ПРОЛОГ

О, я уже не брежу высотой
Серебряной эльфийской речи,
И не походный серый плащ простой,
А зимний драп мои отягощает плечи.

Но почему – скажите, небеса,
Не вами населенные, о валар*, -
Мне хочется, так хочется писать
О том, как тропы вьются чрез леса,
Где нелюдские бродят голоса
И острую секиру точит варвар.

* Я воспринимаю это слово как несклоняемое, хотя и не вполне уверена в том, можно ли так.

ИЗ ОТНОСИТЕЛЬНО РАННЕГО

ПОЛЫНЬ
Дома, как старинные книги, летучее небо.
Мне в сумерках город диктует главу за главою.
Огни зажигаются, тени ложатся, а мне бы –
Расти на обочине горькою пыльной травою.

И знать, что сегодня томятся в бессоннице дети,
И чья-то свеча догорает под темной иконой,
И бор подступает и полнится тяжестью сонной…
Я чую корнями, как меркнет дыхание века.

И будет рассвет. И на том непрочтенном рассвете
Случайный прохожий узнает во мне
человека.

***
Паутина во мне. И ночной паучок-недотрога
Схоронился в тени – и живет. И, как всякий живой,
Дышит,
и потому мне бывает прохладно немного,
Что плетет паутину и дышит порою ночной
Паучок, мой дружочек, комочек с холодною кровью,
Ты не просишь прощенья и, может быть, не виноват,
Но когда невесомая нить напрягается жилой воловьей, -
Это ты отозвался на боль, мой непрошеный брат.
Круг за кругом. Просить не могу даже именем Бога.
Холодает. Березы и птицы по ветру летят.
Брось свое полотно. Не спеши…
Мне прохладно
немного…


***
Научи меня голой бездне
В черных дырах отверстых глаз.
Если ночь бывает железной,
То такая она сейчас.

Площадей перебитые крылья
Под цепями фонарных огней.
Правота мирового насилья –
Научи меня спорить с ней!

В час, когда нерожденные песни
Ищут выходи из огня, -
Загорись, обернись, воскресни –
И возьми в очевидцы меня.

***
Укуси меня тоненько – молча пройди, не задев.
Я – к тебе, но уже, как всегда, по  остывшим         следам.
Я себе не прощу этот самолюбивый напев.
Ты живешь, как идешь по ножам, по ночам и годам,
И цветам. И еще не окончился наш разговор,
И уже не стихи, только – что я могу для тебя?
Знаешь, воздух сегодня – тяжелый и сонный раствор.
Трудно жить не любя.
Мне не трудно не жить не любя.

***
I
И окаменели глаза,
и пальцы отвергнули кольца
О, мне б только ветер
да стену –
цементную мертвую грудь

Чтоб чувствовать холод, довольно висков,
Чтобы чувствовать жажду, довольно бумаги –
такой, что легка
и пальцев не режет…
О, как закричать, чтобы лопнуло горло,
чтоб голос
Собой захлебнулся
и Бог не услышал,
но чтобы сказать было можно:
Вовеки,
навек,
никогда
меня не прощай.

II
Я учусь ломать себе
кости
И преодолевать
страсти.
По больному месту
без злости.
По губам губами
без сласти.

***
Над душою трепеща,
Бьется колокол плаща.

Оттого, что предала,
Не желая сделать зла,

Оттого, что под луной
Дышат преданные мной, -

Арбалетная стрела
Сердцу темному мила.

НЫНЕШНЕЕ

***
Эту строчку мою положи на ладонь, и она
Протечет и сольется доверчиво с линией жизни.
Как бумага верна, как древесная плоть холодна,
Как прощенье скрипит на зубах всей
золой укоризны –

Обо всем она ведает. Кроме тебя и меня,
Обо всем узнает из глухих дневников мирозданья.
Но, всему вопреки, мы взрастили свои имена
Из печали и света, из крови и жажды дыханья.

***
Этой ночью дым костра
Уводил меня из дома.
Брех собаки со двора,
Отдаленно-незнакомый…

Цепь мерцающих огней
Оковала землю кругом,
И теперь дыханья в ней
Угасают друг за другом.

Еженощный чудный гул,
Незаконный сын Борея,
В этот час уже уснул –
Зародившись в фонаре,
Затихает в батарее.

Ночь мутнеет, как недуг.
Что осталось от улова?
Бремя опустелых рук
И упущенного слова.

Тяжелеет голова,
Ночь свивается петлею…
Тлеет смертная трава
Над бессмертною землею.

ВЕДЬМА
(Песня)
Когда умолкнут травы и высохнут слезы,
Я приползу к тебе на стертых коленях,
И, протянувши руку тебе через грозы,
Издохну от любви на холодных ступенях.

Наверное, я ведьма, и в городе этом
Сегодня началась большая охота –
На улицах, крещенных серебряным светом,
Прохожие поймали наощупь кого-то.

