспонаты разобраны будут в финале

единственный подлинный зритель сплошной череды экспозиций
сюда не придет и не купит входного билета
он сам расщеплен на летящие с неба частицы
на гиперборейскую манну в заснеженных главах завета

так микромиры проницают большие предметы
своей повсеместностью всех величин грандиозней
и сход вертикальных субстанций в беспамятстве выпавшей леты
как воздух скрепившие тонкой материи гвозди

и с помощью каждой из них глядя в темень жилого уюта
он видит любого поточным конвейерным зреньем
как смотрит кино если б было оно не мерцающим сном абсолюта
а способом видеть сидящих на зрительских креслах забвенья

так значит и я для него затемнение трасс в нисходящих пунктирах
ничем не нарушивший линий его созерцанья
вплетаемый в театр теней за окном теплокровной квартиры
и в этом мы с ним изоморфны как два зазеркалья






Юрий Арабов

Говорю тебе, брат, без вина, за ...

Говорю тебе, брат, без вина,
замерзая живьем во льду, -
если завтра
война,
если завтра - в пальбу,
надо нынче сказать: 'От винта!'

Потому что паскуда-луна,
предваряя твою судьбу,
начинает линять.
Ты, сорвавший резьбу
да и винт, говорю: 'От винта!'

Стихиали мутны, как вокзал.
Где-то там, на Востоке,
сойдя с ума,
ледяная мысль
строит свой Урал,
и зерно, не ожив,
пожинает само себя.

Обучив деревянной тоске
других,
вместо листьев - труха,
я ведь корни хотел
пустить,
но пустил петуха.

И не то,
чтоб котомка моя пуста,
и не то,
чтобы был я пиит,
я ж его и завел,
раскрутил, словно бинт,
а теперь говорю: 'От винта!'

Потому что струя
хочет стать судьбой.
Человек - это частность. Штормит вокруг.
Если Север попятится под струей,
то, как финка сердце, проколет Юг.

Кто развяжет кровь,
что твердей копыт
и твердей, чем в песке
янтарь?
Ты, подставив ребенка под винт
и жену, от винта!

Эти лопасти бреют
осенний шлак
на осине в горсти.
У морквы
якобинский сорвав колпак,
лучше нам уйти.

И, когда мы уйдем
потому что война,
без вины от винта,
то, тяжелый на вид,
остановится винт
с очертаньем бинта...

День качается белый
на всех троих
основаньях, а ты - на своих двоих.
Дует ветер, не слабый, но и не резкий.
Облака разлетаются, как занавески.






Алексей Парщиков

СОМ

Нам кажется: в воде он вырыт, как траншея.
Всплывая, над собой он выпятит волну.
Сознание и плоть сжимаются теснее.
Он весь, как чёрный ход из спальни на Луну.

А руку окунёшь - в подводных переулках
с тобой заговорят, гадая по руке.
Царь-рыба на песке барахтается гулко,
и стынет, словно ключ в густеющем замке.






СТАТУИ

Истуканы в саду на приколе,
как мужчина плюс вермут - пьяны,
и в рассыпанном комьями горле
арматуру щекочут вьюны.

Лишь неонка вспорхнёт на фасаде,
обращаясь к витрине мясной,
две развалины белые сзади
закрепятся зрачками за мной.






ЖУЖЕЛКА*

Находим её на любых путях
пересмешницей перелива,
букетом груш, замёрзших в когтях
температурного срыва.

И сняли свет с неё, как персты,
и убедились: парит
жужелка между шести
направлений, молитв,

сказанных в ледовитый сезон
сгоряча, а теперь
она вымогает из нас закон
подобья своих петель.

И контур блуждает её, свиреп,
йодистая кайма,
отверстий хватило бы на свирель,
но для звука - тюрьма!

Точнее, гуляка, свисти, обходя
сей безъязыкий зев,
он бульбы и пики вперил в тебя,
теряющего рельеф!

Так искривляет бутылку вино
невыпитое, когда
застолье взмывает, сцепясь винтом,
и путает провода.

Казалось, твари всея земли
глотнули один крючок,
уснули - башенками заросли,
очнулись в мелу трущоб,

складских времянок, посадок, мглы
печей в желтковом дыму,
попарно - за спинами скифских глыб,
в небе - по одному!

      * Жужелка - фрагмент шлака.

Борис Чичибабин

Сними с меня усталость, матерь Смерть.
Я не прошу награды за работу,
но ниспошли остуду и дремоту
на мое тело, длинное как жердь.

Я так устал. Мне стало все равно.
Ко мне всего на три часа из суток
приходит сон, томителен и чуток,
и в сон желанье смерти вселено.

Мне книгу зла читать невмоготу,
а книга блага - вся перелисталась.
О матерь Смерть, сними с меня усталость.
покрой рядном худую наготу.

На лоб и грудь дохни своим ледком,
дай отдохнуть, светло и беспробудно.
Я так устал. Мне сроду было трудно,
что всем другим привычно и легко.

Я верил в дух, неистов и упрям,
я Бога звал, а видел ад воочью.
И бьется тело в судорогах ночью,
и кровь из носу хлещет по утрам.

Одним стихам вовек не потускнеть.
Да сколько их останется, однако...
Я так устал. Как раб или собака.
Сними с меня усталость, матерь Смерть.

Щебет

Все коленца и все колена
возвратятся когда-нибудь
из за-речья, назад, из плена —
в горло птичье и птичью грудь.

Все музы́ки и все язы́ки
перепрыгнут со всех сторон,
без-заветны и безъязыки,
речь кружную — Самбатион.

Перепрыгнут и — в клюв, и — в горло,
в горло синее, сверху вниз,
и — в набитую ветром гордо
грудь широкую птицы Зиз.

И смешаются с ветром снова
возле птичьего сердца в крик —
два-три слова, лишь два-три слова,
речь ведущие напрямик.

Все коленца и все колена
из за-речья сдадутся в плен
горлу птичьему… в плен из плена…
шевет… шевет… щебет колен…






Anch'io

    Я тоже так умею —
    не сеять, не прясть,
    а горлом выгнуть шею,
    и дотянуться всласть
    до самой горячей корпускулы,
    до самой горючей волны,
    пока звуковые мускулы
    не стали от крови черны.






БЕГИ, ЛЮБОВЬ

    Беги, любовь, наверх,  по этому холму,
    по зрительной диагонали,
    и там, где задохнуться положено уму,
    простейшее свое сальто-мортале
    возьми и сделай — головой во тьму.

    Пока бежишь, смотри, как смотрит на тебя
    тот, кем твоя дуга всё чуже,
    кто снизу вверх всё смотрит, себя тобой слепя,
    чьи близорукие глаза всё уже
    и вот — молчат, себя тобой слепя.

    Тогда им ты скажи, на том конце дуги,
    последним, первым полыханьем,
    прижав к закрытым векам горячие круги
    шарлаховым, уже чужим, дыханьем,
    на расстояньи вскинутой руки.






КТО СКАЖЕТ

    Кто скажет «ветреница», «ветер»,
    тому в награду поцелуй
    воздушный. Кто слезу не вытер —
    сама просохнет, не горюй.

    Какое маленькое горе!
    Как страшно тянутся слова!
    Кто скажет «небо» или «поле»,
    тому в награду — ничего.






                 Д.

…так этим шаром, парным паром
катиться в голове двойной,
лицом к лицу, на сердце старом,
ошпаренном двойным ошпаром,
пробитом стрелочкой одной,
и выкатиться в чистый ветер —
давно затверженную твердь
и рифму к ней — наклонный вертел,
Стожаров ледяную жердь…

http://bulatovsky.livejournal.com/

Иеhуда Амихай

«Бог полон милосердия»
(начало и название поминальной молитвы)

Бог полон милосердья,
Не будь так полон милосердьем Бог,
Нашлось бы в мире милосердье, не только в Нем.
Я тот, кто собирал цветы в горах,
Заглядывая в каждое ущелье,
Я тот, кто на высотках трупы собирал,
Я говорю вам: пуст мир и нет в нем милосердья.

Я тот, кто был соленым королем прибоя,
Я тот, кто у окна стоял, решить не в силах,
Я тот, кто ангелов шаги пересчитал.
Я тот, кто гири боли поднимал
В соревнованиях жутких.

Я пользуюсь лишь малой долей
Словарного запаса.

Я тот, кто принужден разгадывать загадки.
Я знаю: если б не был Бог полон милосердья,
Нашлось бы в мире милосердье, не только в Нем.






Прошел мимо дома, в котором однажды жил:
мужчина и женщина там еще вместе – в шепотках.
Годы прошли в тихом гудении
электричества на лестницах – включено, выключено,
включено.
Замочные скважины – словно незаметные раны,
из которых тихо струится кровь,
а там внутри смертельно бледные люди.
Еще раз мне хочется постоять у дверного косяка,
как в дни первой любви, обнимая тебя всю ночь,
стоя.
И когда мы расстались на рассвете,
начал дом рассыпаться,
а затем город, а затем весь мир.
Я хочу вернуть это желание,
пока не выступят тёмнокрасные метки на коже.
Я хочу снова быть записанным
в книге бытия, записанным заново каждый день,
пока от писания не заболит рука.






Иаков и ангел

До рассвета она застонала и схватила
его так, и победила его.
И он схватил ее так, и победил ее,
они оба знали, что такая схватка
ведет к смерти.
И потому не называли друг друга, не до имен
им было.
Но при первом свете зари
он увидел тело ее,
еще белое там,
где купальник скрывал его
вчера.
А потом вдруг позвали ее
сверху, два раза.
Так зовут девочку во время игры
во дворе.
И он узнал имя ее,
и дал ей уйти.






Спой ребенку песню, песню, чтоб уснул.
Папа вышел на работу, на войну ушел.
Все равно, усни.
Волк завоет, враг у двери, ну а ты – усни.
Дом разрушен, мир пылает.
Спи себе, усни.
Ты об ангелах небесных
помолчи сейчас,
и о бабочках чудесных
сбереги рассказ.
Лучше спой ему о страшном
сладким голоском.
Спой про голод, спой про холод,
успокой дитя.
Отними же песню эту
у ребенка, забери.
И без песенки уснет он, вырастет и так.
Отними дитя у песни.
Проживет сама.
И в конце концов навечно
усыпит его.






Во дворе разлита весенняя нега,
цветет дерево,
четыре девочки играют
в перерыве между двумя уроками
святого языка
перед мраморной стеной мемориальной:
Леви, Сонино, Касуто и другие
в ровных строчках,
словно в газете
или в торе.
А дерево здесь стоит не в память
чего бы то ни было,
а в память этой весны,
ариведерчи, отец наш,
бона ноте, царь наш.
Слезы в глазах –
словно сухие крошки в кармане,
оставшиеся от съеденного пирога.
Бона ноте, Сонино,
ариведерчи, шесть миллионов,
девочки, и дерево, и крошки

Юрий Милославский

СЕРДЕЧКО МЕРТВОЕ МОЕ


1. экспозиция                  


/С колосников спускается полотно, закрывающее все зеркало сцены. Надпись такая:


ОБЪЯВЛЕНИЕ


Жильцы дома №2 возбуждают дело в народном суде против жильцов дома №3 за то, что жильцы дома №3 тайно подбрасывают свой мусор в подворотню дома №2. ДОМКОМ/


МОНОЛОГ.
                Гражданин Печалин, гражданин Печалин, у которого руки - метель, руки -метель.
                Пьет гражданин Печалин в настоящее время со мной, пьет жидкость из фарфоровых ведерок, пьет из фарфоровых.
                - Ах, - говорю, - гражданин Печалин, ах, - говорю - . Что-то душа моя - гадина бьется, что-то бьется душа моя, - говорю - . Вон как за окнами несимпатично, вон как нехорошо. -
                - Нет, - говорит гражданин Печалин, - нет. Я не так себе все это мыслил. И углы ваши балконные туточки не при чем. Хоть они и в снегу, и в снегу.
                - Что ж, - говорю, - гражданин Печалин, как же так не при чем, если руки ваши - метель, и прочее, знаете, тоже... -
                - Да ну? - говорит гражданин Печалин.


занавес




2. рассуждения                  


/Сходящие на нет краснокирпичные домики - улица. Первый, второй, третий/.


ПЕРВЫЙ /после паузы/ На трех машинах-грузовиках добирался я домой. На трех машинах. Одна - "Татра", другая "Колхида", третию - я не знаю. Добирался я домой из веселья. По городам нашим, по городам вашим.

ВТОРОЙ А я еще только поеду.

ТРЕТИЙ Я никуда не поеду.
ПЕРВЫЙ Жевочкин дом был почти деревянный. А какое варенье - пальчики оближешь. Пальчики оближешь, образно говоря. Дед - полуживой, молчит, книги читает. По городам нашим, по городам вашим - железный щебень. Железный щебень погромыхивает, железный щебень.
ТРЕТИЙ Я не поеду никуда. Я никуда не поеду.

ПЕРВЫЙ Вот возьму я почерней, пожирней сажи.

ВТОРОЙ Этой сажей - самой черной - башмаки смажу.

ТРЕТИЙ /повторяет/ Башмаки смажу...

ПЕРВЫЙ По городам нашим, по городам вашим.

ТРЕТИЙ Сердечко мертвое мое.


занавес




3. влюбленные                     


/Какой-то орнамент. Двое/


ПЕРВАЯ Ты меня любишь?
ВТОРОЙ Было мне одиннадцать лет, воровал я на пляже различные вещи. А тебе было двенадцать и ты меня не любила, /почти поет/ Меня бил по роже какой-то большой, а ты меня не любила.

ПЕРВАЯ Ты без шуток меня любишь?
ВТОРОЙ За час до Нового года по христианскому летоисчислению тебя отнял один мужичок. У меня отнял. Он был белорыжеволосый. /смеется/ Так я и не отпраздновал Новый год. /считает, загибая пальцы/ Разбила мельницу стеклянную, разбила арапа, рвущего цепи, бусин целую гирлянду - на осколочки!

ПЕРВАЯ Я знаю - ты меня очень любишь.

ВТОРОЙ Вез тебя вагончик по ледяной булыжности.
Лето моей любви -
нежнокожая хмарь.
Зима моей любви -
межтрубная свисталь,
голубая пружина.
Осень моей любви...

ПЕРВАЯ Ты меня любишь?

ВТОРОЙ Сердечко мертвое мое


занавес



КОНЕЦ

Лейвик Гальперн

Из драматической поэмы «Голем»



       Вечность

       Старая, не спи.

       Покачайся

       На цепи.



       Звенья, звенья –

       И шаги

       Превращаются

       В круги.



       Дни, мгновенья,

       Целый век,

       Сумрачный

       Уймите бег

       И сразитесь

       Наконец

       С цепью

       Из моих колец.



       Я один.

       Мечта, не спи.

       Покачайся

       На цепи.



Перевод Валентины Федченко

Игорь Растеряев

Георгиевская ленточка

За окнами весенний лес летит
Я еду в ленинградской электричке
Напротив меня девочка сидит
С Георгиевской ленточкой в косичке
Сегодня эту ленточку носить
На сумке можно, можно – в виде брошки
Но я прекрасно помню и без лент
Как бабка не выбрасывала крошки
Как много лишнего мы слышим в дни побед
Но только этой патоке с елеем
Не очень верят те, кто в десять лет
Питался в основном столярным клеем
А время умножает всё на ноль
Меняет поколение поколением
И вот войны подлеченная боль
Приходит лишь весенним обострением
Над этой болью многие кружат
Как вороньё, как чайки… И так рады
Как будто свой кусок урвать хотят
Бетонно-героической блокады
Я еду в поезде, смотрю на всё подряд
В окно, на девочку с прекрасными глазами
А за окном солдатики лежат
И прорастают новыми лесами

———————————————————-
Проезжаю я зловещие места
Там, где человек – главное богатство недр
Где ещё с войны
Бойцы лежат по трое на один квадратный метр
Там везде шаги, там голоса
Чудные огонёчки по болотам
Тени по ночам тебе поют
Как будто просят и хотят чего то:

«Откопай меня, браток, я Вершинин Саня
Пятый миномётный полк, сам я из Рязани
Много ты в кино видал о солдатах версий
Щас послушаешь мою, эх, будет интересней»

И начнут они вещать
На языке стонов недомолвок
Хочешь убежать, но впереди
Они опять мелькают между ёлок

«Откопай меня скорей, умоляю снова
Я Моршанников Сергей, родом из-под Пскова
Адресок мой передай в родную сторонку
Восемнадцатый квадрат, чёрная воронка»

А под утро всё взревёт, полетит куда то
И попрёт на пулемёт в штыковую с матом
И деревья все вверх дном: ввысь растут коренья
В этом славном боевом месте преступления
———————————————————-

Расчудесный уголок, не леса, а сказка
Наступил на бугорок, глядь, а это каска
Чуть копнул – и вот тебе: котелок да ложка
И над этим, надо всем – ягода морошка
Над землёю месяц май молод и прекрасен
Электричка подъезжает к станции «Апраксин»
В небе караван гусей, скоро будет лето
Девочка в своей косе поправляет ленту

http://www.rasteriaev.ru/?page_id=881

Борис Беркович

...И к новоиспеченным башням
Опять между кустов и кочек
Трамвай, как путевой обходчик,
Идет с достоинством всегдашним.

А я гляжу в окно, зеваю,
И понимаю, прозреваю:
Все небоскребы – это сваи,
Все новостройки – просто сваи.

Все эти чушки и коробки,
Натыканные глупой чащей,
Войдут заподлицо, как пробки,
И дом поддержат настоящий.

Где будет место детям малым,
Где будет петь отец в колоннах,
Где будет грудь дышать порталом,
И мать глядеть из лук оконных.
1986

Рибике
http://www.liveinternet.ru/users/2222857

«Ты опять придумал плохой конец» - пеняет сказочнику жена,
Без спросу заглядывая в листы его – «ты ведь царь и бог,
Так зачем ты опять отправляешь героя в глухую тьму,
Обрекаешь его на ничто, никуда, никому,
Ну хотя бы дом, как у нас, придумать ему –
Слабо?»
Как объяснить, что пока она ночью спит на его плече,
Он глядит, как отблеск фары проезжающего авто
Превращается в луч маяка, и их маленький сонный дом
Отплывает в ничто,
Не удерживаем ничем.

Борис Беркович

Иду искать тебя, мой друг,
Искать тебя, Семен.
С опаской, нехотя, не вдруг
Вхожу в поток времен

Ко мне плывет какой-то мох,
Какой-то толстый пух.
Наверно это ты размок,
От времени разбух.

Семен меня не узнает,
А может быть, не рад,
И я кричу ему: привет!!
Ты помнишь детский сад?

Гуся, собаку и слона,
Собаку и слона,
И воспитательницы взгляд,
Как полная луна.

Песчинок медленный парад
Сгустился в жесткий рой,
И пескоструйный аппарат
Свистит над головой.

А здесь из отблесков свечных
Слагается река -
Жилище бабочек ночных
И светофор песка.

