http://www.livejournal.com/community/all_japan/121760.html?style=mine#cutid1
"Нихон мукаси банаси" - Сказания древней японии
Зеркало Мацуяма
Давным давно в местечке Мацуяма провинции Этиго жили-были муж с женою. У них был ребёнок, девочка, которую они очень любили.
Однажды собрался отец по делам в столицу: Киото. Дорога предстояла долгая. Уезжая, обещал он привезти подарки жене и дочери. И вот отец уехал.
Остались они одни. Когда было у матери свободное время, она принимала участие в играх девочки, рассказывала ей поучительные сказания древности, и так коротали они дни и месяцы.
Но вот, покончив со своими делами, вернулся из столицы хозяин. После взаимных приветствий, усевшись на своё место он раскрыл свою дорожную сумку и достал оттуда красивую куклу.
- Вот тебе подарок в награду, что хорошо хозяйничала, дочка, без меня, сказал он передавая куклу дочурке.
Девочка была в восхищении; ведь это совсем не то, что привозится вообще сюда на продажу с товарами из столицы. С сияющим от радости лицом занялся ребёнок куклой.
Затем муж достал из своей карзины зеркало.
- А вот и тебе гостинец, - сказал он, отдавая зеркало жене.
Жена почтительно взяла его и стала рассматривать. Выросшая в горной, глухой деревушке Етиго, особенно в те ещё тёмные времена, никогда от роду не видала она ничего подобного и теперь смотрела на него с недоумением.
- Что же это собственно за штука? – спросила она.
Муж рассмеялся.
- Эта штука называется зеркалом; в него можно смотреться.
Как меч составляет душу самурая, так точно душою женщины является зеркало. В такой деревне, как наша, конечно, не достать его при всём желании, но я давно уже слышал, что в столице они есть, и вот теперь, воспользовавшись удобным случаем, раздобылся таки одной штукой. Смотри же, обращайся с ним бережно.
Узнав, что это за штука, жена пришла в восхищение.
- Теперь я буду считать его просто за свою душу это драгоценное зеркало, и, конечно, буду обращаться с ним со всей осторожностью, - сказала жена и, почтительно подняв его несколько раз в уровень с головою, тут же уложила его в шкатулку.
Долго не видавшиеся муж, жена и маленькая дочурка собрались теперь вместе и долго ещё толковали они о том, да о сём и всё не могли наговориться...
А затем год за годом потекла обычная, без всяких происшествий жизнь. Окружённая любовью, попечениями благополучно росла да росла дочурка и вот, наконец, стала уже на возрасте.
Но не одно только хорошее на свете; и месяц не всегда бывает круглым, и цветы цветут не постоянно. Так и на этот счастливый дом нежданно-негаданно нагрянула беда. А случилось не больше ни меньше, как то, что жена вдруг заболела.
Конечно, любящая и почтительная дочь приняла на себя все заботы о матери, как только она заболела. Она безотлучно находилась у изголовья больной, поила её лекарствами, растирала её и всячески ухаживала за ней, сама почти не смыкая глаз. Но не исповедимы судьбы человеческие. Почтительная любовь и преданность дочери, лекарства врача, всё это по-видимому было бессильно...
Однажды мать притянула дочь поближе к своему изголовьюи, держа её за руку, долго всматривалась ей в лицо, а потом, вздохнув, горько заговорила.
- Теперь мне уже, видно, не выздороветь, и если я умру, то ты должна ещё больше, ещё нежнее и почтительнее проявлять твою дочернюю любовь к отцу.
Тут она достала из под изголовья шкатулку, которая всё время хранилась там, и вынула из шкатулки зеркало.
- Я оставляю его тебе на память обо мне. Когда после моей смерти, ты затоскуешь обо мне, достань это зеркало и смотри в него... всегда, неизменно всегда ты увидишь в нём меня.
Она передала зеркало дочери и, высказав в этих словах всё, что ей хотелось, свою последнюю волю, стала дышать слабее и слабее и любящей матерью, как была, тихо, тихо отошла в иные светлые обители.