Наверное, я ведьма – меня опознали
По отпечаткам голоса, рвущего струны.
Чужие злые боги мне сердце ковали
И выжгли до сих пор не остывшие руны.

Я выйду им навстречу, раскину объятья –
Меня поволокут через город, который
Младенчески не знает еще о распятье,
Младенчески боится костра и позора.

Но только не огня – я не вечная Жанна,
Но только не воды – я ее так любила.
Стальной была струна, что меня здесь держала, -
Да здравствует же сталь, что меня
отпустила.

***
(Песня)
Как кровь заперта в лабиринтах слепых
жил,
Так я заперта среди тех, кто еще
жив,
И мучится молча среди нелюдских
имен
Все то, что в тебе колокольный родит
звон.

Как неуловима бунтующих слов
суть, -  
Неисповедима твоя и моя
суть.
Но если взглянешь на меня хоть один
раз,
Займется  пожар в глубине голубых
глаз.

А я бы хотела звездой по воде
плыть,
А я бы хотела ветлой на ветру
стыть,
Но это охота, а я – не олень,
нет, -
Я пуля и гончая – та, что взяла
след.

Пускай как безумный бежит на ловца
зверь,
Но я умоляю, пожалуйста, мне
верь.
И знаешь, пока не оставит меня
речь,
Мне сердце, и душу, и руки твои беречь.

***
Lance
Крепко спишь. Качает вьюга
Дома колыбель.
Омут белого недуга
Ведать не тебе ль?

Холодны и тyсклы лица,
Имена пусты,
Но зачем, какая птица,
У какой черты

У почти непостижимой,
Там, рождает звук?

Мой любимый, одержимый,
Безнадежный друг!

Это как слепой прохожий
Держит поводок,
Это как под тонкой кожей
Пробегает ток,

Как синичий звон весенний
На краю зимы,
Как последнее спасенье.

Это если мы
Будем жить, швыряя горстью
Угли на мороз,
Жечь костры, таскаться в гости,
Хохотать до слез,

Плакать, если больно, или
Если ночь темна,
Не запоминать фамилий,
Путать имена ...

…А потом тебя оставлю
В доме одного,
За тебя свечу расплавлю –
Только для того,

Чтобы слабая улыбка,
Золотистый блик,
Озарила тихо, зыбко
Твой покорный лик.


***
И будет жизнь, наверное, недолгой,
И будет смерть, наверное, нелепой,
И все, что я понять успею толком,  --
Что я лишь Твой несовершенный слепок.

А нынче – шум дождя. Открыты окна.
Объято небо крыльями заката.
Сирень отяжелела и промокла,
И я стою, смиренна и крылата.


***
…Ты поскачешь во мраке…
И. Бродский

А когда за плечами останется только звезда
И тропа захлебнется во тьме ненасытной травою,
Я забуду твои голоса и твои города,
Я забуду слова и в безлунное небо завою.

…И останется только звезда в одичалой ночи,
И останутся грешные, больше не нужные руки.
На прощание в доме пустом обо мне помолчи…
…А когда я забуду его – помолчи о разлуке.


***
Как дождь, ушла душа из этих мест,
И край земли туманен и прощален.
А крикнешь – не послышится окрест
Ни звука. Очертанья усыпален
Едва видны в степной туманной мгле,
И тихо, очень тихо на земле.



Два стихотворения

                                  Lance

I
Никуда, никогда не уйти мне из этого дома,
И не то чтобы двери на волю меня не пускали –
А скорее что стены…  И, собственной тенью ведома,
Я всего и могу, что смотреть, как живыми песками
Без следа зарастают пути, что сюда привели,
И спокойно становится снова у края земли.

II
Не вставай поутру, не заваривай кофе душистый,
Не бери поводка, не тревожь понапрасну собаку,  --
Я уже за чертой. За графитово-ровной и чистой.
Я уже не подам даже самого тихого знаку.

…У порога ладони водой родниковой наполнишь,
Как над книгой, склонясь над ее колыханьем туманным.
Никого, никогда не найдешь, не увидишь, не вспомнишь
В этом доме пустом, в этом доме давно бездыханном.

Без следа зарастают пути, что сюда привели,
И спокойно становится снова у края земли.


***
Я родилась шестого янтаря,
В округлый день, не отпускавший солнце
До самого заката. Плотно двери
Закрыты были в маленьком дому.
Нескоро ночь, и так уютно знать,
Что с четырех сторон меня заносит
Душистым снегом, вязким, как смола.



***
Скоро сумерки зажгут фонари,
И умрет ненужный пламень внутри.
В остывающей пыли городской
Я дорогу тихо трону рукой.

Старый камень запоет, как струна, —
Неужели не была неверна
Проторенная вслепую тропа?
И душа была совсем не слепа,

С проржавевшего бросаясь моста,
Обожженного касаясь листа,
Измеряя всею жаждой очей
Глубину бессонных знойных ночей?

***
Хорошие люди живут на хорошей земле.
Я знаю – им солнце глаза золотит поутру,
И сами они, точно дикие пчелы, живут
В мохнатых ресницах сурового Бога-Отца.