(с) ББ, 2012

Хтоническое

Бог смерти - бог богатства по утрам,
А после, как дерябнет двести грамм,
Да как закусит зернышком граната,

Тотчас запрет с монетами сундук,
И - отдых, лицезренье адских мук.
Кто бог, тому корячиться не надо.

Оно само, к оболу льнет обол.
А вечером - по телеку футбол
И прогуляться с псиной трехголовой.

В подземном царстве все всегда пучком.
Ты никогда не спрашивай, по ком,
И вечно будешь мертвый и здоровый.
http://flying-bear.livejournal.com/1381277.html






Песенка юродивого

На комоде слоны
Выбирали на царство Бориску.
Грустный заяц с Луны
Взял отгул и напился в сосиску.

Снится бабочке сон
По-китайски, совсем непонятно.
То нам знать не резон.
А на солнце какие-то пятна.

Мрак, летящий в ночи,
Может, тронет, а может, не тронет.
Недержаньем мочи
Объясняются пятна на троне.

Нагуляв аппетит,
Робин Бобин занялся едою.
Микки Маус пыхтит
С маусихой своей молодою.

Зверь рогатый муфлон
Учит Энгельса жить по спирали.
Всюду левый уклон,
И, вообще, полимеры просрали.
http://flying-bear.livejournal.com/1376604.html





Все гражданственнее и гражданственнее

Зачем оно само собою,
Когда язык как помело?
Все говорят про хвост трубою,
Как будто от него светло.

Придет большое, как потоп,
Пронзит, как надпись на заборе
И ухмыльнется, как Эзоп:
Поди-ка, Ксанф, и выпей море.

И закуси... Ну, закуси
Куском печенки, нежным фаршем,
А "Как живете, караси?"
Преодолей военным маршем.

Пируй, пируй, Сарданапал.
А на заборе правду пишут.
Шалтай Болтай с него упал,
Разок чирикнул и не дышит.

Тьфу, перепутал - Валтасар,
Но точно помню - не Конфуций.
Всем спать пора, об чем базар.
С забора бы не навернуться.
http://flying-bear.livejournal.com/1367036.html

Михаил Кацнельсон

Подражание Льюису Кэрроллу

Вот рыцарь несется на стрелку с драконом,
В руке вострый меч, а в кармане ключи.
Коня погоняет он метром погонным
И песню поет про анализ мочи.

Вот солнце взошло над кровавою сечей.
Дракон весь изрублен, а рыцарь в дыму.
Еще хорошо, обошлось без увечий,
Ведь всадник увечный коню ни к чему.

Вот гриб-дождевик лопнул с творческим шумом,
Понес пчелам мед от щедрот Винни Пух.
Снарк ушлый опять обратился Буджумом,
А Их Тиозавр - Повелителем Мух.

Вот песня пропета, вот танго сплясато,
Что смысла в них нет, так об чем разговор.
Чудовище обло сидит, волосато,
Стозевно, и лаяй, как Тушинский Вор.






Ночь, улица, фонарь, аптека,
Власть, оппозиция, муму,
А также - кризис, ипотека,
Вулканы в пепле и дыму.

Умрешь - начнешь опять сначала,
Комочком слизи, тенью зла.
Струя истории журчала,
Благоухая, чем могла.






Упражнение для беглости пальцев

Оттяни неизбежный конец
Раствори потихоньку калитку
Приготовь из раствора напитку
На закуску возьми огурец

Зайца в утку иголку в ларец
Все на дуб на Буян на Канары
Чтоб не снились ночные кошмары
Не оттягивай на ночь конец

Лучше милостей жди от природы
Шум и ярость и смех до икоты
Червь могильный свистящий щегол

Плешь и плюш и картина не ждали
Ксивы бабки бухло и медали
Пули дуры осиновый кол






Офелия

Проплывала по белой реке,
А над ней облака вдалеке,
А под ней холодна пустота,
А внутри тоже все дочиста.

По воде проплывает вода.
Остальное там так, ерунда -
ДНК, протеины... фуфло.
А, неважно, уже утекло.

В небе радуга - это завет:
Не потопом закончится свет.
Жаль. Вода человечней огня.
Но про то не спросили меня.
http://flying-bear.livejournal.com/1350151.html

Илья Беркович

Здесь полчаса прожить – работа.
Здесь чудо дикое – любить.
Здесь могут запросто убить
В парадной – примут за кого-то.

Здесь четверть года все мертво
И землю стягивает пленка,
А я привел сюда ребенка,
Не отказался за него.

А маленькое существо
С лицом неясным, с мягким телом,
Глядит на двор, покрытый белым.
Еще не помня ничего.

И теперь еще вывалиться из всего этого
спиной назад.
Под утро, выспавшись до рассвета
открыть глаза.

Как падает аквалангист из лодки – в тишину
На перевалах жжешь колодки, и в длину
рисуешь черным на гудроне полосу,
и в праздности, как на перроне свой досуг
проводишь стоя на заправке и жуешь
какой-то пончик тугоплавкий.
Держишь нож
и точит он кривую кромку жарких дней
Где музыка из окон громко – все слышней.
И черный след на черном фоне – не сыскать
Твой цирк уехал, глупый пони. Благодать
Сама опустится на плечи и уснет

Прибой. Июльский теплый вечер.
Какой-то год.

жж-юзер  ku_bo










Сон и сновидец.
Все молчат.

Сон и сновидец встречаются на мосту.
Не говорят ни слова, хотя могли бы.
И опершись на перила, смотрят в ту темноту,
Из которой в эту всплывают немые рыбы.

Сон поет.

Начало, конечно, вычурно,
Но просто другого не было.
Ведь жизнь тебя пишет начерно,
А смерть перепишет набело.

Налетели волны на челноки,
Заварили крутую кашу.
Всплыли рыбы, наши начальники,
Из своей темноты в нашу.

Рыбы с телами скользкими,
Плывут в мою темноту.
Рыбы, словами сколькими
Выговорю немоту?

Вы, в чешуе сияющей
Рыбы с глазами выпученными,
Молчите, молчите, я еще
Поиграюсь словами вымученными,
Вязкими, будто тесто,
Тонкими, будто нити,
Ведь снам не останется места,
В мире, где вы бубните,
Рыбы, наши начальники…

Сновидец перебивает.

Обидишь сон, и в погоню на тонких лапах
Овцы его. На тонких лапах паучьих.
Бессонница добивает слабых,
Сон забирает лучших.

Ощерятся ящерицы, все вообще, что внизу,
Река потечет молоком, как в плохой рекламе,
И ангел, напоминающий стрекозу,
Надвое небо перепилит крылами.

То, что не убивает нас, непременно убьет других.
И не станем сильнее мы, и они не станут.
Вспоминай лучше женщин, тонкие руки их,
Их глаза, но глаза закрыты, когда они сладко стонут.

Ты их видел во сне, их терзал, чтобы после спать,
Ненавидя, не видя, и не желая снов.
Ты кричал как ребенок, сну попадая в пасть,
И они утешать умели тебя без слов.

Так же лодка в бурю боится и ждет волны,
Так же ловко жнец убивает колосья в поле.
И не важно, что по праву этой войны
«Я люблю тебя» значит «Еще» - и того не боле.

Сон перебивает сновидца.

А знаешь, в какой-то книге о путешествиях я прочел, я не помню, где это было, тем более, когда, но представь себе, остров, и его обитатели впервые видят белых людей, спускающихся с корабля, видят, кричат – духи, духи, духи наших умерших вернулись, и дело не в цветах, цветов тут не больше, чем на черно-белой фотографии, просто подумай, - а вдруг они угадали, и каждый уже умер однажды, и не ждет своей смерти, а отбывает чужую, и нет вообще никакого другого мира, потому что мы – и так в другом, мы души, которые отжили свое, и дальше не будет лучше или хуже, просто вообще не будет по-другому, потому что это и есть – другое.

Все молчат.

Слова ничего не стоят. Мир невесом.
Время пришло или кончилось, время остановиться.
Так же, как в яму зверь, сновидец падает в сон.
И как входит под ребра сталь, входит сон в сновидца.
http://ivand.livejournal.com/1617755.html










Пора просыпаться мальчику,
Браться за тонкий ножик.
Мальчик зарежет мачеху.
По следу маленьких ножек
Сыщик двинется к берегу,
А там через мост и к станции –
Мальчик сбежит в Америку,
Чтоб воевать с испанцами.
Оно ведь и позаманчивей –
Белой голодной тенью
Метаться в степи с команчами,
Чем корпеть над латынью.

Он станет моложе мира.
Застынет - моложе мира.

Это – полная мера,
Или крайняя мера.
Если действовать смело,
Будешь моложе мира.

Мир пожирают мысли,
Мир доедают люди,
Тучи его обвисли,
Как у старухи груди.

Но где-то под желтой кожей,
Колотится сердце мира.
Станешь еще моложе,
Улизнешь от кошмара,

Будешь моложе мира,
Будешь моложе мира.

Собьешься со счету дней и
Запишут навеки в мальчики.
Ведь мир вспороть не труднее,
Чем брюхо проклятой мачехе.
http://ivand.livejournal.com/1624523.html

Борис Беркович

Я горожанин разных стран.
Проспект - моя страна.
Как городской меридиан,
Вибрирует струна.

Пусть этот город - жадный тесть:
Пакгаузы, кусты,
Но ветерок движенья есть
В заливе пустоты.

Над сценой гаснет желтый шар,
Свалился нотный лист,
Раскрыл зевающий футляр
Усталый гитарист.

Тогда красотка Изабель,
Скривив карминный рот,
В футляр, как соску в колыбель,
Записочку кладет:

«Ты так играл, как просят пить,
Я вижу - ты не врал.
А вот умеешь ты любить,
Как ты сейчас играл?»

- Моя гитара здесь гостит,
Она не шлет депеш.
Она не жжет и не сластит,
А пробивает брешь.

И вам цепочками видны
Огни далеких стран,
Потом огромный, вдоль волны,
Идет плавучий кран.

Потом в полуночном желе
Просвечивает мель
Как этот лифчик на столе,
Красотка Изабель.
http://kototuj.livejournal.com/1535238.html

Почему-то целый день в голове вертится это стихотворение. Решила запостить, обычно помогает.

э.э. каммингс в переводе Н. Семонифф

где-то, где никогда не бывал, даже сверх охотно
любого познания, твои глаза обладают безмолвием:
в жесте легчайшем твоём - всё, что меня заточает,
чего невозможно коснуться, ибо слишком близко оно

твой малейший взгляд отворяет меня без труда
хоть и как пальцы я сжал себя,
за лепестком лепесток, раскрываешь меня, как раскрывает Весна
(касаясь умело, загадочно) свою первую розу

а пожелаешь закрыть меня, я и
жизнь моя - мы красиво захлопнемся, вдруг,
как когда сердцевина цветка представляет
снег, сверху падающий осторожно

из постижимого в нашем мире не сравнимо ничто
с мощью хрупкости твоей коллоссальной:чьё сложение
подчиняет цветом своих государств меня,
смерть и вечность с каждым вздохом рисуя

(не пойму, что такое в тебе что тебя закрывает
и раскрывает; только что-то во мне понимает
голос глаз твоих глубже всех роз вокруг)
ни у кого, у дождя даже, нет таких крохотных рук

---

somewhere i have never traveled, gladly beyond
any experience, your eyes have their silence:
in your most frail gesture are things which enclose me,
or which i cannot touch because they are too near

your slightest look easily will unclose me
though i have closed myself as fingers,
you open always petal by petal myself as Spring opens
(touching skillfully, mysteriously)her first rose

or if your wish be to close me, i and
my life will shut very beautifully, suddenly,
as when the heart of this flower imagines
the snow carefully everywhere descending;

nothing which we are to perceive in this world equals
the power of your intense fragility:whose texture
compels me with the colour of its countries,
rendering death and forever with each breathing

(i do not know what it is about you that closes
and opens;only something in me understands
the voice of your eyes is deeper than all roses)
nobody, not even the rain, has such small hands

Гитлерюгенд

Мои ладони дары все отвергнут, данке.
У меня есть мундир, пистолет, полбанки варенья спрятано у кровати. Пост,
на котором стою всю ночь,
как лунатик, никому не нужен: заброшенный парк под Берлином и замок, длинные
волдыри звёздного света
на воде пока ещё не илистого пруда. Всех лебедей
съели. Unkenrufe. И хлопают крылья чьи-то - летучих мышей? - еле-еле,
и дрожат мои пальцы. Волосы -
на руках, на шее - дыбом, цепляют сукно, как душу цепляет игра молоденького
викария на органе или вид топора палача на смертельной ране, а совесть -
подколенные ямочки шлюхи или мамины оплеухи.

Мой лоб уже знает, где в него войдёт пуля,
где он лопнет от русского поцелуя -
брызги мыслей, мозга, как брызги эякулята.
Дата.

Я отдам иванам шлем и сапоги, с меня снимут и штаны тоже в бункере у комбата,
я скажу, что ich heibe Erik в ответ на смех. Там будут раскосый калмык,
волосатый сибирский мужик и статный, как грек, молодой командир-коммунист.
Потом придёт маленький Ваня, злобный, мокрый, худой, вернувшийся из разведки.
Его лицо исхлестали ветки грозы, к щеке пристал дохлый лист цвета этой долбаной
русской земли.
А когда меня будут вести - вели - пристреливать
как собаку, двое Soldaten затеют драку из-за Kondensmilch; русая девушка пожалеет
меня и, расплакавшись, убежит, и какой-то жид в очках предположит, что всё ж таки
я ребенок. Ему крикнут - сейчас не до отговорок. Перед лицом со звуками створок
ракушек станут стучать затворы и звучать приказы, прерывая переговоры бойцов
вполголоса. По ногам моим кровь будет стекать из зада. В конце концов, я,
понимая, что тронулся, попытаюсь перекреститься связанными руками, от страха
ада; и увижу в полыни лягушку. Тут же медленным эхом пушек где-то вдали
наконец раздадутся выстрелы, хотя до последнего в это вериться будет не очень.
Молодой командир подойдет, потупивши очи, и, роняя слёзы на мой мёртвый воротник
и гимназическую макушку, проверит пульс - символически - на сонной артерии,
на секунду возьмёт на мушку уходящих солдат, проведёт мне по щеке, закроет глаза,
вывихивая ресницы, тронет губы, выше которых вместо усов - и это ему не снится -
затемнеет размазанно кровь и зелень травы.
Увы.

В парке снова темно и тихо. Кровь сочится,
как свет из луны, из ранки -
на большом пальце расшевелил заусенец.
Меня в школе дразнили, что я не немец.
Я не поучаствую ни в одной настоящей пьянке.
Мои ладони дары все отвергнут, данке.

(с) Василий Чепелев
http://sannikova.livejournal.com/95703.html








Василий Чепелев

фары отражаются в небе как две луны
я сижу за тобой не скучаю пью манговый сок
в наркоманском дворе на улице лукиных
ты выходишь и спрашиваешь в каком году умер блок

но сюда птица-почта с пересадками долетает с материка
антенны украдены в почтовых ящиках иглы в глазах печаль
от большой земли нас надёжно спасает москва-река
от цинги защищает йодированная сталь

по улицам бродят тигры в очках когда отключают ток
сутенёры уже знают их всех в лицо
с москвой-рекой река-лена играет сама не знает во что
в какой руке у каждого спрашивает её кольцо

здесь сегодня я не люблю решительно никого
никого не хочу целовать гладить по голове
продолжать не хочу незаконченный разговор
возвращаться к четвёртой недописанной главе

я серьёзен и зол как бог приглядывающийся к земле
как есенин когда его бил пастернак
как женщина на корабле
как не знаю кто как дурак










АЛЕКСАНДР ВЕРНИКОВ

Вместе с рельсами поезд ушел,
Степь повсюду, земля нагишом.
Черноземное море парит,
Птица-смерть, надзирая, парит,
И светило горит.
Все исполнено силой такой,
Что гудит этот дикий покой.
Нету правды в упорных ногах,
Тянет лечь и рассыпаться в прах,
Чтоб хоть так с окружающим слиться,
Перестать на судьбу свою злиться –
Что торчишь и торчишь посреди
Мирозданья, как штык из груди.
http://magazines.russ.ru/urnov/2001/11/poez.html

Мария Беркович

Яблочный спас


Осень. Печаль и надежда, но больше печаль.
Времени легкая поступь и взгляд отстраненный.
Кто-то разнес по купе обязательный чай -
Сладкий напиток дороги в посуде граненой.

Бог не в земле и не в воздухе, Бог вообще.
Осенью встретишь Его, не успев удивиться,
Он вдоль железной дороги в зеленом плаще
Медленно ходит с печальным лицом очевидца.

К осени трудно привыкнуть - ты хочешь пока
В летнее место, мягка и уютна земля там,
В поезде встречном узнать своего двойника -
Белого кролика с темно-рубиновым взглядом,

Черного рыцаря… Оба мрачны и тихи,
Только моргнешь - потеряешь из виду обоих.
Пыльная дача, где кто-то напишет стихи,
Узкие строчки на темном узоре обоев.

Мокрое белое яблоко с ветки сорви,
В воздухе носится что-то - поймать бы, назвать бы.
Время высокого неба и лунной любви,
Нет, не поминки, а тихая странная свадьба.

август 2003
http://kototuj.livejournal.com/1539666.html










Борис Беркович

Когда толпа, набухшая погромом,
Запреты бутафорские порвет,
Над головой толпы, над самым ломом
По воздуху икона поплывет.

Не осуждайте озеро, не стоит, -
Оно не может крикнуть: "Отпусти!"
И нехотя усталый танк помоет,
И даст воды, чтоб ханку развести.

(с) Борис Беркович, 1987 г.
http://kototuj.livejournal.com/1540472.html

УБИЕНИЕ УГЛИЦКОЕ

Был Феодор добрый царь,
Да дела не ладились.
Говорили: преставится,
Все тогда поправится.
Говорили: отдохнем
От царя от Грозного.
А при Федоре, при нем
Много было розного.
Если бы не царский шурин,
Если бы не Борис,
Все бы передрались.

А Борис, царский шурин
Был умом светел.
Он царя мишурил,
В государи метил.

А Димитрия убили,
Сына грозного царя.
Поздно, поздно
Прибежали лекаря.
Мать-царицу откачивали,
В покой внеся.
Ах, нельзя убивать маленьких,
Убивать нельзя!

Лежал он бледный, беленький
Среди желтых свечей.
Мог бы стать помазанником,
А теперь он ничей.
Государем мог бы стать строгим,
Страшным государем быть,
Головы приказал бы рубить,
Свирепей батюшки быть,
Недругов разя!
А все равно: маленьких
Убивать нельзя!

Ой, горевал Феодор!
Ай, утешал Борис!
А после сего события
Только начались.

Нарядили следствие.
Шуйские князья
Приговорили: маленьких
Убивать нельзя.
А его, царевича,
Никто не убивал…
Играл, играл да напоролся
На кинжал.