Велико было горе, беспредельно было отчаяние дочери и мужа.
Но шли дни за днями, а скорбь и печаль в нежно привязвнном сердце дочери не уменьшались... но вдруг она вспомнила предсмертные слова матери.
- Тогда, оставляя мне на память о себе зеркало, она сказала, что когда бы я ни посмотрела в него, она сейчас же явится в нём. Удручённая скорбью я совсем забыла об этом. Достану его теперь, посмотрю, - подумала девушка и, вынув зеркало из шкатулки, пристально стала смотреть в него. И совершилось тут чудо. В зеркале появилась фигура матери, какою она была в молодости; она, совсем она, вот, вот заговорит.
Девушка была поражена и вне себя от радости стала говорить:
- Значит, душа матери поселилась в это зеркало и, проникшись сожалением ко мне, проявляется в нём, когда я начинаю тосковать по ней. О, благодарю, благодарю тебя, какую радость дала ты мне! – С тех пор утром и вечером смотрела она в зеркало и тем облегчала глубокую скорбь свою.
Между тем со смерти матери прошёл год, и вдовый муж, уступая настояниям родственников, ввёл в дом другую жену, которая стала для девушки мачехой. Но , несмотря на то, что она была не родной матерью, а только мачехой, кроткая по характеру девушка не сторонилась её и почитала всё равно, как свою родную мать. Но не долго так было. Мало-помалу начались со стороны мачехи придирки. Нет, нет, да и начнёт она наговаривать мужу про падчерицу не то, так другое; но муж, зная, что таковы уж все мачехи, не брал совсем во внимание её наговоры; наоборот, ещё больше, ещё нежнее стал любить свою дочь, так как к любви примешалась и жалость к ней. Это ещё больше злило мачеху и, хоть она и не высказывала на словах, но в глубине души замыслила злое дело – так или иначе выгнать падчерицу совсем из дома.
И вот как-то стала она плакать и просить мужа отпустить её домой к родителям, не может она больше жить в доме мужа, нести такие муки, и боится за свою жизнь.
- В чём дело, - спросил её муж.
- Ненавидит меня падчерица, закрывается в своей комнате и колдует там над сделанным из дерева моим изображением... Муж сразу не поверил этому, но подумав, он вспомнил, что с недавнего времени стала его дочь подолгу быть у себя в комнате. И чтобы всё это выяснить отправился он в комнату дочери.
Несмотря на все наговоры мачехи, падчерица относилась к ней почти как к матери; но мачеха со своей стороны не платила ей тем же. Что ни утро, что ни вечер, чуть только урвётся у ней свободная минута, уходила она в свою комнату и, вынув заветное зеркало, не отрываясь, глядела в него.
В это день тоже, как и всегда, затворившись в своей комнате, смотрела она в зеркало, как вдруг неожиданно отодвинулась передвижная дверь и в комнату вошёл отец. Смутившись, она быстро спрятала зеркало в широкий рукав одежды.
- Послушай дочь! Что ты делаешь теперь здесь одна? Что такое спрятала ты в рукав? Покажи сейчас же что это такое?
Девушка сначало молчала и ничего не говорила. И отец уже стал думать, что, наверно, права жена, что-то нехорошее задумала моя дочь.
Ничего не оставалось девушке и она вынула из рукава зеркало.
- Вот что. Я смотрела в него, - сказала она, кладя зеркало перед отцом. Он не ожидал этого.
- Да, ведь, это то самое, что я когда-то принёс в подарок твоей матери из столицы. С какой же собственно целью ты смотрелась в него.
- Ах! В этом зеркале особое чудесное свойство. – Затем девушка подробно, без утайки, передала отцу предсмертное завещание покойной матери, но отец всё ещё, как будто был в сомнении.
- Душа матери находится в этом зеркале, и всякий раз, как ты начинаешь тосковать по ней, она появляется в нём?
Невероятно это что-то.
