=колыбельная=
Как сидела старая у колыбели, колыбель качала да песенку пела, а на краю деревни халупы горели, и пошла б тушить, да дойти б не успела, а кабы и смогла добежать до колодца — завтра-послезавтра еще загорится, так что пой, старуха, покуда поется: спи-усни, малышка, пока еще спится, как не год, не два мыкать горюшко людям, как гореть лачугам не десять, не двадцать, вырастешь большая — войну не избудем, век ей вековать да еще задержаться, а ты ее не бойся, иди, куда надо, дом свой береги да бессмертную душу, будет тебе стадо — паси свое стадо, будет тебе голос — а ты его слушай, слушай да храни, не забудь эти речи, не сходи с дороги, служи свою службу, будет тебе меч — так держи его крепче, а будет тебе знамя — неси, куда нужно. Будет тебе имя, каким окрестили, будет тебе стремя коня боевого, будет тебе время, какое по силе, будет тебе пламя — не выбрать другого...
Как погасло пламя, халупа дотлела, да пролился дождик на поле, на крышу, а старуха люльку качала да пела, тихо она пела, никто не услышал: никого не бойся — трусливый боится, а под крылом у Господа смелые люди, спи, малышка Жанна, пока тебе спится, вырастешь большая, иди, куда любишь...

=еще раз про Остров=
И пусть только кто-нибудь скажет, что я неправа — скажите, пожалуйста, сами себе же наврете! От этой эпохи остались одни острова, и только попробуй их спутай теперь на зачете. Вот Халмир не спутает, чтоб его, местный герой, его даже преподша хвалит, проклятая стерва, а я-то по Пятой, ну, может, чуть-чуть по Шестой, я дуб деревянный по жизни в истории Первой! Вторая и Третья еще не такая тоска, конкретики больше, не где-то чего-то когда-то, а тут разобраться — как утром носки отыскать: сплошные неточные факты и спорные даты. Хоть сами решите, в какой оно выдалось год, потом удивляйтесь, что я это знаю некрепко... Вот тут еще ладно: причины ухода в Исход — по принципу внучки за бабку и дедки за репку. А сколько туда исходило, поди их пойми, в анналах по-разному пишут число и проценты. Сыны Феанаро: в природе не больше семи, а если шести, то запомнить, с какого момента... Без них, несомненно, провалится нафиг земля, и весь факультет безвозвратно потонет во мраке! На тройку-то хватит, пожалуй, того короля, а речи его забирайте зубрить на филфаке. Еще бы спросили, как звали у Тингола мать, когда у него ее не было сроду и нету, а Гилдор с четвертого курса зовет погулять, в киношку, в кафешку, во всякое прочее лето, и хочется мигом сорваться, забив на зачет, но вылететь стремно, останусь по глупости с носом, и что тот король умудрился построить еще, в билете стоит совершенно отдельным вопросом, а если не знать, то доцентша пошлет далеко, она не поймет, что не каждого с древностей штырит... ну эту-то крепость хотя бы запомнить легко — когда Минас Тирит, она и тогда Минас Тирит, и в целом попроще, чем весь Непокой и Исход, учить по сравнению с прочим, пожалуй, удобно: осада, падение, кстати, какой это год, и далее в «Лэйтиан», можно по тексту подробно. Вот с этим закончу, и можно вздремнуть до утра, часа на четыре — и снова учебная смена...
...опять, как всегда, тормошат: поднимайся, пора, а то без тебя уже некого ставить на стену! И даже не буркнуть спросонья «чего ты хотел», и думать (которые сутки?) совсем не об этом, а только о том, что хватило бы силы и стрел, о том, что отчаянно нужно дожить до рассвета, конечно же, сможем, мы все уже столько смогли, и сколько бы в этом огне ни рассыпалось прахом, а нам остается стоять — ради нашей земли, стоять до конца, до нездешнего черного страха, без чар и кошмаров попробуй иначе возьми, кого ни стальными клинками не взять, ни волками, кому в эту землю на месте ложиться костьми, кому оставаться, пока не обрушится камень...
...Обычный рассвет и обычнейший вид из окон, и наглое солнце встает без малейшего звука... Не Гилдору ж плакать в четыре утра в телефон, что я доучилась до слез, наваждений и глюков! Ну может, потом, только он всё равно оборжёт, и дурой, наверно, за дело вполне обругает, и времени нету трепаться, и завтра зачет, и и крепость за окнами — Страж, но не та, а другая. Да ну меня лесом, слова — это просто слова, бессмысленный страх и совсем ненаучная жалость: от этой эпохи остались одни острова.
Тол Морвен, Тол Химлинг...
Тол Сирион — нет, не осталось.