Помер, помер, царь Феодор.
Упросили стать Бориса,
Стал татарин, царский шурин
Государем всея Руси.

Но тут заговорили:
Димитрий бежал,
Он не напоролся
На кинжал.

Говорили: Гришка –
Беглый монах.
А про Бориса – царишко
Не в своих, дескать, чинах.
Зачем отменил Юрьев день?
Теперь вот затягивает ремень.
Говорили: маленького
Убивать нельзя.
У него особая стезя.
Маленького не убили,
Маленького схоронили,
Схоронили в девичьей,
Не так просто убивать царевичей!

И пришел царевич Димитрий
С ляхами.
Архиереи хватались за митры,
Ахали
И заколебалась Русь вся.

Убивать маленьких
Нельзя.

Ведь дети же слабеньки,
Что хошь с ними твори.
А достойны сабельки
Взрослые цари.

Ой и помер Борис
За злодейство свое.
Ой и Шуйский ушел
За лукавство свое!
И по всей Руси
Началась резня.
Потому что маленьких
Убивать нельзя.

Д. Самойлов
http://bljakhin-mukher.livejournal.com/

Бахыт Кенжеев

Если вдруг уйдешь – вспомни и вернись.
Над сосновым хутором головою вниз
пролетает недобрый дед с бородой седой,
и приходит зима глубокая, как запой.
Кружка в доме всего одна, а стакана – два.
Словно мокрый хворост, лежат на полу слова,
дожидаясь свиданья с бодрствующим огнем.
Кочергу железную пополам согнем,
чтобы нечем было угли разбить в печи.
Посмотри на пламя и молча его сличи
с языком змеиным, с любовью по гроб, с любой
вертихвосткой юной, довольной самой собой,
на ресницах тушь, аметисты горят в ушах –
а в подполье мышь, а в прихожей кошачий шаг,
и настольной лампы спиральный скользит накал
по сырому снегу, по окнам, по облакам...










Из Ли Бо

Не застилаю постель. Не раздвигаю штор.
Ближе к ночи выйду из дома. Понемногу спадает зной.
Сияют в сумерках ледники отдаленных гор.
Ты живешь и умрешь. Ты и никто иной.
В бамбуковой роще демоны ведут бесконечный спор
кто из них будет править твоей разоренной страной.
Облачные драконы обживают небесный простор.
Воины на рубежах застыли пестрой стеной.


Из столицы вести не доходят до края земли.
Мечтанья и слухи вот что волнует сердца.
Простые истины под ногами лежат в пыли.
Деревенская девушка кажется красавицей из дворца.

Все живет в ожидании. Все пропадет без следа.
Странно, если хоть где-то случится хоть что-нибудь.
Хоть бы какого чиновника в наказанье сослали сюда.
Рассказал бы о том, что было, когда он отправлялся в путь.










Виктор Куллэ

Винил

Все с айтюнами или с айподами.
Уникальность прогресс подменил.
Но когда затоскуешь о подлинном —
слушай старый винил.

Раскрошится бравада наружная.
Тяжесть лет улетучится прочь.
Задушевный Синатра в наушниках
уведёт тебя странником в ночь,

где мальчонка — дурак одноразовый,
очарованный пилигрим —
переполнен безбашенной радостью
оттого что любим.
http://kulle.livejournal.com/141592.html?view=1837080#t1837080

Борис Беркович

Да, шизофреник. Да, больной.
Я был испуганный свидетель,
Как он в июльский выходной
В очередной раз съехал с петель.
Вдруг начал путать да и нет,
Стал как-то пристален и светел.
Мы шли по парку. Я заметил —
Его глаза меняли цвет.
Как свод при ветреной погоде —
То потемнел, то синим пышет.
— Володя! Дождь пошел, Володя! —
А он уже меня не слышит…
Он задвигался, запирался
На очень крепкую задвижку
И торопливо пробирался
Через невидимую книжку.
Глаза, как стекла в костной раме,
Узоры текста повторяли —
Он шел славянскими путями
Назад, сквозь время, по спирали.
Он шел сезонами, зверями,
В лесу сужал зрачки в иголки,
Косил, как конь на вольном яме,
В степи ощеривался — волки.
Прыг — с добрым заячьим юродством
Взлетел и стал шаман, тетеря
И повернул с весенним ростом
На будущее от празверя.
Сквозь лето — Киев, в Петрополис,
В Октябрь, к нам, уже зимуя,
И время из древесных колец
В стальную растянул прямую,
Я думал — ужас! Но ведь шире,
Чем мелочь опытную множить,
Все поднимать себя, как гири,
И утренней водою ёжить,
А в нем опять листва сложилась,
И лето отыграло кантри,
И осень пела и кружилась,
Как колесница махамантры.
http://kototuj.livejournal.com/1555625.html

Саша Семыкин

У кошки отобрали всех котят…
Теперь такая грусть в её глазищах,
там искорки живой с огнём не сыщешь:
немой укор с желанием - хотя б
одним глазком увидеть малых крох,
которых и на треть не наласкала...
От жалобного мяу плачут скалы
бесчувственных высоток, стынет кровь,
струящаяся в недрах синих жил,
упрятанной в меха, теплоцентрали...
Но люди шли, и боль не замечали,
штурмуя дряхлым лифтом этажи…
А где-то наверху кошачий бог
развязывал мешок до нитки мокрый,
и ангелов пушистых цвета охры,
мурлычущих, рассаживал у ног…










Что ты, куда ты?! Одумайся, младший брат!
Мир за окошком оскалился, словно хищник.
В пыльной коробке, где нас уложили в ряд,
Свет абсолютно лишний.

Только представь, что тебе предстоит пройти,
Вдруг пропадёшь или заживо будешь съеден…
Братик наш маленький, из двадцати пяти
Ты был отлит последним.

Олово - мягкий металл, так откуда взял
Ты эту храбрость, отвагу, упорство, стойкость?
Дух безрассудства нас всех за собою звал,
Но не ушло нисколько.

На подоконнике лишь обернись на миг,
Брат наш любимый, не терпящий лжи и фальши.
Был ты один одноногим из всей семьи,
Ну, а шагнул всех дальше…
http://www.stihi.ru/avtor/stmasterix

Ханан Порат

Вам еще не понятно?


Интифады, как гады на нашей земле.
Но прошли времена тех, погромных картин –
Благоглупое Осло – в кровавой золе…
Вам еще не понятно? – Погибла Плиштин!

Вам еще не понятно? – Закончился бал!
Вам еще не понятно? – Раззявлена пасть!
Вы, отребье хамасов, джихадов, хизбалл,
Вам назначено сгинуть, издохнуть, пропасть!

Ну а ты, нашу кровь растоптавший подлец,
С сатаною на пару плодя сиротин, –
Как не жжет тебе душу лавровый венец?
Как тебе не понятно? – Погибла Плиштин!

И «раис» синегубый, бандитская хронь,
У Сионских ворот раздувающий жар, –
Как тебе не понятно? – Нисходит огонь,
Что пожрет и тебя, и твой мелкий пожар.

(перевод с иврита Алекса Тарна)
http://www.livejournal.com/go.bml?journal=alekstarn&itemid=54538&dir=prev

Счастье - это всегда непрочно, но это всегда твое.
Счастье - это лишь передышка между парой боев,
Счастье - возможность свалиться и спать двенадцать часов.
Довольно редкое счастье - лица, а также звук голосов
тех, с кем слов по факту не надо. Но это - "счастье найти".
Концепция счастья подразумевает, что нужно встать и идти,
Оставив счастье за поворотом. Счастье - искры костра,
Счастье - это то, что лишь рядом, и то, что было вчера.
Счастье - горечь, увязло в горле, и губы разъела соль,
Счастье - это когда на минуту волной отхлынула боль,
оставив тебя дышать и смеяться. Счастье - глаза врага,
Клинок в руке и пройти до танца всего четыре шага;
Счастье - воздух, холодный воздух, редкий и крупный снег,
Пламя выстрела: эти звезды в сердце летят не мне.
И сигарета идет по кругу, а с неба - стена воды,
Свой плащ ты накинешь на плечи другу, и в лужах тонут цветы...
Счастье - легкость, и счет потерян, и если все решено,
Счастье - когда не закрыты двери, и есть на кухне вино,
И два часа до рассвета точно, и дым заткал потолок...
Счастье - вкуса кофе с корицей, а в чашке - целый глоток!
Счастье свернулось на кресле с кошкой и снит ей цветные сны.
Счастье - оно всегда понарошку, всегда за год до войны,
Застыло улыбками старых снимков, упало на дно души...
Твоей записки не прочитают, но ты все равно пиши
О легкой смерти, непрочном мире, сумерках в полутьме,
Как ангелы матерятся в эфире и камнем рвутся к земле,
Как жизнь вмещается в пару строчек, как ломок утренний лед...
Счастье - это всегда непрочно; счастье - это полет...

(с) Джесс Фьюри

Раздели меня, Господи...
Кот Басё

Раздели меня, Господи, раздели, на слова, часы, полюса Земли, на зверей и травы, на соль и мед… На него раздели меня. На нее. Проведи экватор во мне – чертой, за которой тот не столкнется с той, чтоб они, волнами о борт звеня, не сливались снова в одну меня. Раздели меня, Господи. Я ковчег. Я не знаю, кто во мне и зачем, слышу только песни и голоса… Научи меня, Господи, что сказать. Как спасти их, собранных там, внутри, как найти для каждого материк, отпустить их в облако и на дно?.. На нее раздели меня. На него. Я слежу, как свет переходит в тень, отпускаю голубя каждый день, я смотрю в бездонную синеву. И уже не знаю, куда плыву. Раздели меня, Господи. Вот ребро, я хочу деревянным своим нутром, потемневшим от крепкой твоей смолы, прорасти, чтобы доски ушли в стволы, чтобы больше не плыть и не помнить, как он тяжел и огромен, она легка…

Им не выплыть, не выжить во мне вдвоем.

На него раздели меня.

На нее.
http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?topic=1716.msg343378#msg343378

Юнна Мориц

Снег бросается с крыш, всю ночь грохоча
о ржавую жесть желобов.
Из-под ватника белый халат врача
шелестит меж фонарных столбов.
На холщовых носилках сугроб несут,
качаясь, как пламя свеч.
В четверть пятого лопается сосуд,
по которому льется речь.
Я люблю тебя только за то, что жив,
и более ни за что.
Снег бросается с крыши, замком сложив
многорукое решето,
сквозь которое брызжет сверканье, дрожь.
Руки сложив замком,
я люблю тебя только за то, что ложь
отнимается с языком, -
только за то, что через постель
свобода бежит, как мышь,
в стране, где срывается жизнь с петель
и снег бросается с крыш.










Аля Кудряшева

И ты идешь по городу, и за тобой летят бабочки
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.










Анна Русс:

Если б мы знали как они из-за нас страдают
Плачут лезут на стену пьют не могут работать
Выходят на улицу голыми или в разных ботинках
Пытаются или боятся приворота и провоцировать

Память услужливо им протягивает на подносах как счет в ресторане
Сцены образы действия места музыку книги кино слова обещания
Если бы мы неотпетые могли себе только предположить
Что те кого мы так нежно лелеяли обещали от всех защищать

Не давали пылинке усесться каждую их слезу
Осушить мечтали ценой хоть ночи в дороге хоть -
Вот они эти самые наши проливают такие невыносимые реки
Повторяя судорожно где мое лето где мое лето










Алиса Орлова

* * *
кто пророк а кто король
муравей царя горы
в имени твоем пароль
выбирай меняй миры
ток в розетке
в сердце боль
впился в сердце коготок
homo homini лю
бовь
поезд постоял в депо
и пошел
наше небо заштриховано
простым карандашом
ты только дыши
ты только пиши ответ
все будет хорошо
все будет хорошо
все будет хорошо
или










(с) жж-юзер hero_in


письма туда и оттуда

ТУДА:
Не хотела тебе писать, да опять скучаю. Плохо с нервами, пальцы жёлтые, в глотке рык. Знаешь, после того, как ты, я везде таскаю, как собачка какая, верёвки твоей обрывок. Знаешь, после того, как мы - только наши тени мне мерещатся по обоям, по стенам школ. И услужливо, на ночь глядя, рисует темень - камень в темя, в постель метель, золотой укол.

У меня всё в порядке, гладко. Живу как надо. Похудела, почти не пью, засыпаю поздно. Одногруппница вот познакомила с другом брата. Погуляли. Но это, видимо, несерьёзно. Помнишь, Бэб, как мы через овраг в монастырь ходили? "Толстый поп" нас потом прогнал. Ты был сильно датый. Расскажи, как там рай и ад. Тяжелы ли крылья? Ну а Бог, он какой? Он действительно бородатый?

Мне всё кажется, Бэб, что ты смотришь меня, как телек. Пока солнце не сядет...  Ну, что-то у вас там светит? Блин, увидел бы кто, подумал - больная девка. На тот свет сочиняет, и думает, что ответят...

ОТТУДА:
Отвечаю. Ну мне-то тут ничего не светит. Лишь любовь твоя, когда ты обо мне вспоминаешь. Даже если ты это делаешь в туалете. Кстати, Машка, когда ты там лампочку поменяешь? Здесь всё время - всё тот же день, только очень длинный. Так и ходишь с говном в штанах, да с петлёй на шее. Вот встречался с Эженом - он высох, как балерина. Ну в могилке-то, ясное дело, не хорошеют.

Паренька твоего я видел. Одет недурно. Он же в банке сидит, понятно, там жирно платят. Только ты, когда будешь с ним - обо мне не думай. Тесновато нам будет втроём на одной кровати. Не хотел бы смотреть - смотрю. Такова награда. И под рёбрами режет, как будто бы там живое. Суицидникам, Машка, ни рая тут нет, ни ада. Без конца помираю, а мог бы, мудак, с тобою...

Ты прости, был бухой, тебе розочкой в горло метил. А сейчас так кайфово слушать, как ты там дышишь. Ты живи, как живётся, Машка, не лезь в мой пепел. Ты ж врубаешься, знаю. И кстати - ты классно пишешь.

с ножом в руке

Андрей Митрофанов

Раскинул руки старший сын соседки под окном
Пока она вращает ключ в сверкающем замке
Я поливаю в зале пол чернилами с вином
Она нажмет звонок и я умру с ножом в руке
Какой-то старый чемодан под лестницей возник
Зато пропал дверной глазок, а с ним исчез блокнот
Который был дороже всех статей, журналов, книг
И в нем всегда под словом «she» скрывалось слово «not»
Немногословный капитал растрачен без следа
Копье качается в стене, колчан дождался стрел
А на балконе ты с луной играешь в города
Луна уже обречена, вот я и не посмел
Сильнее ветер и уже полопались шары
На шпилях башен. Я сажусь и делаю укол
Еще и минута и шмыгнет печаль из конуры
А это значит, ангел мой, что ты недалеко.
http://www.stihi.ru/avtor/otesanek

Сюр

Наталия Гончарова

А помнишь, Артюр, ты хотел стать поэтом молчания?
Vivant, Mon amour!
Сей мир искажен, поражен и заразен звучанием.
Язык – это сюр.

А знаешь, Артюр, как мучительно мне созерцание
cюжета конца...
Опять потекла плодовитая самка сознания
водою с лица.

Но видишь, Артюр, от крамолы и до покаяния
стихами душа,
Болит и опять обрекает меня на звучание
живая душа.
http://www.stihi.ru/2006/02/13-387










Вячеслав Казакевич

КНЯЖИЦЫ

На веревочке корову девочка ведет,
дуб когтистый и суровый на холме растет,
тракторист в сарае вожжи вокруг шеи обвязал,
опрокинул табуретку и язык всем показал.

Конь идет, цыплята в сенцах, скрип стрекоз, игра котят,
как два белых полотенца, в небе аисты летят,
пьяненькая фельдшерица повалилась у реки
и кричит холщовым птицам: «Киньте палку, мужики!»

Но с небес никто не бросит даже щепки или взгляда,
одуванчики проносит гулкий ветер над двором,
теща зятя замышляет угостить крысиным ядом,
чтобы больше не гонялся он за нею с топором.

А к порогу райской жизни крепко радуга прибита,
облака стоят горою, и охота пушку взять,
и стрелять, и быть убитым, и валяться под ракитой,
в белых аистов сморкаться, бабам юбки задирать.










Нет давно на свете дорогой семейки:
петуха в сарае, кошки на скамейке,
матери, которая нянюшку бранила,
нянюшки, что пенсию в валенке хранила.

Наплевать с пригорка всем на это дело,
только ты с печалью подружился смело.
Чтобы настроенья ты не портил людям,
скоро, мой хороший, и тебя не будет.

2003








ОДУВАНЧИКИ

В сторонке от поселка дачного
живет старуха вместе с кошкой.
И десять тысяч одуванчиков
молчат у низкого окошка.

Стоит изба над самым озером,
на днях ее снесут бульдозером.
Но знают птицы и зверье,
что есть защита у нее.

За дом, за кошку на диванчике,
за бабку, что устала жить,
все десять тысяч одуванчиков
готовы головы сложить.

1985
http://lukomnikov-1.livejournal.com/666000.html









Аркадий Штыпель

нет, не народный я трибун
и даже не антинародный
и даже вовсе не трибун

порой конечно тянет на
какую-никакую три-
буну
выкрикнуть
«позор!»
ну да позор
позор конечно
позор?
кто ж этого не знает
ну позор
ну
ну не смешите










Кандидат философских наук
Целый год отбивался от рук.
Он вступал с ними в драку,
А спасал забияку
Кандидат медицинских наук.










серый волк седой валютчик
губы вытянул в ухмылке
он овывает елок войско восковое
и отражается луна
в его глазах сидящих на затылке

раз попутчик два попутчик
две стеклянные бутылки
летят над стылым лесом в глубине окна

летит в окне беззвучная луна
и пополам ее деля
теорема гёделя

и совсем уж вдалеке
два инопланетных зонда
скользят касаясь горизонта










...тяжело, тяжело Кать -
неужели и тебя нет?
неужели никого нет?
и не надо уже искать?

можно выйти еще под дождь.
можно в небо еще смотреть.
можно даже не умереть -
но все время чего-то ждешь.

так весной возвращались все,
а по осени, знал, - уйдут -
и в прощании был уют, -
карусель была, карусель.

дотянуться бы до тебя -
говорил я так или нет.
это просто мигает свет.
это вместо меня, тебя.