- Нет, нет, я и чуточки не лгу. Ты не веришь? Вот, смотри! Поставив зеркало против своего лица, так что оно отразилось в нём, она убеждённо воскликнула:
- Вот она. Ты всё ещё будешь сомневаться? При виде этого отец только всплеснул руками.
- Действительно, ты удивительно почтительная, любящая дочь. Лицо, которое отражается в зеркале, это твоё собственное лицо. Ты считаешь его изображением матери; но ведь ты и покойная мать точь в точь похожи одна на другую это именно и думала тогда мать, завещая тебе зеркало; в этом сказалась её мудрость. Не зная этого, ты видела в нём только изображение матери, и облегчая скорбь свою, глядя на него каждое утро, каждый вечер... нет, не козни в этом, глубокая любовь дочери сказалась тут.
Я глубоко тронут этим.
И как только мог я не понять таких чувств, как мог поддаться словам твоей мачехи, чуть не возненавидел тебя, делал тебе упрёки! Прости меня, дочь моя! И отец залился слезами.
Стоявшая уже давно за дверью мачеха, вдруг решилась на что-то, и, войдя быстро в комнату, преклонилась перед девушкой.
- Виновата я, виновата. Не зная твоего преисполненного дочерней любовью сердца, я по свойственному мачехе чувству, сильно возненавидела тебя, незнающую ненависти, тебя, ни в чём неповинную. Я наговорила на тебя отцу. Велико заблуждение, велика вина моя. Но изменилась отныне душа моя, и хотя не родная ты дочь мне, хотя не рождала я тебя в болях и муках, всё же буду любить я тебя, сколько сил моих. Пусть всё что было до сих пор забудется, как водою унесённое, прошу тебя люби меня, как родную мать свою. – Краска раскаяния покрыла лицо её, и она не переставая просила прощения.
Успокоился тогда и отец. После этого мачеха и падчерица стали дружны и неразлучны, как рыба с водою. Никогда уже больше не появлялось у них и тени несогласия...
И стала легка им жизнь, и стал их дом полной чашей.

Таманои (нефритовый колодец)
В глубокой древности, в четвёртом поколении земных богов, правил божественный царь земли, которого чтили под именем Хико-Хоходеми-но-Микото (Микото – почётный титул прибавляемый к именам синтоистских божеств, в значении: божество, божественный, почитаемый; Хико-Хоходеми – может приблизительно значить – принц огненная любовь). Никто не мог соперничать с ним в дикой охоте, которой забавлялся он в горах и степях, вследствии чего и дано было ему прозвище Ямасацихико (принц счастливая охота). Его старший брат, Хико-Хеносусори-но-Микото (что значит – принц распространения огня), в свою очередь был необычаянно искусен в ловле рыбы, так что не было ему соперника в этом деле. Он получил прозвище Умисаци-Хико (счастливая рыбная ловля).
Так жили они жили, и вот однажды решили они на день поменяться занятиями.
Получив удочку старшего брата, Хико-Хоходеми отправился ловить рыбу. Вот прошло пол дня, вот уже солнце склонилось к закату, а у него ни одной рыбёшки. Мало того, удочный крючок, который отдолжил ему брат, исчез бесследно. Стал он его везде искать, но нигде нет его.
Вечером вернулся старший брат Хико-Хеносусори не подстрелив ничего, так как взялся не за своё дело. Рассказал ему Хико-Хоходеми что потерял крючок. Разгневался старший брат и не хотел прощать младшего. И сказал:
- Пока не будет мне крючка не отдам тебе ни лука, ни стрел.
Он был вне себя от гнева.
Ничего не оставалось делать Хико-Хоходеми как разбить свой заветный калёный меч и сделать из него пятьсот крючков. Так он и сделал и, преподнеся их брату, стал просить о прощении. Но не захотел прощать его брат. Тогда Хико-Хоходеми сделал ещё пятьсот крючков и тоже преподнёс брату. Но не преклонен был старший брат.
- Пока не принесёш мне того старого крючка не прощу тебя.