В ОЖИДАНИИ ИМЕНИ

I
Теплая земля сильно пахнет, и я вдыхаю бесчисленные родные запахи. Это – мой воздух. Перевернешься лицом к небу – почувствуешь, как сухие травинки щекочут и покалывают затылок и шею, под которой завернулся воротник клетчатой рубашки. Мелкие мураши заползают под одежду и внезапно узнают во мне живое чужое существо. Тогда они тоненько и неприятно кусаются. Мне льстит, что некоторое время они не чувствуют разницы между мною и землей, нагретой полуденным солнцем. Затылку твердо и не очень удобно. И от этого тоже хорошо, потому что так и должно быть в мире.
Прежде чем привыкать к свободе, я учусь ей, отвыкаю от услужливого мира вещей. Природа ни в ком не чувствует хозяина, но она позволяет любить неподкупной любовью неизмеримое, головокружительное небо и почти невидимую птицу в нем, от которой наконец остается лишь пронзающий человеческое сердце, навсегда уходящий крик.  Я буду жить вечно, пока не найду слово, что держит меня здесь, ибо в твоем взгляде, косо перечеркнутом предгрозовым ветром, бьется пронзительный крик птицы, уже исчезнувшей в вышине. И тогда я умру. Умру.

II
Хорошо уходить налегке, оставлять недолговечный след в ласковой дорожной пыли. Прямо передо мной перебегают дорогу чьи-то дети, и пыль оседает на моем лице и одежде, золотая в вечернем солнце. Скоро будет овраг и в нем слабенький глухой родник с ржавой кружкой, оставленной  кем-то почти знакомым. Там я умоюсь и попью. Кружка замшела, и в ней живут мелкие улитки.
Осока хрустит, когда я раздвигаю ее. Обувь промокла, но это ничего. Ничего. Вперед, шаг за шагом, пока не станет тихо и пока не растворится в небесных сумерках  самолетный след. Пока не умрут во мне имена чужих вещей из стали и огня. И тогда небо сможет позабыть о каждом следе, когда-либо ранившем его спокойную грудь. А иначе зачем все это? Зачем неутолимая жажда, что бросает душу плашмя на чистый лист бумаги, чтобы день спустя перечеркнуть все накрест? Зачем горячая дрожь, с которой исторгаются еще почти незнакомые слова? Зачем все то, о чем давно сказано лучше, чем я когда-нибудь смогу?
Карандаш рвет бумагу, выправляя, врачуя мой единственный путь.

Я иду налегке, и нечем укрыться мне от мороза и дождя. Но я очень люблю мир, в котором неудобная, твердая, теплая земля ничего не знает обо мне.
Прохожие не обращают на меня внимания. Я гляжу на окна домов, мимо которых иду. В сумерках таинственно белеют цветы в палисадниках и чертят небо невидимые ласточки. Почти не зная зачем, постучусь в дверь. Хозяин нерешительно впустит меня, когда я скажу, что голодна и устала. Его жена смотрит с подозрением и враждебно, она еще не знает, чего боится.
А ведь все так просто…
Темноволосый мальчик держится за синюю цветастую занавеску, что закрывает вход в комнату, и спокойно смотрит на меня. Он один все понимает.
Немного позже я ужинаю вместе с хозяевами, а потом рассказываю ребенку лучшую сказку из всех знаемых мною. Ты бы обрадовался, Ранадан, если бы услышал из моих уст твою сказку о крылатом изгнаннике, ловце черного жемчуга… Мать тоже слушает и, видя зачарованный взгляд своего сына, все еще не хочет мне верить. Отказавшись от ночлега, попрощаюсь, оставив в руках у ребенка букетик белых овражных анемонов с серебристыми стеблями. Маленькая полная женщина не хочет ничего говорить, даже когда меня уже не разглядеть в окно.
Пусть она поставит цветы в воду, пусть обнимет свое дитя и пусть потеплеет на сердце у ее мужа, что смотрит на них обоих и невольно думает о падших звездах, что становятся черными жемчужинами, остывая в спасших их ладонях.

III
Сумерки. Меж черных, тяжелых древесных листов остывает ветер. Тонким лепетом, трепетом он оседает на твоих губах. И даже ночь не может расслышать слов, которые еще даже не речь, а только воля к речи, скованная сном. Сон подобен сети с крупными ячейками. Проснувшись, ты все еще чувствуешь биение неведомой рыбы, чья подробная жизнь продолжается и сейчас в мутных глубинах. Когда на твой порог взойдет незнакомец, ты почти вспомнишь его лицо.

IV
В конце улицы встает солнце. Человек на пороге ласково щурится.  Вскоре отворенная дверь бросает на его лицо широкую тень. И в глубину комнат медленно вглядываются сумрачные глаза.
Ласточки, милые, не так скоро…



Последнее изменение: Melisse - 04/09/02 на 01:40:41