косяки венер поблёкших
капли света в лозняке
улетает в небо летчик
на казенном сквозняке

или словно бы орехи
на щетинящийся брег
сыплют черные морпехи
из пространственных прорех

или сорок тысяч братьев
устремленных на закат
на бессмертных драндулетах
на холодных скоростях
http://arkshtypel.livejournal.com/

Любовь Либуркина

На лавочке

дама по виду и запаху похожая на бомжа
вычищая ногти надломанным остриём ножа
сказала тогда: хоть бы скорее пришел конец света
надоела мне скотская жизнь эта
пью из фонтана воду заедаю болгарским перцем
а мне болит тут и показала на сердце

ещё сказала: когда я была нормальной
кормила сына разваренной кашей манной
он не любил комочков он болел каждую осень
он умер в больнице когда ему было восемь
я просила бога возьми моё тело душу
а он /два матерных слова/ не слышал или не слушал

и тогда он умер вместе с моим андрюшей
я их схоронила и посадила над ними грушу
чтобы не говорил мол без моего ведома ни волосинки
пусть объяснит это моему мальчику моему сынке

она осталась сидеть на лавочке в дыму вечернего света
начинался дождь. было начало лета.
http://stihi.ru/2012/11/21/11539

Алексей Григорьев

короткие сны

Дядя Володя жив — носит из леса грузди.
Бабка моя жива. Кот — это так, не в счёт.
А под ногами вдруг жёлудь созревший хрустнет —
Не утащить в стихи — нету стихов ещё.
В этих непрочных снах если что есть, так осень:
Жёлтый соседский клён, серые облака...
Бабкин сосед умрёт через неполных восемь
В жёлтом грибном лесу — я не запомню, как.
Странно: был целый мир, яркий, живой, надёжный,
И обратился в сны: в едкий осенний дым,
Запах сырой травы, груздь на короткой ножке,
Жёлудь, что захрустит под каблуком моим.
http://www.stihi.ru/avtor/barrett

музыка жизнь свет

Кукурме

ты говоришь музыка жизнь свет травы и горы
времени ты говоришь нет музыка жизнь свет
я говорю нет времени дайте ближайший билет
в самый далёкий город
как это нет

я говорю свет газ телефон оплатить до тридцать первого мая
будьте добры с имбирём и корицей петербург москва
ты говоришь карма абсолют недеяние майя
вечность любовь жизнь
музыка
(ты права)

ты говоришь вечность любовь смерть стихотворный размер прокрустово ложе
текст не нуждается в тщательном выискивании блох
ты говоришь бог и я говорю бог но одно и то же
никто не имеет в виду говоря бог

это ли мы прощаемся на неодинаковом русском
это ли просто беседа завершена
но я говорю жизнь и ты говоришь музыка
но я говорю смерть и ты говоришь тишина
http://www.stihi.ru/avtor/koukurme








Ничего, что мне скучно и скучно

Дмитрий Артис

ЭПИСТОЛА №1.
                                                   Амираму Григорову

Ничего, что мне скучно и скучно? И сучно, и ску…
Я в таком состоянии выпить уже не рискну,

потому что есть опыт, известны последствия, кои
превращают в животное, сам понимаешь, какое.

Это возраст, а, может быть, мир пресыщения тем,
что когда-то вселяло надежду возвышенных тем,

и комменты, как взмахи совсем не спортивной рапиры,
и на шее небес очевидны ожоги крапивы.

Это возраст и всё, что к нему прилагается, вот:
почерневшие руки и дьявольски белый живот,

что-то вроде семьи, (здесь три точки), не раны героя,
а срамные болячки: то язва, то зуд геморроя.

Нет, не возраст, скорее усталость, депрессия, страх
оказаться ненужным на пару с роялем в кустах.

Не обрящет осла никогда не слезающий с пони,
но блаженны забытые, ибо никто их не вспомнит.

Извини за сентенции, религиозную муть.
С детства комплекс величия мне помогает уснуть.

Получилось почти, я зевнул, потянулся и снова
так зевнул, что могла бы во рту поместиться корова.
http://www.stihi.ru/avtor/dartis

Старший брат – в морозном небе солнечным днем ликующая гроза
Младший брат – тонкая ветка-плеть, ломкая зеленая бирюза
Старший смехом и громовым кулаком темноту прогонять мастак
Младшему в детстве в глаз попал осколок радужного моста,
Так объяснил отец – мол, потому ты иначе видишь миры вокруг,
Но ты не должен бояться, ты должен уметь их не выпускать из рук
Младший хочет быть сильным, упорно ищет знания – в них ключи,
Но иногда по ночам что-то рвется, он задыхается и кричит.
Старший спит крепко, но тут просыпается, вздыхает:
“Ну вот, опять,
Чего ты боишься, глупый, я же обещал тебя защищать!”
Младший дергает острым птичьим плечом и мучительно трет глаза,
Хочет вытащить осколок назад.
Старший сгребает брата в охапку, старший – теплый, сильный, живой…
Младший замирает, к груди прижимается растрепанной головой
Старший гладит его, все хорошо, твои страхи – глупости, ахинея
И прекращай так тереть глаза, вон, совсем уже покраснели.
Старший верит в себя, младший верит ему вдвойне.
Они засыпают.
Младший мерзнет во сне…
Как ладонь – холодная, мокрая, наотмашь бьющая по губам
Отражение младшего в зеркале. Нездоровая худоба
И на плече раздирает кожу голубоватая мертвая чешуя
Что мне делать?
Кто же я?
Кто же я?
Так холодно, что темно, в глазах все сосуды лопнули, больно
Я не вынесу больше…
Младший кусает губу, поддевает ножом чешуйки, зажмурившись, режет
Кровь его красная, теплая
Как и прежде…
Младший, как в детстве, приходит к старшему,
Старший, как в детстве, его обнимает
Младший шепчет: “брат, внутри меня пропасть растет, разрывая меня, ломая
Брат, мне страшно, мне кажется, будто бы кожа с меня снята”
Старший отказывается признавать, что с младшим что-то не так
Старший хочет, чтоб все было просто, гладит младшего по плечу
Я защищу тебя, защищу
Все будет хорошо, нет никаких кошмаров, кроме тех, что снаружи,
Но им-то я не позволю наш мир разрушить!
Старший верит в себя.
Младший не засыпает и не может согреться
Осколок внутри доходит до сердца…
Бывает, что точка невозврата – искра, вспыхнувшая, только тронь
Младший сажает хаос на собственную распахнутую ладонь
И смеется – чего боялся, подумаешь, разорвало живот
До рагнарека-то заживет.
Пока старший учится понимать и видеть, пока наконец взрослеет,
Младший становится ожесточеннее, отчаяннее и злее,
Но как он ни рвется – схлестываются, сплетаются их пути
Брат мой, я знаю, что я виноват, но позволь мне тебя спасти
Я и не такие вершины брал, я отыщу через бездну брод
Брось,
Ты как был дураком, так и остался: никак не уразумеешь,
Из меня улетели все птицы, остались змеи…
Замок нашего детства давно на куски распался,
Брат мой,
Не брат
Разжавшиеся пальцы…
Старший не из тех, кто сдается, считая, что не бывает чудес
Он приходит к отцу: “Что мы будем делать теперь, отец
Нам нужно найти его, нужно…”
всеотец говорит: “Успокойся. Сядь,
Что бы я ни делал, во всем есть смысл, постарайся это принять.
Есть проблема, нас много – сильных, привыкших действовать напрямик
И поэтому нам нужен изгой, чтобы был хитроумен и многолик,
Чтоб извернувшись, придумывал тысячи планов, ярких и непохожих.
Мне жаль, но тут бесполезен змееныш, чешую маскирующий кожей
Ради всеобщего блага нам нужен взрослый и сильный змей,
И таким ему придется вырасти, а ты и пытаться не смей
помешать.
Ты наследник, ты должен понять.
Не разочаруй меня”
Старший склоняет голову и выходит в зарево дня…
Молниями режет темноту сверкающая гроза
Брат мой, неужто ты думал, что я поверну назад
Какой бы ни был – чешуйчатый, безумный и ледяной
Мой
Брат, я иду.
Мы справимся вместе, прогоним любое зло
Младшему снится гром и ему тепло

(с) Леди Лайя
Отсюда: http://users.livejournal.com/riannon__/747324.html

Руслан Комадей
* * *

Бергман, Бергман, где ты был? – ставил «Smultronstallet».
Я ему глаза закрыл, и глаза устали.
Голоса стоят в лесу у дешёвых шведок;
Я тебе ответ несу и кору от веток, –
хвоя ветха, как Завет; слушай, неврастеник:
Хорошо, что папа – швед, и отец – священник!
Потому и не забыл между днём и небом:
Ингмар, Ингмар, где ты был? А нигде он не был...

Твоя рука

Смарагда Вторая

А я тебя любил.

Я помню, как меня унес отец железным лесом: я жалобно скулил в его руках, принюхиваясь к миру с интересом. И город был, и незнакомый дом, и одноглазый кряжистый мужчина меня от куртки оторвал с трудом и равнодушно бросил на овчину, а после мановением руки велел убрать куда-нибудь подальше, и я почти заплакал от тоски… но вдруг меня обнял какой-то мальчик.

Никто еще не знал, что я – судьба. Молчали прорицательные ведьмы, по лошадиным сточенным зубам истолковать пытаясь день последний. Я был доверчив, лопоух, игруч, со взрослой уморительной гримасой охотился на свет и тени туч, из рук твоих хватал живое мясо. Меня не обходили стороной, и девушки с ладонями из шелка, пропахшими кишками и войной, любили потрепать, шутя, за холку…

Мы быстро подросли – почти друзья, немного братья, служка и хозяин. Всегда с тобой, тогда не видел я, что ненавистен и неприкасаем для всех, кто рядом, кто уже узнал моё предназначенье из пророчеств. Ты был одним из них, но промолчал, наверное, ты был умнее прочих.

Но вот однажды как-то поутру к нам подошли – знакомое отребье! – и предложили странную игру: меня стреножить неподъёмной цепью. Ты улыбнулся и сказал: «порви», и я шутя разъял стальные путы, в твоей доброжелательной любви не усомнившись даже на минуту.

Потом игра продолжилась. Они вторую цепь надели – толще вдвое. Ты подошёл и прошептал: «рискни, я знать хочу, что воспитал героя». На звенья разлетелась, лопнув, связь, и я освободился без натуги, не силой неумеренной гордясь, а благодарно думая о друге.

Шло время. Я почти забыл о тех забавах непонятных и жестоких, и отрастил свой первый зимний мех, и возмужал в положенные сроки, уже стыдясь ребяческих проказ, но радуясь любой проделке ловкой, -  когда они явились в третий раз, уже не с цепью, а с простой веревкой.
(Для сей неразрываемой узды был золотом ворованным оплачен и каждый волос женской бороды, и каждый шаг тяжёлых лап кошачьих, её плели на вечные века, в подземных лабиринтах ворожили из птичьего слюнного молока и каменных медвежьих сухожилий, из горных корешков и пузырьков прерывистого рыбьего дыханья – и не было надёжнее оков, чем эта лента, в целом мирозданье).   
Какой пустяк – веревку победить тому, кто цепи разрывал играя, но сердце говорило: не ходи, я чувствовал: она была живая, и я метался, словно во хмелю, и сбрасывал удушливую петлю… они всё знали: я тебя люблю. Тебя позвали – ты пришел немедля…

Мне было больно. Было больно так, что каждой отделяющейся частью я понимал – сжимается в кулак твоя рука в моей раскрытой пасти… твоя рука, уверенно-тверда, как время, разветвляется и длится…

Ты больше никого и никогда уже не приручишь своей десницей.

Они глядели, грубо регоча и отпуская шутки то и дело, на пустоту у твоего плеча и на моё униженное тело. Я был их смерть – они хотели жить, как будто бы возможно неизбежность пускай не уничтожить – отложить, замуровав её во тьме кромешной, распяв ей пасть – по небеса – мечом, и в том, что нет её, себя уверить, но оскорблённый – станет палачом, но преданный – проснётся лютым зверем. Расписан по деталям рагнарёк, и цвет чернил на бледной коже мертвен: здесь каждому уже исчислен срок, и каждому его знакома жертва.

«Проголодался? Хочешь молока? Откуда ты такой?» - глядишь лукаво и гладишь несмышлёного щенка, впервые, не боясь, ладонью правой.
http://www.stihi.ru/2009/12/10/5001

Екатерина Перченкова

Показалось, верно; мелькнуло и больше нет.
Человек за бортом, улыбаясь, глядит на свет.
Человек земноводный дух, перелетный дым,
кистеперый морок, не тонет, и черт бы с ним.

Показалось ему, неверно, ослеп и рад;
человек за бортом удильщик, недобрый брат.
Посвети туда, видишь, руки его пусты.
Он пропал, пропал, погоди, пропадешь и ты.

Человек за бортом беглец, пассажир извне.
Да плевать он хотел, кто там его больше не:
оглянется и видит, что высится за спиной -
подходи, голландец, парусник жестяной.

Подходи, хороша моя водяная твердь,
подходи, послушай, как я тебя стану петь
на таком языке, которого никому
не слыхать вовек ни в Атлантике, ни в Крыму,

собирать ракушки для белых ножей и бус,
у тебя на борту пожар и опасный груз,
у меня ничего, кроме мертвого языка,
я безделица до последнего позвонка.

Святый крепкий, помилуй туриста с материка,
полуночного пьяницу, велосипедиста,
смотрителя маяка.










И этого, который ужас птичий,
бродяге морок и кроту погибель,
стоящего под ветром, береги.
Пиджак его хозяина не знает,
а знает только мокрую солому,
похожую чуть-чуть на человека.
И шарф его хозяина не знает,
висит, побитый молью и погодой,
и трогает соломенное горло
(которая вязала - умерла).
Смотри, как он стоит.
И в дождь, и в стужу.
Такая ночь в рукав к нему залезла,
такой подземный гул живет в жестянках,
а все равно, держи его и слушай,
пускай стоит: плечо его - причал
для всех стрекоз и бабочек-крапивниц.

И этого, чьи мраморные руки
обуглены закатом и пылают,
простертые над городом неспящим,
где в каждом доме чайник и свеча,
где в каждом доме глобус голубой,
где каждый дом вертеп неутолимый,
подсвеченный, горящий изнутри.
Пускай стоит недвижный и прямой
над площадью и площади не чует,
отравленный искрящим языком
проезжей бестолковой фотовспышки.
Он держит только собственные крылья -
и это очень важная работа,
ведь там, внизу, и голуби, и дети,
и два киоска, и блошиный рынок.

И этого, бредущего в запое,
несущего латинское клеймо
холодное меж сердцем и ключицей,
поющего на мертвом языке.
Он потерял читательский билет,
и кошелек, и проездной, и память,
и говорит: душа моя сибирь.
Он говорит и сам не понимает,
но слышит, как под ребрами растет
крылатый жар, один сквозной простор
огромный, от которого так больно,
что боли нужно дать другое имя.
И он ее по имени зовет.

Всех нас, пожалуйста.
Любой, кто сам себе
бессменный часовой - других не видит.
И даже если любит - то не видит,
и даже если плачет - то не видит,
и охранять не может. И в ночи
не смеет ни позвать, ни дотянуться.

Поэтому смотри и охраняй.

unchosen one

— Ни одного человека так нельзя называть! — сердито выкрикнула Диба. — Понимаете, ни одного! Нельзя делить людей на избранных и неизбранных!
(Чайна Мьевиль, "Нон Лон Дон")

Вот открывается дверь холма, входит седой волшебник. Вот из Убежища путь на свет - в жаркий пустынный яд. Молния-шрам, драгоценный меч, слышишь, смеется небо? Избран - и значит, шагай вперед, слава и сталь твоя.

Только вот - места не хватит всем в рамках тугих пророчеств, кто-то не назван ни там, ни тут, ни на полях томов. Кто-то не рыцарь, не паладин, и не посланник ночи - просто прохожий, пальто и зонт, тусклый осенний смог. Просто не избран, бывает так, к службе не каждый годен, роза, шиповник, чертополох, пыль в золотом луче.
Если "не избран" - послушай, брат, значит - что ты свободен, ты выбираешь себе судьбу, шпагу, девиз и честь.

Вовсе не к каждому приходил светлый чужой посланник, в белом плаще, на лихом коне, яростен и крылат. Мальчик однажды шагнул за дверь - мир оказался странным, фермерский домик в сухой степи буря с собой взяла. Если не избран - решаешь сам, верно, что так страшнее. Кроличьи норы ведут, ведут прямо сквозь зеркала. Лес, пробужденный смешной игрой, тигры, мартышки, змеи. Не убоишься идти один топкой дорогой зла?

Книжные полки до потолка, можно по ним подняться? Чтобы спасти тех, кого ты сам выбрал себе в друзья? Сколько не-избранный стоит здесь, может, и рупь за двадцать, только тропинка бежит вперед, значит - по ней и я. Чьи-то следы по сухой пыли, ноги, копыта, лапы, дремлет стрелок у костра в ночи, думая ни о чем. Пусть на девизе нечеткий текст, знамя - обрывок тряпки, Элли шагает сквозь свой Канзас, свет за ее плечом.

Нет, я не знаю лица и слов - хэй, есть ли ты на свете? - я выбираю тебя, мой друг, я выхожу искать. Ехать верхом через этот край - пара десятилетий, кто-то по башне крутой идет, вечный плетет рассказ. Белый дракон улетает вдаль, черный - в зенит и выше, время не-избранных, слом эпох, хрупкий сухой листок. Станешь великим и мудрым львом, или отважной мышью, шпага готова (а может - хвост), курс на чужой восток! Ставит Алиса флакон на стол и открывает дверцу. Я выбираю тебя, мой друг, слышишь ли ты меня? Единорог на дыбы встает, бьется стальное сердце. Падают медьки на грязный пол, катятся и звенят. Чьи там подвески, на чьей груди - разве так важно, сэры? Ждет самолетик своих друзей где-то в пустых местах. Ты выбираешь себе любовь, правду, богов и веру, тот, кто за нами следит с небес - пусть не скучает там.

Светлый посланник, гони коня, путь для других проложен. Время не-избранных, ранний час, сброшенная весна.
Тех, кто в пророчествах не учтен, книги опишут - позже.
Книги расскажут про тех, кто - сам.
Может быть - и про нас.

(c) wolfox

Михаил Кузмин

ПРИРОДА ПРИРОДСТВУЮЩАЯ И ПРИРОДА ОПРИРОДЕННАЯ


  (Natura naturans et Datura naturata)

   Кассирша ласково твердила:
- Зайдите, миленький, в барак,
   Там вам покажут крокодила,
   Там ползает японский рак. -
   Но вдруг завыла дико пума,
   Как будто грешники в аду,
   И, озирался угрюмо,
   Сказал я тихо: "Не пойду!
   Зачем искать зверей опасных,
   Ревущих из багровой мглы,
   Когда на вывесках прекрасных
   Они так кротки и милы?"

Дмитрий Унжаков

Нарисованные домики

Нарисованные домики
отодвинуть ночь пытаются…
Проживающие гномики
мандаринами питаются.

И пока они питаются,
время в косы заплетается,
зависает и не движется,
а в окошке кошка лижется.

И пока она там нежится,
мандаринкой месяц режется –
переулкам адресованный,
зреет месяц нарисованный.