Так говорил старший брат, но злой умысел был в душе его. Давно уже завидовал он Хико-Хоходеми и ждал только случая, чтобы уничтодить его и занять его положение.
В раздумьи стоял Хико-Хоходеми на берегу моря не зная что делать. Вдруг откуда не возьмись взялся старик, звали его Сиодзути-но-окина (старец солёная земля; окина – почётная приставка к именам известных чем-нибудь пристарелых лиц). Выслушав беду Хико-Хоходеми старик направил его во дворец Дракона.
Стоя в менасикаго (безглазая карзина), преподнесённой ему Сиодзути-но-окина, поплыл Хико-Хоходеми через беспредельный океан к дворцу Дракона.
Добравшись до дворца он увидел большие ворота, а перед ними колодец и громадное дерево кацура (кассия). Колодец этот назывался Таманои (нефритовый колодец). Но ворота были заперты. Тогда Хико-Хоходеми забрался на дерево и стал ждать.
Вдруг ворота растворились и оттуда показались две красавицы, они подошли к колодцу и хотели напиться, но заглянув в него увидели красивое благородное лицо.
Сообразив, что он замечен, Хико-Хоходеми спустился с дерева. Он представился и рассказал о своём горе девушкам. Девушек звали Тоиотама-химе (богатая принцесса; химе – почётная приставка к именам знатных девушек) и Тамаиори-химе (принцесса, опирающаяся на жемчуг), которые оказались дочерьми Дракона, и согласились проводить его к отцу.
Дракон был рад, что к нему пожаловал такой знаменитый земной правитель как Хико-Хоходеми. И оказал ему радушный приём. Хико-Хоходеми рассказал ему о своём горе. Дракон сразу же собрал придворных и спросил их про крючок. Но никто ничего не знал. Тогда вышел вперёд судья Окунь и сказал:
- Вероятно крючок у главного дворцового ключника Тая, что-то он прибалел в последние дни, и он один не явился по вашему зову.
Сразу же позвали за Таем. Тай сразу же во всём признался и раскаялся. А крючок извлекли у него из горла.
Хотел прощаться уже Хико-Хоходеми, но уговорил его Дракон погостить у себя.
Сменяются солце луною и луна солнцем, прошла весна, миновала осень... протекло уже три года.
Пора уже Хико-Хоходеми возвращаться домой, править своей страной. Стали они прощаться и подарил ему Дракон два круглых камня – талисмана. Назывались они: мандзю и кандзю. Мандзю – это талисман призывающий воды прилива. Кандзю - талисман осушающий воды прилива.
И усевшись на приготовленного для него заранее крокодила, который служил лодкой для обитателей дворца, Хико-Хоходеми направился домой в Японию.
Вернувшись в родную страну Хико-Хоходеми сейчас же поспешил к брату и преподнёс ему крючок. Но все эти годы старший брат считал себя правителем Японии и не хотел уже уступать. Тогда он замыслил убить Хико-Хоходеми, подстерёгши его на охоте.
Но Хико-Хоходеми вовремя догадался об этом, и воспользовался талисманом мандзю.
Воды залили всё вокруг и чуть не утонул старший брат, и просил он о прощении у Хико-Хоходеми. Вынул Хико-Хоходеми второй талисман (кандзю) и отхлынули воды.
И с этого времени угасло зло и коварство в душе старшего брата; стал он добродетельным и хорошим.
И счастливо царствовал Хико-Хоходеми, и был на земле его мир, и стране его благодать и покой.

Усивакамару

Давным давно было это, и с тех пор прошло уже шесть целых веков. Шла тогда непрерывная война в Японии между двумя родами: Минамото и Тайра. Воевали он между собой и побеждали, и были побеждаемы. Был в это время из рода Минамото военачальник по имени Ёситомо, звания самоноками1)  . Как не могуч и храбр он был, но отвернулось счастье от него; будучи разбитым в сражении, он искал спасения в бегстве, но был убит подосланным убийцей. У него было восемь душ детей и самым младшим был Усивакамару. Когда был убит отец, Усивакамару был совсем ещё младенцем, и мать его, Токива, ещё не отняла его от груди.