Катились машины, шумели колеса,
дымили заводы, звенели трамваи,
а Сеня Горбухин любил альбатросов -
любовь как любовь, и такая бывает.

Вон кошка маманина любит печенку,
а Натка Никулина любит закаты,
а Сеня увидел картинку в книжонке -
и всё, и привет, не прожить без крылатых.

Молчал, если спросят его для порядка -
«на что тебе, Сенька, дурацкие птицы?»,
а птицы кружились, летали в тетрадках,
везде — на полях, на последних страницах.

Но надо ж и жить, и не так, чтоб на тройку,
иначе хорошего люди не скажут,
и Сеня учился поскольку-постольку,
пошел на завод - а еще-то куда же,

на танцы ходил то с Тамарой, то с Верой,
мамане носил по гостинцу в получку
и сроду не слышал про Шарля Бодлера —
зачем комсомольцу буржуйские штучки?

Никто на него не поглядывал косо -
мол, парень как парень, в цеху вас немало,
а то, что Горбухин любил альбатросов,
работать ударно ему не мешало.

Война объявилась откуда не звали —
и Сенька, понятно, без лишней бравады
пошел добровольцем. В пехоту послали -
на флоте такого и юнгой не надо.

Служил как и все, с командиром не спорил,
да шел по военным дорогам недолго:
погиб у деревни, где не было моря,
не то чтоб геройски — попало осколком.

И молвил Господь, занеся к себе в книжку
одну за другой боевые потери:
«Послать альбатроса за этим парнишкой.
Ведь в ангела он все равно не поверит».

=радость моя=

Играйте любовь как смерть, а смерть как любовь.
(Виктория Токарева)

Автору трудно сказать "не сметь" - он не нарушит порядок слов.
Я доиграла любовь как смерть, смерть доиграла мою любовь.
Мир пошатнулся, сошел с ума, бред полнолуния, страшный сон.
Радость моя, наступает тьма, шоу, как водится, goes on.
Всё, что когда-то имело вес, здесь и сейчас уже не вопрос.
Может, отсюда уйдет экспресс, нас увозя на другой Кингс-Кросс.
Нам предназначен такой рассвет, и никакого иного нет.
Больше уже никаких побед, радость моя, в никакой войне.
Это всего лишь последний бой, пусть нам дорога будет легка,
Мы остаемся - вдвоем с тобой, рядом под звездами потолка.
Падая в пропасть - без слов кричу, не удержась за ее края -
Смерти осталось совсем чуть-чуть, мы еще живы, радость моя...

=колыбельная для Н.Л.=

Затевает ветер пляску,
Говорит метелица.
Хороши зимою сказки,
Самому не верится.
Спи, мой милый, баю-баю,
Всё идет как следует,
То, что нас не убивает,
Очень быстро бегает.

Жили-были Джек и Джилли,
Честные влюбленные,
А теперь над их домишком
Дрянь горит зеленая.
Знать, кому-то не по нраву,
Кто у них родители —
Пролетало два фестрала,
Мы их сами видели...

Спи, сыночек, баю-баю,
Было дело прошлое.
Эта сказочка плохая,
Расскажу хорошую.
Вырос в чаще дуб могучий,
Семерым укрыться бы,
А под дубом старый Мерлин
Собирает рыцарей.

Всех собрали, всем раздали,
Все довольны вроде бы,
Кому дали по медали,
Ну а нам по ордену.
Кто пошел один на двадцать —
Тот и наша братия,
Мы и Лорду можем в морду,
Вот уж точно спятили.

Воет ветер за окошком,
Злая вьюга бесится.
Кто придет незваный в гости —
Сразу спустим с лестницы.
Не впервые разбираться,
Всё по справедливости:
Мама с папой будут драться,
Чтоб сыночку вырасти.

Спи, мой милый, баю-баю,
С этим надо справиться,
То, что нас не убивает,
Сотый раз подавится.
Закрывай, сыночек, глазки,
Утро злее вечера,
Хороши зимою сказки —
Рассказать-то нечего...

Не хотела землю опрокинуть,
Не ломилась с лёту и в века —
Тетя Зина пела про рябину
На районном конкурсе в ДК.

Невпопад вздыхала между строчек,
Попадала в ноты наугад,
Луч сиял на синеньком в цветочек,
Купленном на рынке год назад.

Микрофон похрипывал с тоскою,
Голосу помехами грозя,
А рябине к дубу за рекою
Было, как положено, нельзя.

Школьники старательно зевали,
Чинный местночтимый корифей
Выдавал грошовые медали
Тем, кто позитивней и наглей,

И тянулось время дальше, дальше,
Как всегда, ни сердцу, ни уму,
Только на галёрке чей-то мальчик
Плакал, сам не зная, почему.

У Айрин все стихи выше всяких похвал!