И пока он проясняется
под опекой строгой кошкиной,
смерть сама себя стесняется
возле домиков с окошками.
http://www.stihi.ru/2012/11/13/9394

Наталья Резник

СИНЯЯ БОРОДА

В деревне у нас говорили, что я горда,
Независима, свободна и весела,
Пока не пришел Синяя Борода,
Сказал: “Пошли со мною”. И я пошла.
Он запер меня в своем огромном дому,
Приходил иногда ночами как муж к жене.
Он делал со мной такое, что никому
Я б не позволила в самом кошмарном сне.
А потом он себе другую найти решил,
Потому что был молод еще и вполне здоров,
И однажды ночью он меня задушил
И сбросил около дома в глубокий ров.
Нас тут много таких, мы частенько его честим:
Мол, маньяк и убийца без совести и стыда.
И сумел же вкруг пальца дурочек обвести,
Вот если б опять, так мы бы с ним никогда!
Я тоже в этом клянусь на чужой крови,
Которая с грязью смешалась в проклятом рву,
Но если придет и скажет он: “Оживи”, —
Клянусь, что в ту же минуту я оживу.

Красавица и чудовище

Пишет красавица чудовищу письмо
Про хозяйство, детей, завтраки и обеды,
Мол, ты уж расколдуйся как-нибудь пока само,
В этот раз, к сожалению, не приеду.

Отвечает чудовище красавице,
С трудом заставляя писать свою мохнатую руку:
“Рад наконец от тебя избавиться,
Видеть тебя не могу, проклятую суку!
Не приезжай, ненавижу тебя все равно
За то что, устал столько лет без толку дожидаться,
За то, что понял давным-давно,
Что не в силах самостоятельно расколдоваться”.

Пишет красавица чудовищу: “Не хочу тебя больше знать,
Гад, мерзавец, подлец! (и всякие другие ругательства).
Ты же обещал, что всю жизнь меня будешь ждать.
Не ожидала от тебя подобного предательства.
Будь ты проклят, невменяемый зверь.
Ты же клялся, что будем непременно вместе.
Ну, держись, завтра же приеду теперь,
Выдерну остатки твоей свалявшейся шерсти”.

Пишет чудовище: “Прости за звериную бесчеловечность,
Я же чудовище, человечности не учился.
У меня впереди в самом деле целая вечность,
Не знаю, почему внезапно погорячился”.

А жена чудовища говорит: “Опять пишешь своей одной?
Хочешь со свету меня сжить, урод и скотина?”
И чудовище плачет рядом со своей женой,
А она чешет ему его горбатую спину.

А красавица читает ответ,
Меняет дату на затертом билете,
Как обычно, встает чуть свет,
Работает, готовит, улыбается детям.
И сходит, сходит, сходит, сходит с ума
До следующего письма.

Отсюда: http://allekta.livejournal.com/476132

Андрей беркут

Старый чердак

Нарушала запреты все, остался лишь мой чердак,
К которому ты никак не могла подобрать ключа.
Не замечала ты, как синеет моя борода,
Когда звенела отмычками хитрыми по ночам.
А мне б самому разобраться, что там на чердаке.
Выкинуть пыльную память прошлых лет, ненужный хлам,
И путешествовать в будущее с тобой налегке.
Честно хотел успеть сделать это, но ты не дала.
Я знал, руки помнят своё суровое ремесло,
Всё индиго детей не рождённых  - в моей бороде.
И чтоб старый чердак мой окончательно не снесло,
Тушу его солпадеином, растворенным в воде.
http://www.stihi.ru/2012/01/12/10999

Flavia

...мне всегда нравилась эта легенда. Говорят, что когда Ричард Львиное Сердце попал в плен к австрийскому герцогу Леопольду, никто не знал, где его держат в плену. И тогда друг Ричарда, трувор Блондель де Нель, отправился странствовать, и в каждом замке, куда его приглашали развлекать хозяев, распевал песню, известную только ему и Ричарду, потому что они сложили ее вместе. Однажды, допев куплет песни, трувор услышал, как кто-то в башне подхватил его песню. Тогда он вернулся в Англию и рассказал, где держат в плену короля.
Скорее всего, это только легенда, но мне от нее всегда как-то тепло.


То жара и пыль, то ярится вокруг метель,
А сегодня дождь. Непролазная грязь, хоть плачь.
По размокшей хляби упрямо бредет Блондель,
Как ребенка, кутая лютню в свой старый плащ.
Он кромсает яростно хищную сеть дорог,
И штурмует горести песней, как реку - вброд.
Он устал и голоден, и до костей продрог,
Умирал сто раз, и сто раз вспоминал: вперед.
Только струны выручат, если уже невмочь,
Если рвется с губ один на двоих напев.
Он проснется с криком. Он слышит из ночи в ночь,
Как ревет в отчаяньи запертый в клетке лев.
И пропустят горы, и лягут к ногам моря,
Он смеется зло, салютуя стенам и рвам.
Просто он уверен: не зря это все, не зря,
И однажды ему ответят. Не здесь, так там.
Он уверен: ждут. И клянет пелену дождя,
И шагает дальше, дыханьем ладонь согрев.

По дорогам надежда бродит, вовек твердя
Вместо всех молитв один на двоих напев.

Геннадий Каневский

я говорит салтыков щедрин
зверь обличитель зла
хочешь прорваться звони один
звёздочка треск ноль два
сотни томов восковых неправд
прадед секунд-майор

радуйся имя твоё виноград
на языке моём

я продолжает тулуз лотрек
средней руки горбун
я только в эти холсты одет
в эти штрихи обут
код мой магнит мой на карте крап
шулерский мой приём

радуйся имя твоё виноград
на языке моём

гроздью корми оплети лозой
чтобы глядеть в зрачки
не отрываясь и по одной
строчки мои зачти
писано ощупью наугад
сунуться рылом в калашный ряд
крикнуть в дверной проём
слышишь ли пастырь овечьих стад
слышишь садовник идущий в сад

радуйся имя твоё

Дарья Алексеева

Янушу Корчаку

Это грустная песенка-сказка о детских макушках,
Об огне и о солнечном свете – он так же горяч...
Ну же, пой-запевай, деревянная скрипка-игрушка,
Веселее играй, гениальный мальчишка-скрипач!

Шпил, слепой поводырь, шпил – играй нашу песенку с нами!
Чтобы видели, чтобы не знали дорогу свою,
Чтоб в руке не дрожало зеленое с золотом знамя...
Ну, не бойся, играй... А забудешь – я чуть подпою...

Что ж, душа – человек, и сгорит в человеческих корчах?
Или все же, герр фюрер, горит – по приказу извне?..
Вы погибнете, Корчак... И дети погибнут, пан Корчак...
И еще миллионы погибнут на этой войне...

«Мы не просим, а требуем»... Требуем–треба–Треблинка...
Что ты плачешь? День бросил на шпалы песок золотой!
И не пепел, а пыль...или просто в глазах паутинка...
Натя, Натя, не плачь... Там нестрашно... Я буду с тобой.

И земля от шагов мелко-мелко дрожала тревогой,
И небесный платок от дождей и от слез полинял...
...Это будет... Пока – песня птицей летит над дорогой,
Эфемерным крылом закрывая птенцов от огня...
http://www.stihi.ru/2009/04/13/273

Пахнет воздух брошенным жильём

Сергей Пагын
***
Пахнет воздух брошенным жильём,
сажею, трухлявой половицей…
Вроде поле голое кругом,
осень, улетающие птицы,

роща, безголоса и темна…
Но рисует тихий бес тревоги
крышу,
стену с прорубью окна,
скорченный ботинок на пороге.
http://www.stihi.ru/2011/10/18/2895

Аарон Шугейзер

Взлетит-не взлетит

дядя с тётенькой бранятся у фруктового ларька
есть гипотеза у тёти дядя глупое бревно
пьёт кефир чувак со скрипкой до последнего глотка
и глядит из белой жижи муха с грустью неземной

дева с торбою оккультной телеса влечёт в трамвай
где активно обсуждают кто испортил воздух весь
ветер всем суёт обёртки в рот открытый и слова
в рот обратно.Каблучищи тонут в грязи негустой

и маньяк в общирном парке заблудился будто гость
а вот кто же там несётся поднимая пыль и грязь
и чихает и бранится громко шаркая ногой
а искусство там в погоне за реальностью спешит
http://www.stihi.ru/2007/10/22/3245

Angry Birds

Иван Зеленцов

Вот зеленый с похмелья и злой поросенок Нах-Нах.
Он три года лежал на диване в спортивных штанах.
Было рыльце в пушку, но держал он его кирпичом,
дескать, все нипочем, дескать, я никогда ни при чем.
Не пугали его небеса ледяной глубиной.
В хате с краю, у печки, в избушке своей лубяной,
он хотел зимовать, и казалась надежной изба.
...Но рогатку за лесом уже натянула судьба.

Вспышкой взрезала тьму бронебойная птица-любовь.
Прямо в сердце попала, шальная, не в глаз и не в бровь.
Трепетала в груди и багровым цветком расцвела.
Вместо перьев - ножи, вместо клюва - электропила.
Завертелись колеса, затем завизжали зубцы...
...Эти раны срастаются, но... Как же ноют рубцы!

Птица-смерть пронеслась, на полмира раскинув крыла,
и опять, и опять - и любимых, и близких крала.
А птенцы ее - сны – беспощадней меча палача.
В них все живы и счастливы. Значит, когда по ночам
в опустевшую жизнь возвращаешься в липком поту,
надо снова смириться, еще раз задвинуть плиту.

На прокуренной кухне, стеклянные песни звеня,
птица-водка бесилась под занавес хмурого дня.
Обжигала огнем, ослепляла, срывала с петель,
напускала туман и красавиц швыряла в постель…
Он привык просыпаться, сжимая в объятьях не ту.
Все, что было - развалины. Пепел в обугленном рту.

Он стоит на руинах, сменяя мольбою мольбу:
«Слышишь, кто бы ты ни был, заканчивай эту пальбу!
Ты, который играет в меня и других дурачков,
ты поставил рекорд, ты набрал триста тысяч очков!»
А за лесом в ответ заряжают пернатый снаряд.
Снова птицы летят. Снова избы горят и горят.

Птицы подлость и зависть, облезлая птица-нужда…
Где-то там, высоко, как всегда, непонятно, куда
птица-тройка летит. Этой птице на всех наплевать –
скольких отпрысков бросила в гнездах чужих куковать.
Снова птицы летят, и от этих небесных щедрот
превращаются свиньи в людей.
А бывает, и наоборот.
http://www.stihi.ru/2012/10/04/2242

Слишком недетское время для сна

Сергей Лейбград
* * *
Слишком недетское время для сна.
Слушай, давай молчать.
Авелю тоже бывает нужна
Каинова печать.
Замкнутый круг, что твоя круговерть.
Ты уж не обессудь.
Тайна, конечно, страшнее, чем смерть.
Смерть не страшна ничуть.
Вот почему я так мучал отца
и нарушал режим.
Дети боятся родного лица,
ставшего вдруг чужим.
Лишь бы теперь не услышать рулад,
не повзрослеть, как брат.
И приближая разрыв и распад,
не отступить назад.










* * *
Куда поехала опорная нога?
Куда из строя вышел холодильник?
Над бездной, что незрима и нага,
сознание мерцает, как мобильник.

В каком строю мы движемся во тьму?
Какая тьма диктует эту тему,
внушая электронному письму
последнюю свою мифологему?

Осенний жар сражает на лету.
Напрасно эта осень задержалась.
Но ужас так похож на красоту,
где красота не более, чем жалость.










* * *
Ах, миллениум, хруст хризантем,
алюминий ведра и бидона,
Пан Ги Мун, пандемия, тандем
гедонизма и Армагеддона.
Этот милый армейский язык
с уголовной горчинкой шансона,
этот жертвенный мертвый таджик,
эти рваные раны озона.

Только я отчего-то живой,
не в себе и уж точно не в теме.
Отрави меня пьяной травой,
поцелуй меня в лысое темя.
Безутешные сопли утри
и оставь досыпать на перроне,
где Монголия брезжит внутри
и летят ошалевшие кони...
http://www.stihi.ru/avtor/leyb

Елена Эфрос

Катерина бежит на обрыв.
Внизу по Волге лодка плывет.
В лодке Герасим сидит немой.
Герасим собрался топить Муму.

А на том берегу строчит пулемет,
Пули падают – буль, да буль.
А навстречу лодке Чапаев плывет,
Уворачиваясь от пуль

А за Чапаем плывет Мазай,
У него не лодка, а Ноев ковчег.
Он Чапая догнал и говорит: залезай,
У нас тут места хватит на всех!

Вот Стенька Разин в челне один -
Его персиянка вернулась домой.
Глядит Катерина с обрыва вниз.
Хотела топиться - река занята.

В той Волге яблоку негде упасть,
Не то, что женщине в полный рост.
Герасим держит Муму за хвост,
Раздумал в воду ее бросать.
http://kototuj.livejournal.com/1637194.html

Представь себе: ты, к примеру, мальчик: Захария, может - Зак.
Армагеддон был давно и вправду, четыреста лет назад.
Мир как-то выжил, но изменился, и прежним ему не стать,
Но у тебя есть твоя деревня, и вера твоя проста.

Мир полон странных существ и чудищ, и выжженных злых пустынь,
В воде проносятся змеерыбы, тела их внутри пусты,
Приходит с моря соленый ветер, несущий сухую боль,
Но у тебя есть твой лук и стрелы, и твой амулет с тобой.

Как выжил Богом забытый остров, когда всем настал конец?
Но здесь не выло глухое пламя, не шел сероватый снег.
Здесь были люди, остались люди - вас несколько деревень,
И все знакомо, и все привычно, и так будет каждый день.

Представь себе, что тебе пятнадцать, и волны шумят у ног,
А что вне острова? Ты не знаешь. Наверное, там темно.
Там - старики говорят - опасно, отравлено, дым, пожар,
Мир как-то выжил, но изменился - опоры его дрожат.

Тебе пятнадцать, а будет больше - вся жизнь впереди легла,
Как будто на тетиву из жилы - отлаженная стрела,
В пятнадцать мальчику испытанья - проверенный, данный факт,
И вот из моря, в траве и тине, выходит Левиафан.

Кому-то - тролля убить в пещере, кому-то - уйти в леса,
Твое чудовище пред тобою, огромней, чем небеса,
И чешуя зеленее листьев, и ракушки на боках,
Он шел к тебе сквозь чужую память, сквозь cброшенные века.

Представь себе: ты, к примеру, крейсер; корабль - точнее, так,
Ты сделан раньше, чем мир сменился, и значит - ты очень стар.
Твои создатели ныне прахом лежат в городах пустых,
Других таких не осталось больше, остался один лишь ты.

Тебя собрали универсальным, чтоб - и над водой, и под,
Чтоб брал энергию моря, солнца, годами не видя порт,
Умен, спокоен и автономен, надежнее, чем цемент,
"Левиафан сорок восемь - тридцать", на двести кают и мест.

Когда посыпалось с неба - небо, и с неба пришла беда,
Другим был отдан приказ "сражаться", тебе же сказали "ждать",
Уже никак не узнать причины, не выдумать в этом прок,
На дне другие, ты просто выжил - и жил, как умел и мог.

Молчали люди на всех частотах, на всех берегах твоих,
Стоял туман там, где были люди; и где-то еще стоит.
Ты жил и ждал, обходя теченья, касаток и миражи,
И вот - чужой, незнакомый остров, и чья-то чужая жизнь.

Представь себе: ты, к примеру, время, вот ты затаило вдох,
Выходит к мальчику зверь из моря, и тает песок водой,
Армагеддон был давно и вправду, ты знаешь - когда и как,
Недвижен зверь, и недвижен мальчик, и лук у него в руках.

Представь себе: ты, к примеру, ангел... шучу. Ну, пускай - судьба,
В деревне пахнет печеным хлебом, и слышится лай собак.
И меж двумя - вся война, и время, и гибель, и вновь война,
Но вот коснется один другого - и сможет его понять.

Ты слышишь - рядом вздохнуло время, и дальше рвануло прочь,
И вот уже наступает вечер, и утро, и снова ночь,
Кто из деревни пойдет с мальчишкой? Пусть странно - такие есть,
Их принимает огромный крейсер на двести кают и мест.

Корабль ловит сигнал чуть слышный с других берегов Земли,
Быть может - просто осталась вышка, на вышке скелет в пыли,
Быть может... мимо проходит время, и светит огнями фар,
На поиск чуда с командой блудной уходит Левиафан.

Представь себе: ты, к примеру, чудо... а впрочем, не надо, нет.
Представь себе: ты сигнал, летящий в отчаянной тишине.
Заветам Шредингера согласно, пустивший тебя летать -
Он может быть и живым, и мертвым, и этого не узнать.

Представь себе, ты, к примеру, мальчик, поют облака вдали,
И всходит солнце, садится солнце, не зная проблем земли,
Звенит та линия между морем и небом, как тетива,
Всплывает сонная змеерыба, во рту у нее трава.

Представь себе, ты, к примеру, крейсер, и ты просто держишь курс,
Впервые за полтора столетья не колет мотор в боку,
Мир изменился, но все же выжил - ты, кажется, понял, как,
И мимо скачут твои секунды, огромные, как века.

Летит сигнал в никуда, в пустыню, сквозь молнии и ветра,
Армагеддон был давно и вправду, и к праху ложился прах.
В глубины спешно уходит кракен, морская вода чиста...
Представь себе: ты, к примеру, чудо.
Пожалуйста.
Ты представь.

Отсюда: http://wolfox.livejournal.com/186875.html
via kat_bilbo

Дана Сидерос

Пятая графа

    Если ты уже отдохнул,
    то пойдём-ка осмотрим лагерь.
    Разомнёмся, поговорим.
    Расскажу, как оно у нас.
    Мы не любим свою страну,
    то есть земли её и флаги,
    и не мним никого своим
    за расцветку и форму глаз.

    Наша родина -- наш язык.
    И её мы оберегаем,
    не крадём у неё добра,
    не пускаем в неё чужих.
    Песни птиц и вальс стрекозы,
    речки, выстлавший берега им
    мох, осока в полях, нора
    шустрой змейки, дубы, ежи,
    небоскрёбы, футбол, балет,
    революции, мода, блоги,
    блеск Манежной в полночный час
    нас не трогают, как назло.
    Мы работаем круглый год,
    добровольно платим налоги:
    отдаём десятую часть
    самых лучших горячих слов.

    Если будешь с нами, то и
    думать станешь похоже. Бурый
    слог, похожий на талый снег,
    всем откроет, кто ты таков.
    И любой, кто поймёт твои
    идиотские каламбуры,
    тотчас станет тебе родней
    всех озлобленных земляков.
    Мы живём на границе, за
    нашим лагерем серый, голый,
    бесконечный пустырь потерь,
    мёртвых тонкостей языка.
    Распаковывай свой рюкзак,
    разложи по полкам глаголы
    и наречия. Всё проверь.
    Завтра в поле. Копать. Искать.


http://lllytnik.livejournal.com/64993.html

Мы всё время в глухой обороне, мы вооружены до зубов.
Оттого нам друг другу не стать ни понятней, ни ближе.
Я хочу, чтобы всё, что я делаю, превращалось в любовь.
А иначе я смысла не вижу, иначе не вижу…

Елена Касьян (жж-юзер pristalnaya)

Ты смотришь.
А я
в этом кожаном чёрном кресле,
Скребу подлокотник.
Зрачки мои широки.
Скажи мне одно –
А ты будешь любить меня, если
я с этого дня ни одной не смогу строки?