Вся власть очутилась в руках у Тайра; хватали и убивали членов дома Минамото, как только находили кого-нибудь из них; Минамото должны были укрываться. Поэтому Токива, захватила с собой, кроме Усиваки, ещё двух детей, Ивамаку и Отоваку, и скрылась с ними в деревне.
Тайра захватили почти всех Минамото, однако им не удалось захватить Токиву и её детей. Тогда они схватили Секию, мать Токивы. Изо дня в день они мучали её. Токива не выдержала и сдалась Тайра моля о пощаде. И даже Киёмори, предводитель Хейцев, сжалился над ней и отпустил её мать, а сыновей её решил не убивать а отослать: Имаваку и Отоваку послушниками в буддийский моностырь, а Усиваку вместе с матерью оставить при себе. Но когда ему исполнилось семь лет его тоже отправили в буддийский моностырь Токобо, в Курамаяма.
Но по натуре Усивака был сильным духом ребёнком. И взраслея, горе и чувство мести овладевали им. И овладело им желание стать великим полководцем и обрушиться грозною карою на Хейцев, стереть их с лица земли.
По ночам Усивака потихоньку уходил из монастыря в долину, прозванную Содзиогатами, и там учился в одиночку мечевому бою, поражая деревья и утёсы своим деревянным мечом.
И вот однажды ночью, когда Усивака упражнялся со своим мечом, поднялся страшный ураган и откуда не возьмись появился страшный великан, ростом в касую сажень, с громадными глазами и длинным носом.
Усивака был не из робких.
- Что ты такое? – спросил он. 
- Я главный Тенгу, давно уже обитаю я здесь в Садзиогатами и наблюдаю за тобой. Я решил, что с этой ночи сам буду учить тебя владеть мечом. Услышав это, Усмвака очень обрадовался.
С этих пор каждую ночь приходил Усивака в Садзтогатами и учился у Тенгу разным сокровенным приёмам боя на мечах. Благодаря этому, он стал необыкновенно ловок и искусен в этом деле, сделался таким рубакой, что в один миг укладывал пластом обыкновенных Тенгу, будь их хоть десять, хоть двадцать.
В это время был некий Мусасибо-Бенкей, монах-силач. Бенкей жил в Сайто на горе Хеидзан. Этот Мусасибо из Сайто пользовался страшной славой неукратимого малого, от которого можно было всего ожидать, и одно уже имя приводило в трепет большинство людей.  С чего-то Бенкею пришла в голову шальная мысль отнимать у людей мечи и он решил набрать их таким образом до тысячи штук. Каждый вечер выходил он к мосту Годзё и , накидываясь неожиданно на проходивших там, отнимал у них мечи, а если случалось, что кто-нибудь начинал сопротивляться, то он тут же с одного маху убивал такого своей тяжёлой алебардой, которую постоянно носил с собой. Все стали бояться, и после захода солнца никто не решался уже проходить в этих местах.
Усивака прослышал об этом.
- Интересный, однако, малый этот Бенкей! – подумал он. – Вот сделать бы его своим сподвижником. И поигрывая на своей старой, любимой флейте, он пошёл к мосту Годзё. На счастье ночь была лунная.
Прошло несколько времени. Вдруг, впереди показался громадный, чуть не до облака ростом монах, в чёрных доспехах и белом капюшоне, покрывавшем голову. Он шёл тяжёлой размеренной поступью, опираясь на огромную алебарду, как на трость.
- Ага! Вот он самый, этот знаменитый грабитель мечей! Действительно, здоровый монах, силач! – подумал Усивака, завидев его, но ничуть не испугался и, поигрывая на флейте, продолжал себе идти с самым независимым, безпечным видом.
Монах остановился, окинул его взглядом. Но, найдя, должно быть, что перед ним ребёнок, которого нельзя считать за противника, хотел, было, пройти, не трогая его. План Усиваки расстраивался, но он решил довести дело до конца.
