Помолчи, говорит она. Хоть пять минут помолчи.
Я устала, у меня болит голова. Я возьму ключи
И уйду из этого дома к чертовой матери навсегда.
Замолчишь ты, блин, или нет уже?!

И он говорит:
- Да.
Да (думает он), замолчу. Отныне и до конца.
Все равно она не видит больше ни моего лица,
Ни того, что за этим лицом - а видела ли вообще?
Да, кстати: а где же любовь?

Любовь? Утонула в борще.
Спряталась за экранным мельтешением в темноте.
Убежавшая кошка ее унесла на своем пушистом хвосте.
Растащили друзья-приятели - случайно, на башмаках.

Но как же, думает он, недавно же - билась пульсом в руках,
Стыла звенящей льдинкой где-то за животом,
Была родником и воздухом, памятью и крестом -
Всем, чем она бывала, и чем не бывала еще...

А она на кухне стоит и думает: подавился бы он борщом.
Нет моих сил никаких. Да лучше б он, сука, сдох.
И сдохнет, наверное, правда, господи? Есть же на свете бог?
Ты же меня не заставишь, господи, жить с живым мертвецом?
Он в зеркало-то давно смотрелся? Видишь, что у него с лицом?
Куда и девалось...

А господи якобы смотрит на них всегда.
И слышит ее молитву, и его последнее "Да",
Но ничего не делает - как, собственно, от начал.
Разве когда-нибудь получал, что хотел, кто громко кричал?
И кто-то из этого делает вывод, что бога на свете нет.
А кто-то из этого делает вывод, что нужно держать ответ
За каждый шаг, и за каждый вздох, и за каждое слово тож.
А кто-то из этого делает вывод - он просто богу не гож.

Вот в Библии есть история Иова, и она об этом, друзья.
Надо молиться и верить, а роптать, однако, нельзя.
Кто не поверит богу, тот смертию весь умрет...

...а она продолжает на кухне стоять и думает: идиот.
Вместо того, чтобы... эээ... - да какая разница, что, -
Он разводит вокруг себя бесконечный цирк шапито.
Тоже мне, тварь неумытая с вопросами бытия.
Я вот хотя бы занята делом - борщ варю...

Он думает: я
Устал до зеленых чертей налаживать с ней контакт.
Черт бы сюда приперся - я б подписал контракт,
Только чтобы вернуться назад и на этот путь не свернуть.
Пусть потом будет хуже - но будет же как-нибудь.
А теперь не будет никак, что бы где бы ни выбрал я.
Шаг налево - побег, шаг направо - побег, вот такая у нас семья.
Остается идти по прямой над бездной...

И они над бездной идут.
И каждый из нас вчера и сегодня их повторяет маршрут
По тонкому лезвию, по лучу, по волосу, по стерне, -
Маршрут, который ведет пока неизвестно куда, но вовне.

Если горло перехватило так, что нельзя сказать,
Если случилось такое, в чем не помогут отец и мать,
Если завтрашний день - это значит и завтрашний бой -
Надо идти. Я бы шел. И помнил: главное - быть собой.

Перекраиваться под чужое лекало можно, но тяжело
И бессмысленно, потому что потом не сможешь встать на крыло:
Или крылья окажутся в заднице, или вовсе пойдут под хвост.
А ведь каждому - каждому - хочется однажды добраться до звезд,
Став красивым и сильным, и добрым, и - и - и - и...

Но как можно стать хоть каким-то, если у тебя чужое внутри?

Серебро просто-напросто говорит со мной -
Врезка язычества, вопрос чутья или веры, -
По-детски не вовремя порванною струной
Пятидесятирублевой моей карьеры.
Карьеры речи, составленной по словам.
Он сказал - оставалось еще нарваться.
Потрескавшееся совершенно, правда, напополам;
"Куда мы тебя?" - понимает, уйдет в двенадцать.
Стоящие сбоку, осторожно, плечами мы,
Говоря не на ты, с удивленно не вздетой бровью,
Мы плечами касаемся той первозданной тьмы,
Которую по незнанью зовут любовью.
Мне не верится, что ни к чему говорить слова.
Я привык к словам, как к желанию "все сначала".
Явно, верно, воистину ты навсегда жива
Позади Хароном оставленного причала.
Бога нет. В изучаемой пустоте
Имя бога не найдено, и не надо.
А болтливый я опять вишу на кресте.
И какое мне дело до рая или до ада.