И счетчик стучит, и дозиметра ноет зуммер,
И плавают стены, сквозь щели смолой сочась.

Ты будешь любить, если я, предположим, умер,
И мертвый тебе это всё говорю сейчас?

Ты будешь любить, когда взвоет за дверью стая,
Когда Рубикон запретит перейти сенат?
Когда ты почуешь, что я начинаю таять,
И что выхожу из системы координат?

Когда целый мир, свои острые зубы скаля,
Вонзит в меня сотни наполненных ядом жал?
Ты будешь любить?
Так,
Как Шиву любила Кали,
танцуя на нём, когда он не дыша лежал?
Ты будешь?...

Так знай, что поставленный на колени,
В любой темноте, в безысходности или тлене,
На дне, под землей, в самой страшной морской глуби
Когда я останусь, оплёван, забыт, покинут,
Когда все вселенные разом возьмут и сгинут –
Мне дела не будет!

Ты только меня люби.

(c) Саша Кладбище
http://kladbische.livejournal.com/881770.html

***
Что поделать ,Федя, надо -
От весны до листопада,
От рассвета до заката -
Улыбнулась, и вперед.

Даже если мочи нету
От заката до рассвета,
Не дано других ответов -
Все проходит, и пройдет.

Только не хочу, чтоб мимо
Полюбивших и любимых,
Арлекинов или мимов
Вдаль моя дорога шла.

Я сверну к теплу ладоней,
Что печаль и боль прогонят,
Отзовусь на крик "По коням!"
Что ругаюсь - не со зла.

Не хочу закрытой двери.
Ветер пусть качает клевер,
И уже не нужен веер,
Солнце, не трудись палить,

Хочешь, почешу за ушком?
На столе - кувшин и кружка,
А в карманах - ни полушки.
Что поделать? Надо жить.

Гела

Подходят на перемене: привет, малыш.
Скажи-ка, какой рукой ты пишешь и ешь?
Он будет врать, они почувствуют ложь.
У одного из них за спиной калаш.
Один просто в штатском, и пара ещё святош.
Ну что же ты врешь, малыш,
что же ты нам врешь?
Не нужно бояться, просто завтра зайдешь,
получишь звезду, и ещё ты теперь сидишь
в отдельном классе, вам отдали гараж.

Я, например, амбидекстр, не наш, не ваш.
На глаз и не отличишь.
Левой держу карандаш,
правой бросаю нож.
Никто на меня не похож,
ни сын и ни внук – потому что я одинок.

Мне не страшно будет надеть
отличительный знак.

(с) Дана Сидерос

Катя Перченкова

И этого, который ужас птичий,
бродяге морок и кроту погибель,
стоящего под ветром, береги.
Пиджак его хозяина не знает,
а знает только мокрую солому,
похожую чуть-чуть на человека.
И шарф его хозяина не знает,
висит, побитый молью и погодой,
и трогает соломенное горло
(которая вязала - умерла).
Смотри, как он стоит.
И в дождь, и в стужу.
Такая ночь в рукав к нему залезла,
такой подземный гул живет в жестянках,
а все равно, держи его и слушай,
пускай стоит: плечо его - причал
для всех стрекоз и бабочек-крапивниц.

И этого, чьи мраморные руки
обуглены закатом и пылают,
простертые над городом неспящим,
где в каждом доме чайник и свеча,
где в каждом доме глобус голубой,
где каждый дом вертеп неутолимый,
подсвеченный, горящий изнутри.
Пускай стоит недвижный и прямой
над площадью и площади не чует,
отравленный искрящим языком
проезжей бестолковой фотовспышки.
Он держит только собственные крылья -
и это очень важная работа,
ведь там, внизу, и голуби, и дети,
и два киоска, и блошиный рынок.

И этого, бредущего в запое,
несущего латинское клеймо
холодное меж сердцем и ключицей,
поющего на мертвом языке.
Он потерял читательский билет,
и кошелек, и проездной, и память,
и говорит: душа моя сибирь.
Он говорит и сам не понимает,
но слышит, как под ребрами растет
крылатый жар, один сквозной простор
огромный, от которого так больно,
что боли нужно дать другое имя.
И он ее по имени зовет.

Всех нас, пожалуйста.
Любой, кто сам себе
бессменный часовой - других не видит.
И даже если любит - то не видит,
и даже если плачет - то не видит,
и охранять не может. И в ночи
не смеет ни позвать, ни дотянуться.

Поэтому смотри и охраняй.

Уолтер Де Ла Мэр

МАЛЕНЬКИЙ СТАРЫЙ КУПИДОН

Тропки в этом лесу
Спят под опавшей листвой.
Мох растёт на камнях,
Скрытых густой травой.
И маленький купидон,
Который стоит у пня,
Сломанный поднял лук
И метит стрелой в меня.

Дикую розу в цвету
Глушит хмельной бурьян.
Свежий воздух пушист
От летучих семян.
И маленький купидон,
Который стоит у пня,
Сломанный поднял лук
И метит стрелой в меня.

Фонтан растрескан и сух.
Нот лебедей в пруду.
С шёпотом ветерок
Гуляет в этом саду.
И маленький купидон,
Который стоит у пня,
Сломанный поднял лук
И метит стрелой в меня.

Я стал взрослым в день похорон своего отца –
Это сделалась ясной смертность моя до конца,
Это пала преграда меж мною и днем огня,
Когда скрытое все откроется, взяв меня.

Я стал смелым на похоронах у любви моей,
Получив одну правду и право делиться ей:
Если любишь кого-то, скажи об этом ему.
Вот сегодня. Прямо сейчас. Как прыжок во тьму.

Это очень больно, смирись ты или борись,
Но, решившись жить, принимаешь и этот риск,
Но, решившись любить, подписался принять всерьез,
Что придется войти в этот лес и пройти насквозь.

Я встречал и встречаю – всем сердцем – тихих людей,
Кто становится старым на похоронах детей.
Но я слышал, важнее всего – с обеих сторон -
Кем я стану на день моих собственных похорон.

Отсюда: http://alan-christian.livejournal.com/520641.html

сад


               К невесте тянется жених,
               И звёзды падают сквозь них…
                                 Георгий Иванов

это сходятся в небе кометы
это ветер вчерашний подул
это двое на белой скамейке
в подмосковном вишнёвом саду

эти двое бесплотны как воздух
но растаять никак не хотят
и сквозь них скороспелые звёзды —
москворечные вишни летят

и играет у речки оркестр
и плывут на закат облака
сквозь немодное платье невесты
сквозь старинный костюм жениха

тонет в сумерках птичье стаккато
затихает кузнечный левша
и случайный чудак-соглядатай
ускоряет прогулочный шаг

летний вечер двоим этим лишний
и уходит от них налегке
с узелком фиолетовых вишен
с бубенцом оловянным в руке

barrett

Татьяна Лернер

Счастье

От  Осипенко Елены
счастье ушло постепенно.

А казалось,  что вот оно,
трижды обмотано
на левом запястье
браслетиком.  Счастье.

Бывало, Лена посмыкает  для проверки,
как передёрнет затвор,
не убежало ли к Паниной Верке
(эта рыжая стерва – потенциальный вор).
Оно шевельнётся в ответ,
лизнёт, отзовётся мяу.
И Лене спокойно, и небушко в цвет
нейблау,

на синем фасаде – звёзды как фотопечать.
Эх, вовремя бы заметить,
что счастье уже перестало мурчать,
и озорничать,
а в процессе откуда берутся дети –
оно перестало кончать.

Nil  admirari, но Панина Верка совсем ни при чём.
У этого бизнеса были другие риски.
То, что Лене казалось краеугольным литым кирпичом,
оказалось подобьем ириски:

если долго жевать или просто держать за щекой,
ириска твёрдая становится мягкой.
А после – совсем никакой.
И, сколько ни чавкай,

сколь не выкладывай праздничных фоток ВКонтакт,
сколько не улыбайся на публику, –
слаще не будет. А будет от бублика
дырка, туман, анакруза, затакт, затакт, затакт…

Вот что произошло с Осипенко Еленой.
С тех пор минул год, или, может быть, полтора.
Винчестер в сейфе, забытый усталый пленный.
Браслет перетёрся. И ночью что снится? RAM.
А счастье, уже не её, летит во вселенной
свободным бозоном к другим мирам.
http://www.stihi.ru/2013/02/15/3055

Дмитрий Растаев

Кошки не молятся Богу

Кошки не молятся Богу -
глупый, бессмысленный труд.
Сами себе понемногу
лапами крыши скребут.

Что им от этого - хуже?
Кто их накажет потом?
Господи, на х... ты нужен
с пряником им и кнутом!

Будни - кошмарная штука:
без урагана - ни дня.
Где твои ангелы, сука,
что успокоят меня -

те, что отнимут тревогу,
те, что обнимут любя?
Кошка не молится Богу.
Кошка - сама за себя.

Правильно, кошка, не слушай
траченных молью святош:
словом не вылечишь душу,
слово - ловушка и нож.

Иже еси на карнизе -
прыг! - и никто не судья...
Кровь не нуждается в визе,
брызнув за грань бытия.

Кошка,
              я следом,
                                 я скорой
тенью рвану за тобой.
К дьяволу все семафоры!
Все фонари - на убой!

Сами прочертим дорогу -
в ночь,
             в навинечье,
                                    во тьму...
Кошки не молятся Богу.
Да и вообще никому.

(с)










Кот Басё

http://www.stihi.ru/2013/08/03/3285

На расстоянии любовь превращается в сущий ад. Я знаю женщину, у нее есть дом и над домом сад, она забывает о доме на перегонах под скрип рессор. Стучат вагоны, катится колесо. На расстоянии любовь превращается в голоса. За белой приходит черная полоса. И дом в саду запирается на засов. По небосводу катится колесо. На расстоянии любовь превращается в тонкий нерв, соединивший живущих в одной стране на разных планетах в глубинах своих лесов… По этим лесам и катится колесо. Неумолимо катится колесо. Мимо и мимо катится колесо.

37

Майк Зиновкин

линии на ладони сходятся наяву. та, что тебя уронит в горькую трын-траву, будет всю ночь стучаться в звёздный Аустерлиц. август рассказан вкратце – взглядом из-под ресниц, чёрным пером в петлице. август уныл и сер. молот забрал убийца, сыну достался серп – вырастет и обрящет за восемьсот земель долгий почтовый ящик, звонкую канитель. что ему скажет слово, полное темноты? жизнь – это хмель и солод. всё впереди, а ты перезимуешь осень, перемолчишь закат. и никого не спросишь – тихо уйдёшь за кадр.

множить – не перемножить и не прогнать взашей
вечное бездорожье да полынью в душе,
где припустивший следом сделает свой глоток –
в очереди за небом каждый не одинок,
каждый двумя руками, словно мечту в горсти,
держит посильный камень, не запрудивший Стикс,
искренне. и до срока всем нам – итог один.
так и выходят боком выстрелы в солнца спин,
вот и качаешь ялик, бросив за борт весло:
я ли не верил? я ли? просто не повезло…
или совсем не просто, если пересчитать –
тридцать седьмой апостол первому не чета.

там, где короткий выдох пальцы лизнул теплом, в грудь твою бьются рыбы, словно она – стекло, смотрят невиновато, ждут: притечёт река. жирные клочья ваты – страшные облака – ходят кругами подле, клювами дребезжа. парка последний полдник нехотя ест с ножа, время томатной пастой капает в котелок. скольких ты предал, пастырь, ради вязанки строк? ради запретной страсти быть самому творцом? окна открыты настежь, вертится колесо. а из земли кровавой тянется белый стих.
я не имею права – Каин тебя простит...
http://stihi.ru/2013/08/02/5135

*** с небосвода

Thinkerbell

отец, я говорю с тобой о женщине с небосвода,
о женщине, называющей меня другом, братом,
желающей мне покоя, жалеющей об обратном.
о женщине, без которой я не могу и не буду,
потому что она моя единственная отрада,
потому что она моя единственная свобода,
естественная преграда от злого – по всем приметам.
о, знать бы, как у нее щека после сна примята,
как терпко в ней сочетанье мирта, мяты и мёда,
как в ладан, смирну и мирру она целиком одета
и более никаких одежд ей в ночи не надо,
как сонным шагом росы уходит она из вида.
отец, я одного, одного прошу у тебя – совета,
как мне жить с этой женщиною с небосвода,
с этим потоком света: руку протянешь – вот он,
любому живому виден, но источник его неведом,
как будто внутри нее – не пылкие самоцветы,
не пламя надрывно-томное, а просто сияют воды
священно-голубовато, и тихо струится ветер,
и что-то во мне уходит, уходит – и нет возврата,
и кто-то во мне всё спрашивает: опомнись, да ты ли это? –
и мне ответом одно молчание с небосвода.
http://www.stihi.ru/2005/05/19-613










лавстори

Амаро

Все сложилось черничной ночью
эпилогом одной из зим
я влюбился в неё на ощупь
и на запах и на язык

-Вдруг почувствовал всею кожей
губ её монофлерный мёд
и впервые наверно ожил,
был до этого словно мёртв

А она с озорством подростка
по судьбе моей босиком
шла и шла, наполняя воздух
свежим мартовским сквозняком

Проникала в трахею, в бронхи
и минуя мои круги
вновь струилась неслышним робким
теплым выдохом вдоль руки

Чудо-Золушка из кареты
сказка-бабочка из цветка
и по устью моей уретры
разливалась тогда река

Меж кисельными берегами
белой сливочною струей
я ложился на дно как камень
ощущая везде её

В позвоночных хрящах, в аорте
всюду, где продолжалась плоть
-Кем я был до неё, абортом,
недоношенный недоплод...

...Акушеры гасили свет и
пах забвением формалин
я лежал в жестяной кювете
в луже крови, у входа в мир

И она подняла, посмела
в нежной тьме её живота
снова чувствуя ветер, небо
не рожденный еще пока

Снова маленький и невинный
зная, вот он, тот самый шанс
стенок матки касаясь нимбом
я любил её пуповиной
что насквозь прорастала в нас
http://www.stihi.ru/2010/03/19/9179

Тень кота

Александр Спарбер
                                           "В том подъезде, как в поместье,
                                            проживает Чёрный Кот"
                                              (Булат Окуджава)

Лампочка в подъезде светит
Ватт, наверное, до ста.
И теперь в подъезде этом
Проживает тень кота.

Жёлтый глаз уже не нужен,
Нет зубов и нет когтей.
Почему же, почему же
Лебезим мы перед ней?

Отчего же эту рожу
Так боимся? Неспроста –
Ах, похоже, помним всё же,
помним чёрного кота!

И пускай болтают клуши –
Дескать, вид совсем не тот;
Скоро лампочку потушат –
Мясо снова нарастёт.
http://www.stihi.ru/2013/02/25/4957










Страх

Александр Спарбер

Всё начинается со звука:
осиного сплошного си-и-и,
растущего стрелой бамбука…
всё ближе, ближе... Не проси
спасения  – протяжной гласной
проскальзывая, в мозжечок
свист проникает – и в заглазье
свивается в тугой клубок,
пульсирующий.
И, стеклянный,
клубится рой осипших ос,
вибрируя, звенят стаканы,
захлёбывается насос,
и бьётся, бьётся, бьется рыба,
на леску вздёрнута со дна…
…И вдруг огромной мягкой глыбой
наваливается тишина,
как будто разом, смазав маслом,
из мира выдернули кол…
Тогда неотвратимо ясно
ты понимаешь: Он пришёл.

Не оборачивайся
http://www.stihi.ru/2008/11/28/4485

Ванька

Кальвия Криспинилла

милый дедушка забери меня из Камбоджи
всюду куда ни глянешь — чужие рожи
к крокодилам ходила  плавала с пеликанами
крокодилы плакали плавали пеликаны

забери-забери-забери меня без остатка
хочешь я буду твоей ванькой твоей бабкой
твоей репкой в конце-концов твоей мелкой
милкой твоей белкой твоей  грелкой

змеи шипят на солнце горит саванна
змеи горят на солнце шипит саванна
нет мне здесь дна-покрышки и свята места
воля моя да станет  тебе желанна
боль моя да будет тебе известна
http://www.stihi.ru/2013/08/09/4652










Оглохли все слепые...

Сергей Бачагов

Оглохли все слепые,
глухие все ослепли.
И вышли из воды сухими,
восставшие из пепла Фениксы,
как гуси-лебеди,
как птицы-курицы,
Причин для грусти нет.
Испачканы нечистые
и чистые зачищены.
И зеленеет лицами
ненужними и лишними
Лето.
Почти как никакой,
банально проверяю почту лет.
Причин для грусти нет.
http://www.stihi.ru/2008/07/05/907










Бодрячком

Ачагов

Я буду долго гнать.
Я буду долго и упорно гнать.
Я буду долго и упорно гнать и гнать.
Я быдло, мразь и гад.
Я быдло, мразь и гад. Я дважды гад.
Однажды мразь и быдло. Дважды гад. Три раза дважды гад.
Шесть раз я гад и не люблю повидло.
Я много повидал.
Я много повивальных бабок повидал.
Я многих нагибал. Я многих повивальных бабок нагибал.
Я нагибал их и смотрел поверх. Мне было видно.
Я видел вскользь и вкось и вкривь.
Терзал гитарный гриф. Вы догадались..
Вы точно догадались: я басист из группы Амба..
Мой голос бархатист и голосист.
Мой волос светел, голос мой басист.
Сисяста моя баба, но скучает.
Да я и сам кабан, что ого-го.
Да, я и сам кабан, что ого-го и го.
А самка бабы мне ползет рукой в трико из-под трико.
Под крики черных чаек.
http://www.stihi.ru/2012/09/06/6065

немного лексики

Ч. Буковски в переводе Ryo

История одного упрямого сукина сына

он явился к моим дверям однажды вечером —
мокрый, тощий, избитый, запуганный насмерть
белый, бесхвостый и косоглазый кот
я впустил его и накормил, и он остался,
научился мне доверять, но однажды приятель,
подъезжая к дому, переехал его
я отнёс к ветеринару то, что осталось
ветеринар сказал: «шансов немного...
вот таблетки... его хребет переломан,
но он был сломан и раньше и как-то сросся,
если он выживет, то никогда не будет ходить,
взгляните на снимки: в него стреляли,
дробь осталась внутри, ещё у него когда-то был хвост,
но кто-то его отрезал...»