- Эй ты! Что же не нападаешь? Коли так, то я сам начну! – крикнул он, подвигаясь постепенно к монаху. Очутившись около него , он неожиданно для последнего сильно пнул ногой в рукоять его алебарды.
Бенкей сам не хотел его трогать, хотел пощадить его, как ребёнка, но вышло наоборот; это ребёнок начал сам же первым. Бенкей рассвирепел.
- Ах ты хвастунишка! – воскликнул он и подняв алебарду сделал страшный взмах впоперёк, намереваясь перерубить несчастного Усиваку на две части пониже груди. Но не тут-то было! В мгновение ока увернулся Усивака от удара. Отскочив две-три сажени назад, он вынул заткнутый за поясом у себя веер и пустил им в Бенкея.
Уныло засвистел и зарокотал полетевший веер и глухо ударился в лоб Бенкея, угодив ему промежду бровей. Бенкей пришёл ещё в большую ярость, опять взмахнул он своей страшной алебардой и опустил её вниз, чтобы разрубить Усиваку вдоль, как раскалывают дрова, но Усивака вскочил на перила моста, избегнув удара.
- Да вот где я! – со смехом закричал он, хлопая в ладоши. Дважды уже промахнувшийся Бенкей окончательно вышел из себя. Вертя алебардой, как мельничным колесом, без перерыва начал он рубить ею и вдоль и поперёк.
Но Усивака, прошедший хорошую школу под руководством Тенгу из Курамаяма, был удалым бойцом; он обладал необычайной ловкостью и проворством. Поражал его Бенкей спереди себя, он оказывался сзади; рубил его позади себя, он был как раз впереди. Как ласточка перелетал он, перескакивал, как обезьяна, и никак не попадал под удар. Не в моготу стало даже и Бенкею; он начал уставать... вдруг Усивака подскочил и вышиб у него из рук алебарду, а когда растерявшийся Бенкей нагнулся, чтобы поднять её, он так толкнул его сзади, что Бенкей растянулся посреди моста во весь свой громадный рост. Усивака мигом вскочил на него верхом.
- Ну а что, каково тебе? – спрашивал он, нажимая всё сильнее и сильнее. Бенкей и раньше заметил уже и дивился, как силён этот ребёнок, на которого, казалось, бы не стоило даже обращать внимания, но теперь, когда Усивака прижал его так, что даже нельзя было и шевельнуться, он окончательно был поражён и изумлён.
Ну и диковинная штука! – говорил он. – Да кто же ты такой в самом деле!? За это время противников у меня было не мало. Но такого сильного и удалого, как ты, я встречая впервые. Как хочешь, но ты, или оборотень, или тенгу, но только вряд ли из людей. – Усивака рассмеялся.
- А что Бенкей? Каково чувствуешь себя? Чувствуешь страх передо мною?
- Чувствую, почтительный страх чувствую!
- Покоряешься мне?
- Покоряюсь!
- Будешь служить мне?
- Буду слугою и дружинником твоим. Но скажи мне, кто ты такой? – Видя что уже теперь можно, Усивака освободил Бенкея, поднял его и сам сейчас же стал держаться по иному.
- Теперь я не стану скрывать от тебя ничего. Я восьмой сын Саманоками Ёситомо. Моё имя Усивакамару, а из рода я Минамото. – Бенкей был поражён, когда услышал это.
Затем они уговорились подробно, и с этих пор Бенкей стал дружинником на службе у Усиваки.
Шло время. Усивака становился старше. Но вот до него дошли слухи, что в Осю есть некто Хидехира из рода Фудзивара, потомок знаменитого Хидесато Тавара Тода. О нём говорили как о военачальнике, равного которому нет нигде в Осю.  И вот Усивака решил отправиться к нему за помощью.