я забрал кота домой, стояло жаркое лето,
самое жаркое за много десятилетий,
я положил его на пол в уборной,
дал ему воды и таблеток,
но он не притронулся ни к еде, ни к воде.
тогда я обмакнул палец и смочил его губы
и стал его уговаривать
я не отходил от него ни на шаг и разговаривал с ним
и нежно гладил его, а он в ответ смотрел на меня
бледными голубыми косыми глазами
шли дни, и вот он впервые сдвинулся с места
он пополз на передних лапах
(задние не работали)
добрался до своего лотка и залез в него
и я услышал трубы, возвестившие здесь,
в этой ванной, и всему городу, о возможной победе
я болел за кота — мне тоже досталось от жизни,
не так как ему, но всё же неслабо

однажды утром он встал на ноги, тут же упал
и посмотрел на меня вопросительно

«ты сможешь», ответил я

он пытался снова и снова, вставая и падая несколько раз
и наконец, смог сделать десяток шагов,
он шатался, как пьяный,
задние ноги никак не хотели идти,
он снова упал, отдохнул и опять поднялся

остальное вы знаете: сейчас у него всё в порядке
он косоглаз и почти беззуб, но кошачья ловкость вернулась,
и это особое выражение глаз никуда не делось

когда я даю интервью, меня спрашивают о жизни и литературе,
а я напиваюсь, сгребаю в охапку моего косоглазого,
подстреленного, перееханного, обезхвосченного кота
и говорю: «вот, взгляните»

но они не понимают и переспрашивают: «Вы говорите,
на вас повлияла проза Селина?»

«Нет!» — я поднимаю кота. — «На меня влияет то, что происходит!
Например, вот это! вот это! вот это!»

Я потрясаю котом и поднимаю его к потолку
в этом прокуренном, пьяном свете,
но он спокоен, он понимает...

и на этом все интервью заканчиваются
но иногда я всё-таки горд, когда вижу картинки в журналах
вот это — я, а это — мой кот, на фотографии вместе

он тоже знает, что это х..ня,
но всё-таки иногда от этого легче

Григорий Дашевский

Ничему не нужен навсегда,
но на время годен человек.
Он не дом, но временный ночлег,
место встреч улыбки и стыда,
голода -- с едой, тоски -- с Москвой,
или с ты -- ночным, ночной, дневной,
или просто с оборотом век,
эту ты рисующим точь в точь.

Кто зайдет на время, кто на ночь,
все, однако, по своим делам,
не по нашим. И уходят прочь
по небесным и земным углам
видимых-невидимых квартир.

Так что если говорить про вид,
он у нас всегда необжитой.
Ты, похоже, всех пересидит,
как в метро уснувший пассажир,
но ему когда-нибудь домой.

Глаша Кошенбек

лошадиная фамилия

Есть люди, не боящиеся заглядывать в бездну,
есть такие, кого туда что-то толкает, и они падают.
Есть те, кто продается ей, а есть  безвозмездные
старатели и пользователи, охочие до падали.

Какая разница, чьих он –  четвертой стадии, или третьей,
идиот, или голодноватое животное.
Он же пока еще на этом, а не на том свете,
живет, сожительствует, имеет детей и родителей  и, конечно, работает.

Вряд ли он  зародился от канцелярской папки,
отпочковался от  чугунного дырокола или скоросшивателя,
хотя это удобно: не заболеют мамка с папкой,
дети..ладно. Короче, вокруг лишь  малоценные картонные партийные приятели.

Рак ведь очень страшно, даже если политический деятель,
даже если нет родных и есть деньги.
Мельницы мелют медленно, но они мелют, и мелют,
мелют в муку  – даже кости,  хотя и не  за один день.

Тот, Кто не Тимошка, может вовремя и не посмотреть вниз,
где кто-то гниет изнутри, а кто-то гнилой без болезни.
В общем,  несправедливость присутствует, но есть беспредельная низость,
а в этом случае  интерес возникает у бездны

которая не прощает, хоть урыдайся под одеялом ночью:
это не по-настоящему, только не меня, не моих, не надо,
господибожемой, прости меня, я не нарочно
«при чем здесь это», –  молчит бездна и  наполняет избранника ядом

Потом от другого яда облетают волосы,
и это может показаться даже забавным,
если это не ты,  а посторонняя тетка, а ты  – дыроколов сын,
но главное – деньги тут могут и не помочь, вот это самое неприятное  главное.

Так много слез,  если это ты  и, конечно,  ужасно много боли,
но, зажигая с трибуны, об этом ведь не думается.
Ну да,  сильные морфиносодержащие препараты не каждый может себе позволить,
хоть в этом превосходя мелкую пенсионерскую курицу.

А так  – ни копыт, ни рогов –  ничего монстровидного,
есть, наверное, домашнее животное и милое увлечение.
Возможно, москвич, или уроженец Протвино, или Видново,
но гуглить противно, да и незачем.

Ну,  я же мельком  видела его по ящику –
обычный мудак:  нос, рот, два глаза без гноя и гнили
пока еще. Как же, зараза, его фамилия? Ммм.. мищенко.
мищенко, сука, его фамилия.
http://www.stihi.ru/2012/12/08/6549

почему ваш барашек в горошек

Андрей Воркунов

почему ваш барашек в горошек?
и три глаза у всех ваших кошек?
и три лычки у всех ваших птичек?
кстати как их по батюшке кличут?
отчего ваш мирок так обманчив?
он устроен ведь как-то иначе?
он устроен не так и не этак
многовато в нем липких конфеток
жирновато в нем разных деталек
и они скажем прямо достали
и горошек и лычки и пташки
ататашки вот вам ататашки
http://www.stihi.ru/2010/11/19/4447

Новая наркомания (Лин Лобарев)

Не закрывать глаза.
Чтобы не видеть лица.
Я наловчился выходить сухим из воды.
В моем доме не валяются пустые шприцы
И учебники по химии, зачитанные до дыр.

В моем доме постоянно тусуются гости.
Я вообще публичен, я всегда на виду.
И никто из них не в курсе, что все так просто -
Я существую в изысканном, эксклюзивном аду.

Подробности излагать будет слишком долго.
Проще объяснить на уровне идеи.
Я - наркоман наирафинированнейшего толка.
Я подсаживаюсь на людей.

Друзья доказывают, брызгая пеной,
Что я скучен и предсказуем до последнего знака.
И верно, здесь нету даже фотографий по стенам.
Фотографии по стенам - прерогатива маньяков.

И все в курсе, что я дважды не вхожу в одну воду
И считаю предельно глупым ходить по кромке...
Они не знают, какие радужные у меня приходы
И какие басовые, багровые ломки.

И не надо никакой химической отравы -
Никотином драть горло, водкой заливать глаза...

Я лукавлю.
Мои возлюбленные гости правы.
Ведь я уже столетие как завязал.

Мой образ жизни стал исключительно здоровым.
И ни на йоту не фальшивит мой бравурный тон.
И никто не заставит меня по новой...
Никто не заставит.

Никто.
Никто.

leprindo_12

шарлотта шарлотта подсолнухи никнут
во франции слишком палящее солнце
завязаны в узел рисунки и книги
а в старую сказку уже не вернёшься
ты шапочкой красной блуждала по лесу
она называлась тогда шапероном
могла бы сыграть городскую принцессу
но новый сюжет загадал шарль перро нам
с большим и зубастым коричневым вепрем
с таким ненасытным пугающим зверем
спокойно пролез он сквозь жуткие дебри
и бабушку съел на французской ривьере
сюжеты расписаны умерли книги
зингшпиль пробивался сквозь тум-ба-ла-лайка
театр иль жизнь? - ты однажды воскликнешь
о смерти и жизни на красках сыграй-ка -
- дэр тойт из битэр, битэрэр ви гал!
http://leprindo-12.livejournal.com/73944.html

Марина Цветаева

Не суждено, чтобы сильный с сильным
Соединились бы в мире сем.
Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,
Брачное дело решив мечом.

В братственной ненависти союзной
- Буйволами! — на скалу — скала.
С брачного ложа ушел, неузнан,
И неопознанною — спала.

Порознь! — даже на ложе брачном -
Порознь! — даже сцепясь в кулак -
Порознь! — на языке двузначном -
Поздно и порознь — вот наш брак!

Но и постарше еще обида
Есть: амазонку подмяв как лев -
Так разминулися: сын Фетиды
С дщерью Аресовой: Ахиллес

С Пенфезилеей.
О вспомни — снизу
Взгляд ее! сбитого седока

Взгляд! не с Олимпа уже, — из жижи
Взгляд ее — все ж еще свысока!

Что ж из того, что отсель одна в нем
Ревность: женою урвать у тьмы.
Не суждено, чтобы равный — с равным…
Так разминовываемся — мы.

Первая пешка

Ольга Эм

Бог – разыграет гамбит против белых,
                                   с самим же собой,
В старые клетки расставив усталых подсудных.
Нагло заржут офицеры
                     и вклинятся пешки свиньей,
Дело закончится матом и битой посудой.

Я – ни слона на бегу, ни коня на скаку,
Я никогда не смогу отсидеться, явиться в финале.
Из ряду вон, из-за печки пинком выгоняя судьбу –
Первая пешка – едва Е4 – и сдали.
http://www.stihi.ru/avtor/omela111&book=28#28










Тэйми Линн

сказочка

Если бог не выдаст – то зверь не съест,
хоть и чутко слышит твои шажки.
Вот тебе тропа в жеводанский лес,
вот горшочек масла и пирожки.

Не скрипят ворота, не лают псы.
Ходит в чаще женщина без лица.
- Забирай корзиночку, волчья сыть.
- Проводите, матушка, до крыльца,

я гостинец бабушке отнесу,
как и сотни девочек до меня.
Зверь заждался в черном глухом лесу,
у него глаза – два слепых огня,

у него корона на голове,
его вечная жажда не знает сна.

А еще он, кажется, человек,
но об этом проще всего не знать.










Межсезонье

И вот снова осень, хотя календарный май,
И стоят солдатики с винтовками на изготовку.
Хочется сказать тебе (или себе): не забывай.
Не думай.
Не умирай.
Всем будет потом неловко.
Будем частить,
оправдываться -
или молчать,
заглядывать в рот и считать шаги.
Гаснет неопаляющая свеча,
В партии - ничья,
Закрой меня на печать.
Помоги мне (или себе), пожалуйста, помоги.

А тот, кто себя забудет, получит приз:
Вечность кленовым листом в кармане.
Я только прошу тебя -
Обернись.
Посмотри на меня сверху вниз.
Пропусти меня через границу без виз.
Я пойду за тем, кто пальцем меня поманит,

кто меня позовет с собой,
посулит чего-то,
соврет.
Потому что это и есть - любовь,
Наша нескончаемая работа.
Одиночный полет.

(с) marishia

Мы с тобой говорили на том языке,
На котором молчит полынья на реке,
На котором болит за грудиной.
Наше детство синюшных не подняло век,
Как его ни манил молодящийся век
Золотою своей серединой.

Это вербных базаров сырая пора.
То ли стук топора, то ли крик со двора,
То ли позднего снега насмешка. . .
А когда по ночам где-то слева болит -
Вспоминаем, чему нас учил инвалид -
Голова, да живот, да тележка.

И, когда мы с тобой понемногу умрем,
Век опять нас поманит живым янтарем
Незнакомой и страшной свободы. . .
И всего-то осталось почти ничего:
Скоро мы под куранты проводим его,
И расступятся темные воды.

А. Танков, 1985 (?)

Андрей Кац Доктор

Пропавший ёж

"Нам с тобой не мять кустов малины.
Не искать пропавшего ежа."
Понедельник, бесконечно длинный -
Ползает, деревьями шурша.
"Нам с тобой не капать двадцать капель,
Судорожно лапая стакан."
А еще в пятнадцатой палате
Ночью выполз страшный таракан.
"Нам с тобой не собирать тутовник.
Вишня не дала на этот раз."
Капали слова на подоконник.
До обеда оставался час.










Hе из карманов выворачивая ночь

"..такой, с разбегу непонятный, странный сон,
Мне снился, брат.."

- Приснился брат..?

"..как будто ходим по заливу без кальсон..
И голоса..
У нас болят.."

"..как будто ночью, ты выходишь в коридор..
И все шуршит..
А ты - зашит.."

- Мне, помню, маленьким - приснился командор!
- И Бармалей..
- И Айболит..

"..не из карманов выворачивая ночь -
    Часы идут..
    Неторопясь..
    Мы будем воду в нашей мельнице толочь..
    Рогами в снег..
    Букетом в грязь.."
http://www.stihi.ru/avtor/mygebo

Сказка о рыбаке и рыбах 1

Черная Лиса

Была я женой рыбака и матерью рыбака,
В одну и ту же меня два раза вошла река,
Вошла в открытую дверь и вышла через окно,
Оставив пустую сеть, где рыбы полным-полно.

…Рыба не ест, не пьет, рот её на замке,
Рыба молчит весь день, думает о реке…

Ни берега, ни огня — осталась одна вода,
Бесшумно стекла с руки и канула навсегда,

И след от неё простыл, и снег на пороге лёг.
В открытую дверь вошел засушливый зимний бог,
Вышел через окно.

…В доме теперь зима.
Рыба не ест, не пьёт, рыба сошла с ума…

Вернулся домой рыбак — рыбы полным-полно.
Льётся с холодных стен белое полотно

Нет у него жены, матери тоже нет.
Только по дну реки бродит неясный свет.
http://www.stihi.ru/2009/08/12/2236

Вера Полозкова

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

Сага на Рождество

Утро по окнам водит мягкой пушистой лапой, трется о черепицу рыжим своим бочком. В городе хруст от льдинок, снежный холодный запах, в тихих рассветных кухнях - кофе и молоко.
Бабушка Вьюга скоро будет трясти перины, ангелы - чистить крылья, всем голубям в пример. В городе пахнет глёггом, белит мороз витрины, где-то звенят трамваи - город готов к зиме.
До Рождества неделя, значит, не до вязанья, столько хлопот по дому, каждый короткий день выпечкой и уборкой, стиркой и глажкой занят. Дремлют клубки в корзинке, словно птенцы в гнезде, словно котята возле мамы – пушистой кошки, круглые спинки греют – дюжины две ли, три…
У фрекен Урд на кухне - запах миндальной крошки, специй ряды на полке, в баночке чайный гриб. Магия трав таится в чайнике из Икеи, под кружевной салфеткой - свежий душистый хлеб. Там, на окне замерзшем, птицам чуть-чуть теплее, где освещает свечка ангелов и вертеп.
Все ли готово? Тесто, яблоки и корица… Звездочками печенье выложить на листе.
Пусть же еще неделю праздно скучают спицы.
Фрекен берет мобильник - вечером ждем гостей!

За монитором плоским так и сидишь, не глядя ни на часы, ни в окна – день подошел к концу. Двадцать минут на кофе. Строгой фрекен Верданди офисный ритм по сердцу, офисный стиль к лицу. Лишь под конец работы, вылив в горшок с геранью воду из яркой лейки, выбравшись в интернет, фрекен на сайте смотрит схемы для вышиванья, просто для интереса – в этом ей равных нет: дома – льняная скатерть, вышивка тонкой гладью (к пяльцам бы поскорее – что там, дедлайн, отчет?) До Рождества неделя – скоро игла Верданди ветки омелы тонким шелком переплетет.

Город несет в ладонях снег, огоньки и искры, ангелы из бумаги смотрят сквозь жалюзи.
Воздух звенит морозом, вечер несется быстро, вот и звонок сестрицы – «милочка, привези…»
…Город кружится в вальсе, в ярмарочном веселье, снежные хлопья с неба – лучше, чем конфетти. Фрекен чуть-чуть помедлит в лавочке с рукодельем: ярких шелков на скатерть может и не хватить.
Каждой звезде бумажной хочется стать кометой, каждый имбирный пряник метит в дары волхвов. Фрекен Верданди купит ромовый кекс, конфеты – в каждом пакете нынче зимнее волшебство.

Феньки по локоть, в сумке – горсть разноцветных бусин, ниток мотки цветные, плеер играет рил. Город всегда приветит тех, кто не знает грусти, тех, кто легко сметает снежную пыль с перил.
Вот облака – кудели белой небесной пряжи, башня – как прялка, нитку тянет веретено… Рыжая Скульд в трамвае новую феньку вяжет – пальцы не ошибутся, даже когда темно.
Будущее - как дымка там, на углу с кофейней, если тебе семнадцать - в прошлом резона нет. Рыжую Скульд сегодня в школе назвали феей – что же с того, что знает Скульд небольшой секрет: дарят не амулеты, ключики к двери счастья, тоненькой ниткой время накрепко не связать, - Скульд, подмигнув, повяжет фенечку на запястье, искры огней бенгальских вспыхнут в ее глазах…
Дальше, подумать если, будет легко и просто, там, где ослабнут петли – свяжутся узелки, Рыжая Скульд танцуя, кружит на перекрестках, Рыжая Скульд синицам крошки дает с руки.
Где-то везут подарки северные олени – след от полозьев санок яркий, как Млечный путь. До Рождества неделя, город сплетает тени, дарит гирлянды-феньки и не грустит ничуть.
Где-то несутся сани с радостным перезвоном, прочь колокольцы гонят слякотную тоску. В старом подъезде жмется к стенке смешной котенок - значит, две рыжих нитки переплелись для Скульд. Каждый на свете хочет, чтобы его любили, рыжий грызет, играя, фенечки на руках. Будет сестрицам радость, Скульд достает мобильник, – впрочем, когда же в доме не было молока?

II

Снежный покров раскроен в точности по лекалам – крыши, балконы, скверы четки как никогда. Город ведет прохожих, город хранит усталых, передавая вести тихо по проводам.
Каждому в этом мире нужен уют домашний, чтобы в прихожей пахло яблочным пирогом. Урд открывает двери – Рыжий едва не пляшет: столько снежинок-мушек с гостьей влетает в дом.
- Не опоздала? Пробки… - пляшет над свечкой пламя, снежные мушки тают искрами на пальто, слышится смех Верданди. Рыжий блестит глазами: входят за гостьей следом двое больших котов.

Рыжий котенок сделал стойку на тонких лапах, спинку дугой, и уши – к маленькой голове. Каждый из этих серых крохе годится в папы. Каждый его обнюхал: «Здравствуй, малыш, привет!»
Город на крышах белит ворох небесной пряжи, в доме корицей пахнет, в вазочке - летний мед, яблочное варенье… Скульд расставляет чашки, прыгает прямо в кресло серый пушистый кот.
Славно идет беседа – школьная вечеринка, зимние распродажи, служба на Рождество. Рыжий чуть-чуть косится: столько клубков в корзинке, столько пушистых ниток – все это для него? Елочный ангел крылья прячет от лап колючих, Урд, улыбаясь гордо, ставит пирог на стол. Рыжий клубки катает! Там, у хозяек – скучно, серым того и надо, лучше играть в футбол.
Рыжий и двое серых носятся по паркету - пляшут клубки, мелькая, вьется цветная вязь, вот потянулась к красной нить золотого цвета, вот голубая нитка с белой переплелась.