По дороге он сделал ещё одно дело. Он зашёл в храм Ацута совершить поклонение богам. И в виду того, что не годилось уже больше оставаться под детским именем, Усивака, он совершил в этом храме обряд перехода в зрелый возраст 2)  и дал себе соответственно этому новое имя Ёсицуне Генкуро. Он был восьмой по старшинству сын, и собственно более подходящим для него было имя Хациро, но Циндзени-Хациро назывался его родной дядя, поэтому он нарочно назвал себя в отличие от него Куро. 3) 
Хидехира был очень расположен к роду Минамото и, конечно, радушно принял Ёсицуне, приняв в нём самое горячее участие.
Прошло несколько времени, и в Осю стало известно, что Ёритомо, старший брат Ёсицуне, сосланный Хейцами в ссылку в провинцию Идзу, собрал теперь множество сторонников и поднял боевыё знамёна против Хейцев, неся им кару. Обрадовался Ёсицуне, узнав об этом. Живо набрал он себе рать и во главе её явился в ставку брата своего, Ёритомо, в Идзу.
Ёритомо был очень рад и принял его радушно.
Но хотя они и были братья, видеть друг друга им никогда не приходилось, и эта встреча была первой. Ёритомо совсем не знал, что такое его брат, силён ли он духом, слаб ли, - ему было совершенно неизвестно. А он сам был осторожный, мудрый военачальник и потому он решил немного испытать брата. Он приказал слуге принести лохань, наполненную кипятком, и поставить её перед Ёсицуне.
- Ну-ка, попробуй опустить руку в кипяток! – сказал он, обращаясь к нему.
Но не испугался этого Ёсицуне; не таков он был.
- Слушаю! – отвечал он и, засучив с горделивым видом оба рукова, спокойно опустил руки в кипяток и держал их неподвижно в кипящей и булькающей воде. Ёритомо просто диву дался.
- Да, на тебя можно положиться. Страха ты не знаешь! Я назначаю тебя отныне своим помошником, главным сподвижником своим. Смотри же , только старайся изо всех сил! – сказал он и, назначил Ёсицуне главным начальником всей своей рати, приказал ему начать действия против Хейцев. Ёсицуне был очень доволен. Сейчас же начал он готовиться к походу и во главе нескольких десятков тысяч воинов выступил на Киото.
Там в это время укрепился было поднявший успешно восстание против Хейцев полководец Ёсинака Асахи. Ёсицуне сразу же разгромил его. Затем он обратился против самих Хеёцев и после битвы при Ицунотами, из которой он вышел победителем, окончательно разбил их в морском сражении при Данноура. Таира были совершенно уничтожены, все до последнего. Такие подвиги оказал Ёсицуне. С этого времени славное имя Куро Ёсицуне разнеслось по всей Японии, всем стало оно извествно, и не было, да и теперь нет никого, кто бы не знал о нём.
1)      Придворная должность – левый дворцовый конюший, заведующий конюшнями Микадо. Термин левый соответствует понятию – старший, а правый – младший.



2)      Этот обряд в древности состоял в том, что с достижением совершеннолетия (15 лет) юноше менялась одежда, стриглись волосы и давался головной убор как у взрослых. В это же время и нарекалось новое имя вместо носимого до сих пор. Это имя называлось: ебосина, от слова ебоси – названия головного убора, который могли носить только взрослые. У лиц придворной знати при этом коса обрезалась коротко и перевязывалась фиолетовой ленточкой, брови выбривались и места бывших бровей густо намазывались тушью, зубы чернились.
3)      Куро значит – девятый по старшенству сын; генкуро – девятый сын из фамилии Ген (Минамото: иероглиф, которым пишется эта фамилия ещё читается как – Ген; соответственно Тайра - Хей); Хациро – восьмой сын. Цинздеи – общее название западных провинций (Кюсю). Дядя Ёсицуне не имел прозвища Циндзени-Хациро. Его настоящее имя Минамото-Таметомо. Он был непобедим в стрельбе из лука и отличным наездником. Хотя в сказании и говориться, что Усивака был восьмым сыном Ёситомо, а назвал себя Куро в отличие только от своего дяди, но это неверно. Здесь допущена ошибка или умышленно, или просто по-незнанию. У Ёситомо было 9 сыновей, и Усивака был девятый, так что он никак не мог быть назван Хациро, а только Куро.
Небольшая справка об этих событиях.
О Ёсицуне сложилось много легенд. В начале 12-го века из двух боровшихся между собою, родственных дому микадо, родов Тайра и Минамото осилил род Тайра. Представитель его, Киёмори, под титулом первого министра сделался с 1156 году фактическим властителем Японии, держа в руках микадо. Он отличался жестокостью и бесчеловечностью и, разгромив дом Минамото, главою которого был Ёситомо, перебил почти весь род. Спаслись очень немногие. Из спасшихся Ёритомо, третий по старшинству сын Ёситомо, подросши, поднял восстание против Тайра. Главным деятелем в этом междоусобии был Ёсицуне, девятый сын Ёситомо. Киёмори умер в 1181 году, и это время в Киото укрепился Ёсинака также из рода Минамото, изгнавший оттуда Тайра. Но Ёсинака не был сторонником Ёритомо, своего двоюродного брата. Эти линии одного и того же рода находились во вражде. Первый удар Ёсицуне обрушился на Ёсинака, который был разбит и бежал из Киото. Впоследствии он был убит подосланным Ёритомой убийцей. Прозвище Ёсинаки было Асахи сёгун. Затем Тайра были дважды разбиты  сначала на суше, а потом на море в 1185 г., и весь род их был уничтожен. Власть очутилась в руках Минамото, и фактическим властелином стал Ёритомо, перенёсший свою резиденцию в Камакура, окруживший себя войсками и принявший титул сейи-сёгун (военачальник, которому поручено покорить варваров). Этот титул под давлением Ёритомо дан был ему Микадо в 1192 году. И этот год считается эрой учреждения в Японии бакуфу, - военного управления, известного у нас под именем сёгуната, продолжавшегося до 1868 г.
Ёритомо обязан был успехом дела Ёсицуне, но вместо благодарности, он стал преследовать его, боясь его влиятельности и популярности. Он запретил ему въезд в столицу и начал подсылать к нему убийц. Спасаясь от преследований брата, Ёсицуне бродил по всей Японии. О смерти его существует несколько рассказов. По одним, он, доведённый до отчаяния, умертвил сам свою жену и детей и распорол себе живот; по другим он был убит приспешниками брата при реке Коромогава, по третьим, наконец, он бежал к айнам на северный остров Иедзо, а оттуда на материк Азии, где ему удалось стать властелином всех манджурских и монгольских племён. Японцы отождествляют его ни с кем иным, как с знаменитым Чингиз-ханом, потомки которого, по их мнению впоследствии, предводительствуя манджурскими племенами, покорили Китай и обосновали там манчжурскую Цинскую династию.
Преданным слугою и сподвижником Ёсицуне был Бенкей. Он был сыном некоего Кандзю, управляющего дворцом одного из принцев крови в Кумако. В детстве он был отдан в один из буддийских монастырей на Хиейдзан, в Сайто. Там он постиг все самые сокровеные тайны буддизма. Его монашеское имя Мусасибо. Обладавший могучим телосложением и громадной физичекской силой, жаждавший опасности, подвигов и приключений, буйный Бенкей не мог ужиться в тиши монашеского уединения. Случай свёл его с Ёсицуне, которому он стал преданным  товарищем и слугою, и которого не покинул в несчастии, не раз спасши его от смерти. Так, однажды, они скрывались от преследований переодетые бонзами; у ворот одного монастыря стража потребовала удостоверения их личности. Бенкей вынул кусок чистой бумагии вслух прочёл предписание им от главного бонзы, собирать деньги на большой колокол для храма. Безграмотная стража с почтение пропустила их. Погиб он в Осю, до конца жизни оставаясь верным Ёсицуне и пожертвовав для него своей жизнью. Ёсицуне и Бенкей, любимцы народных преданий в Японии, и дети часто изображают их рядом на своих бумажных змеях. На картинах Бенкей изображается часто с большим колоколом.
http://www.livejournal.com/community/all_japan/99427.html#cutid1