III

…Где-то седое море тонет в прозрачной дымке, сосны поют про небо северных дальних стран. «Пуск», «завершить работу» - и цифровые снимки вмиг до утра сокроет темный пустой экран. Анна сидит в отделе, можно сказать, до ночи, ровно пять дней в неделю – график один для всех. Анна встает уныло, Анна домой не хочет, слякотно, скользко, сыро, курточка – рыбий мех. Выйдет – огнями елка ей подмигнет в витрине, вслед прокричит ворона, сидя на проводах. Ярко горит, мерцает в кружеве тонких линий – темных ветвей кленовых – маленькая звезда.
Анне давно давно не двадцать – в общем, слегка за тридцать. Анне сидится ровно – раньше рвалась, хоть плачь, все изменить, уехать. Раньше – щипало в горле, нынче – легко смириться, не замечать уколов маленьких неудач.

Что же, катись, клубочек!
Нынче темнеет рано – или от монитора просто рябит в глазах.
Прямо перед машиной на перекрестке Анна слезы смигнет. Водитель врежет по тормозам…
«Девушка, зазевались?» - глянет почти сердито, всмотрится и узнает. «Боже! Сто зим, сто лет!» Скоро за разговором слезы почти забыты. – «Помнишь, в десятом классе?» - «Замужем?» - «Что ты, нет!»
«Слушай, поедем с нами на Рождество? Решайся!» - нитка дрожит, как провод, в небе звенит сигнал.
«Мы так с женой мечтали» - нитка сплетает шансы.
…Анна глядит на карту. Северная страна,

Сосны, залив и скалы – те, что на мониторе, ветер колышет в поле вереск сухой и дрок. Нет, никакого принца. Нет, никакой лав стори. Только от перекрестка – веер ночных дорог. Море о скалы бьется, ангелы пляшут джигу, варят лесные тролли сладкий тягучий мед. До поворота – вечность, двадцать минут, полмига, до Рождества – неделя. Анна идет вперед.

IV

Радужно блещут льдинки в кроне седого вяза, к варежкам детским липнет мягкий пушистый снег. До Рождества – неделя, тихое время сказок, время смешных открыток, ярких свечей в окне.
Время писать е-мейлы, время звонить знакомым, только молчит мобильник, только, набрав пароль, видишь одни рассылки вместо письма из дома. Или – всего вернее – надпись: входящих – ноль.

Дом не за дальним морем, здесь он – за два квартала трубы видны из окон съемного чердака. Старая ссора снова комом под горло встала, видятся клочья писем в мчащихся облаках.
Каждый на свете знает: в доме горит окошко, можно с пути сбиваться – выйдешь на этот свет. До Рождества – неделя, это совсем немножко, на чердаке у Лизы елки и свечек нет.
В детстве все было просто: спали игрушки летом в синей большой коробке, в бабушкином шкафу. Елка вплывала в двери, дом озарялся светом, в трубах печных играли вьюги мотивы фуг. Перебирать игрушки вместе могли до ночи, папа крепил к верхушке бронзовую звезду...
В комнате снова тихо. Лиза звонить не хочет.
Лиза почти что знает, дома ее не ждут.
В восемь часов за пиццей выбравшись в супермаркет – мелочь звенит в кармане, карточка и ключи, хмуро окинув взглядом елки, шары, подарки, Лиза рукой коснется яркой большой свечи. Точной такой, как в детстве – в темной еловой хвое домик лесного гнома, крыша, труба, окно. Над фитильком как будто пламя горит живое…
…Мама такую свечку хочет уже давно.

Будет тянуться нитка, будет клубок катиться, следом за снежным вихрем площадь пересечет.
К кассе идет со свечкой Лиза, забыв о пицце. Чья-то рука знакомо тронет ее плечо.
…Дом уже близко – вот он, рядом, за два квартала, Лиза проходит с мамой – нету ни слез, ни ссор. «Точно такая свечка, мама, как ты узнала…»
Смотрит звезда из бронзы в дремлющий снежный двор.

V

Где-то пакует Санта мишек и шоколадки, щурится близоруко в письма от детворы. Мчатся, спешат поземки, чтобы дорога гладко, как полотно, тянулась в скверики и дворы.
Тихо шуршат на почте праздничные конверты, в каждом - не тайна, что вы! - праздник, любовь, тепло. До Рождества - неделя, только к старушке Берте не почтальон, не Санта - ветки стучат в стекло.
Где-то в груди – осколок старой привычной боли, график температуры пляшет уже с утра.
До Рождества неделя, ставит в углу на столик пластиковую елку добрая медсестра.
Дома, наверно, кошку кормят невестка с сыном - ключ им дала соседка, внуки польют цветы. Только углы в квартире серой тоскою стынут, только без старой Берты кажется дом пустым.
До Рождества неделя – грустно вздыхают дети, папа звонит в больницу: хоть бы пошло на лад. Каждый припомнить может: сколько живет на свете, всех собирает Берта в праздник вокруг стола.
Взрослые не поверят: дело не в марципане, и не в стеклянных гномах, помнящих прошлый век. Нильсу и Марте нынче не до коньков и санок, не до гирлянд, горящих в дымчатой синеве.
В комнате Берты тихо, ветер поет тревожно, снежная мгла скребется, ветка стучит в окно.

Мчится, бежит клубочек, и не найти надежней, и не найти прочнее ниточки шерстяной… Рыжий играет с серым – яркий узор петляет, красная нить с зеленой тесно переплелась.

Доктор, конечно, верит – чудо порой бывает, что же мешает чуду произойти сейчас?
Вьюга в стекло палаты стукнет снежком пушистым, словно зовет подругу: выйди гулять скорей. Берта наутро встанет на удивленье быстро, вслед ей звенят деревья в инее-серебре, солнце сквозь кроны светит елочным шаром ярким, красный снегирь на ветке – праздничным огоньком.
«До Рождества успею внукам купить подарки», - через порог палаты Берта шагнет легко.

VI

Спят под корнями ивы маленькие ундины, снятся им волчьи пляски, снежные кружева.
Слушает тихий город песню часов старинных – только семь дней осталось, люди, до Рождества!

Рыжий и двое серых путают нитки смело: быстро бегут клубочки, только лишь поспевай!

Узел стянулся – кто-то встретился под омелой, петелька распустилась – кто-то нашел слова.
Кто-то - успел на поезд, кто-то – пришел мириться, чья-то мечта ракетой скоро взлетит в зенит…
Вот у подъезда двое – тени скользят по лицам...
Где-то в небесной выси нитка поет, звенит.


© elven_luinae и lomenille

Дана Сидерос

Ну вот.
Я услышал.

Утешь меня, дай мне повод
считать, что ты понимаешь,
с кем говоришь,
когда проклинаешь
короткий якобы повод
и ноешь,
что ты давно уже не малыш.

Когда ты отчаянно просишь
большого дела,
ругаешь стрелу пера,
мол, не так остра.
Яришься, рисуешься,
требуешь оголтело
серьёзного отношения,
равных прав.

Я мог тебя взять в ладонь,
залечить все раны,
унять твою вечную дрожь,
дурная ты мышь.

Но нет, я пришёл
с тобой говорить на равных.

Так что же ты
извиваешься
и кричишь?

Явь да Инь

Nicole

Глупенький, мальчик, котёнок, паинька -
Что приуныл-то, раскис, поник?
Али не любо тебе, мой заинька?
Бог ли в твой разум уже проник?
На-ка конфетку, хлопушку, ножичек...
Чу! Не напала ль какая хворь?
Может кроваткой раздвинем ложечек
Стук, перезвон, подстаканник, дробь?
Долго ли, коротко год за невзгодами
Сладко ль живется от Явь да Инь?
Что ты надутый, как перед родами?
Что же... Ты умер!? Аминь!
Аминь.
http://www.stihi.ru/avtor/Nicole

we are always here for you

Тает зима в проводах и шинах, близится новый лохматый год. Чешутся елки, блестят витрины, кто-то подарки домой несет. Ангелы, эльфы, олени, совы, все, кого ты не решался звать: время для детского, для большого, самого верного волшебства. Все домовые, дриады, духи нынче в дежурстве, кругом аврал. Небо засыпано белым пухом, ночь наступает, идти пора.

Джош открывает глаза, как будто словно не спал, и не думал спать. Быстро встает, замирает чутко: тихо, темно, не скрипит кровать. Дверь заперта? Ерунда, открылась, вот и тропинка, забор, шоссе.
Джош нынче - ангел. Полставки: крылья, вера и право на чудо всем.

Лия стоит у окна и зябко смотрит на мокрый, холодный мрак. Дом, словно щепка, лихой кораблик, быстро плывет по чужим ветрам. Красную свечку вчера купила, на подоконнике пусть стоит. Пусто и тихо, друзья забыли, кофе остывший - привычный быт. Лие тоскливо, темно, бесцветно, праздник не выйдет - и не хочу!.. Спичкою чиркнуть, для сигареты - и машинально зажечь свечу.

Ночь отзывается тяжким гулом, словно луна - лишь большой тамтам. Джош пролетает по переулкам, по разноцветным щитам реклам. Слякоть под ноги - легка дорога, лужи смерзаются в тонкий лед. Ангелу надо совсем немного - капелька света, и он придет. Ангел летит по огням меж лестниц, выше и выше, до самых крыш. Каждый огонь - это чья-то песня, в темную ночь дороги дары.

Мина болеет - чего уж легче, старой каргою и жизнь не в жизнь. Сесть бы вязать - только ноют плечи, врач наказал, мол, лежать... Лежит. Слабо колышутся занавески, где-то за окнами фейерверк, старым каргам - лишь дурные вести, право, хоть верь ты, а хоть не верь. Сумрак приходит на мягких лапах, снег принесет ломоту костей... Мина, вздохнув, зажигает лампу. Все же невесело в темноте.

В два часа ночи - на крышах встреча, Джош прибывает за пять минут. Каждый, кто странной судьбой отмечен, нынче, наверное, будет тут. Ричард (партийная кличка Черный), Тим, Макс, и Рыжая, и Адам. Думали, ангелы - не девчонки? Рыжая думает - ерунда. Рыжая машет привычно Джошу, тот улыбается ей в ответ. Лунной тропинкою путь проложен, каждый из ангелов - сон и свет.

Эрни работает только ночью - он так привык, да и крепче спать. Вроде проект полчаса как кончен, только не тянет совсем в кровать. Многих бросают зимой - наверно, в климате этом не мудрено. От монитора поднялся Эрни, молча стоит и глядит в окно. Стекла теплеют, мутнеют паром, слышится бой дорогих часов. Эрни зачем-то берет фонарик. В двор неподвижный сигналит - "SOS".

Рыжая с Джошем несутся, мчатся дальше - где лётом, а где бегом. Все огоньки - это только части, вместе они создают огонь. Рыжий торшер, сигаретный росчерк, лампа, свеча, абажур, ночник. Нет, огонек - он совсем не точка. Это прямая. Дорога. Нить. Я зажигаю огни - бери их, станет теплее в ночи парной. Ангелы носят огни на крыльях, соединяя их в полотно. Тьма без предела идет на убыль, чьи-то следы у чужих ворот.

Лия возьмет осторожно трубку, номер по памяти наберет.

Утром рассвет опоздавший бьется: с перьев стряхнуть бы примерзший лед. Чайные чашечки, блюдца, донца, Лия кофейник мочалкой трет. "Бабушка, мыла б посуду, что ли!" - "Нет, я готовлю. А мыть - твое!". Мина смеется, встает - без боли. Рыжая кошка из блюдца пьет свежие сливки; потом, уж верно, выкинув мусор, купивши хлеб, Лия в подъезде поймает Эрни - "сколько не виделись!" - "сколько лет!". Свет поднимается, солнце выше, долгая ночь миновала нас.

Джош возвращается в дом неслышно, ляжет на коврике у окна. Эти полставки - хоть та морока, только от них на душе теплей. Выспаться надо, день будет долгим: будут прогулки, ошейник, плед. Будут хозяин, хозяйка, пицца, косточка, дети и Рождество.
Звонко-серебряно бьют копытца белых оленей о небосвод.

(с) wolfox

Ника Невыразимова

Квартирный вопрос

Столько сил посвятили ржавеющей жести,
столько времени мы друг без друга ухлопали,
что потом обязательно будем жить вместе.
Просто даже глаза разбегаются – где бы…
Предлагаю весной поселиться на тополе –
в деревянном, заваленном на бок скворечнике
с обязательным выходом в синее небо,
на который всегда так надеются грешники.
http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?topic=30518.msg398511#msg398511

Андрей Мартынов Слово

на торшер прилягу включу тахту
+

на торшер прилягу
включу тахту
будет музычка играть тир-ли-па
захочу жиганскую заведу
как маруха всё ждала пацана

воротился он через десять лет
поседевший и без руки одной
а девчонки той и в помине нет
померла от горя прошлой весной

эту песню пел тот кто про торшер
и тахту шутить шутки обожал
мне как брат родной
нет таких теперь
но погиб вчера
было имя
жан

прочитал тут критик
умом востёр
где мораль говорит
зачем про то
что поделать не знал я
взгляд отвёл
лишь пронзало боли веретено

от стыда заплакал
словно дебил       
не придумав что ему отвечать
посмотрел он на меня
и простил
и сказал
иди
изучай матчасть

чтоб как бродский смыслом озвучить речь
чтоб как тютчев словом бить наповал
чтоб как пушкин сердце глаголом жечь...
...

лучше б просто
на х.. послал










говорили что любишь ты всякую тварь и я верил
+

говорили что любишь ты всякую тварь и я верил
а ты взял и прикончил ни в чём не повинного зверя

и не просто убил а обрёк на предсмертные муки
он тянул ко мне пусть и покрытые шерстью но руки

он кричал и страдания в голосе были огромны
он молил тебя не истязать его я это помню

он за всю свою жизнь никого не обидел не тронул
может ты не заметил конечно с высокого трона

он добро не по чину творил что тобой установлен
это я его сделал таким навсегда обновлённым

это я его создал своей бескорыстной любовью
уникальным одним а не просто кошарой любою

а ты отнял его и засыпал землёй как порошей
ты не добрый совсем

ты безжалостный бог

не хороший
http://www.stihi.ru/avtor/andmar57

Ниоба и её дети

Андрей Мартынов Слово

Я на днях в Афинах встретил Аполлона,
предложил картинно: "Будемте знакомы!
Как за рюмкой чая взять у Вас автограф?"
Старый хрен растаял и башкой подёргав,
начал упражняться в мастерстве пиара;
спел куплетов двадцать под свою кифару,
о себе герое речь завёл умело,
вспомнив стены Трои и златые стрелы.

Подыграл я тонко, но не подал вида,
а потом подонку ласково так выдал:
"Ты в стрельбе из лука, говоришь, был меток,
а не помнишь, сука, убиенных деток?
а о том, как канул мир мой утром ранним?
а про нашу маму, скованную камнем?"

И буравя взглядом, наблюдал, как мачо,
побелев фасадом, пятится по-рачьи,
но когда губитель завопил: "Но Вы же
не могли всё видеть, ведь никто ж не выжил!"
в крике мрази старой смертный страх почуя,
лишь сказал устало: "Да не ссы — шучу я"...

постращал немного, да по роже смазал,
не убил я Бога...

не сошёлся пазл.
http://www.stihi.ru/2012/11/12/9247

ЧЕРНО-БЕЛАЯ СКАЗКА

Финал. Медвежата Ваню хоронят:
рыдает Круть, воет Верть.

Счастливый Кащей приводит в хоромы
Марену, царевну-смерть.

При ней он притих и дышать боится,
косица её густа,
она и певунья, и танцовщица,
и жуткая красота.
Он пляской её насладился вдоволь,
везде, где она прошла --
чернеют пожарища, плачут вдовы,
до горизонта тела.
Он хочет её целовать, лелеять
и Машенькой называть.
Она доедает белую лебедь,
ссыпает пух в рукава:
рукою махнёт -- разольётся полночь
и снегом укроет степь.

Волчица и ворон спешат на помощь
Ивану. Не ждёт гостей
наивный Кащей, он влюблён, беспечен,
от страсти почти что пьян.
Он гладит её ледяные плечи
и шепчет "моя, моя".

Волчица и ворон несут бутыли
с живой и мёртвой водой.
Иван ворочается в могиле,
выпрастывает ладонь
из рыхлой земли, и рычит, копая,
и дышит, как дикий вепрь.

Кащей тихо шепчет "поспи, родная",
на ключ запирая дверь.

Иван улыбается жизни новой,
в котомке его звенят
четыре невиданные подковы
для сказочного коня.

Когда он верхом перейдёт границу,
влетит в кащеев предел,
Марена проснётся в своей темнице;
струится, как змей в воде,
коса по подушке, в глазах-колодцах --
огни торфяных болот.
Марена проснётся и улыбнётся,
и песенку запоёт:

"Смородина-речка, гори, разлейся,
покинь свои берега.
Зверушка и птица, беги из леса,
чуть только почуешь гарь.
Идёт мой любимый -- луна, прикройся,
дрожи от страха, земля.
Он съест всё живое, он выпьет росы,
сожнёт поля ковыля;
ручей говорливый, проворный, длинный
схоронит в мерзлой земле;
нетронутый снег окропит калиной,
ломая девственный лес".

Кровит небосвод на вечерней заре. Нам
всё ясно. Окончен сказ.
Иван наступает, поёт царевна,
горит и чадит река.

Кащей беспокойно во сне бормочет,
да не разберешь слова.
Он станет бессмертным сегодня ночью.
Уже часа через два.

(с) Дана Сидерос

Дана Сидерос

https://vk.com/dana_sideros

* * *

Мы могли бы
их познакомить,
а ну как мелькнёт искра
между ними, и, нас забыв,
замутят друг с другом?

Это было бы очень круто —
сбросить их с себя до утра,
просто выспаться,
не ходить полночи по кругу,
отменить два сеанса крика
беззвучного в темноте;
ничего, что абонемент —
подождут немного.

Нет, серьёзно.
Хотя бы ночь
без твоей и моей
смертей,
без паучьих нитей из горла
и до порога.

У твоей — повадки
фанатки,
бьётся, плачет в первом ряду.
Зуб даю — вся её квартирка
в твоих портретах.
Караулит на лестничной клетке,
пишет в коментах ерунду:
"Милый, хочешь узнать,
во что я сейчас одета?"

Кстати, модно, со вкусом одета —
никакого тебе плаща
и дешевых понтов
из страшилок и анекдотов.

Истерит, если ты молчишь,
а ведь ты ей не обещал...
ничего ей не обещал,
по большому счету.

Но поклонницам всё равно,
разберут тебя по куску,
эта — рвёт всё подряд,
но
в солидном её наборе
не хватает важных деталей:
например, каков ты на вкус,
как ты шепчешь,
смеешься,
стонешь,
ревешь от боли.

Ладно, что мы всё о твоей.
Вот моя — адепт немоты.
Даже писем не пишет,
но когда решит появиться —
будет быстрой,
совсем как ты,
и такой же глупой, как ты.
И, как ты,
придёт лишь однажды —
без повторов
и репетиций.