Меня зовут Готрия Бро'ура. Я родился от Бовека и Пераны из семейства Бро, клана Оура. Мой мир зовется Ботавуи, он стар и прекрасен. Он был таким, когда мои глаза впервые увидели свет, он все так же прекрасен теперь, когда я уже стар, и мне приходится напрягать зрение, чтобы различить рисунок прожилок на опавшем листке. Он не изменится, когда мои глаза закроются навсегда.
Яркая зелень и чистая синева – такова моя родина. Два океана – воздушный и водный, и между ними зелень лесов и долин, белизна ледников на вершинах, белизна облачных прядей… Ботавуи всегда была по-матерински щедра к своим детям, и мы платим ей сыновней заботой. У нас есть города, неизбежная дань цивилизации, но все, что можно было сохранить нетронутым – сохранено и таким пребудет.
Я был совсем мал, когда меня впервые привезли в заповедник. Отец вел аэроспидер, а я сидел на коленях у матери, прижимаясь к ней, и смотрел вниз. С высоты деревья выглядели совсем маленькими, я мог бы накрыть их одной ладонью – так мне казалось. Между ними блестела вода. Я мог проследить все течение реки – и я следил, пока мой взгляд не уперся в каменную стену, прорезанную двумя сверкающими белыми лентами и окутанную сверху облаками, а внизу – туманом. Отец выключил музыку, и стало слышно, как тяжело гремит вода, падая на каменное ложе.
- Смотри, - сказала мне мама, - вот они. Рукава Маридоны.
Я смотрел, и мне становилось страшно. Не от того, что испугался падающей воды, но от ощущения, что вижу нечто древнее, глубокое, непостижимое…
- Это очень старая легенда, - отец говорил тихо, и мне приходилось напрягать слух, чтобы не упустить ни одного слова. – Она пришла из тех времен, когда наш народ еще не знал других миров, и звезды были только крохотными огоньками в небе. Однажды случилось так, что двое ботанов из одного клана полюбили одну девушку. Ни один не хотел уступить другому, и тогда они пришли к ней и сказали: «Дай нам задание, такое, чтобы непросто было выполнить, и того, кто справится с ним, ты назовешь своим мужем». Девушке этой дали при рождении имя Маридона, и она была не только прекрасна собой, но и очень добра и умна. Она видела, что раздор между соплеменниками может кончиться враждой, а то и войной, и попросила дать ей ночь на раздумья. Когда же утром влюбленные пришли за ответом, их встретила мать Маридоны. Она сказала, что дочь ее велела передать им: она ушла высоко в горы, и тот, кто поднимется к ней по отвесному обрыву, сможет стать ее спутником в жизни.
Какое-то время он молчал, и я не решался торопить его с продолжением.
- Юноши поспешили к указанному месту, - снова заговорил отец. – Когда они увидели отвесную скалу, уходящую вершиной в небо, они поняли, что это задание невозможно выполнить. И тогда один из них сказал: «Что не под силу одному, с тем справятся двое. Маридона желает испытать не наши силы, но наши сердца. Поможем друг другу, а когда достигнем цели – пусть решает ее сердце. Если же не суждено нам справиться с этой задачей – погибнем вместе, как жили». И второй согласился с ним.
Они связались одной веревкой и начали подъем. Где один оступался – другой протягивал руку, и так, рискуя каждый миг вместе упасть в пропасть, они карабкались по стене, и наконец облака окутали их, и они поняли, что цель близко. Когда же юноши выбрались на вершину, то увидели там свою возлюбленную. Она сидела на снегу, в белоснежном платье, и длинные белые рукава трепетали на ветру. Юноши бросились к ней, но оказалось, что Маридона обратилась в лед. Они пытались согреть ее, но ледяные руки таяли от прикосновения живого тепла. Пламя их любви было столь горячим, что вода потекла по рукавам, а потом вниз – по той стене, которую одолели друзья, и не смогла снова обратиться в лед. В глубоком горе юноши пустились в обратный путь, уже безопасной дорогой. Когда же они вернулись домой, мать Маридоны сказала им: не могла девушка допустить, чтобы любовь к ней стала причиной вражды, сердце ее приняли родные горы, и пока они стоят, не должно быть для племени иной верности, кроме верности своему роду. Так и бегут с тех пор вниз два потока – Рукава Маридоны, и мы приходим сюда, чтобы взглянуть на них и напомнить себе: главное в жизни нашего народа – это семья и клан.
Обратно мы летели в глубоком молчании. Я на всю жизнь запомнил эту облачную дымку, в которой зарождались струи водопадов, и глухой гром, и голос отца, говорящего о незапамятных временах. Правда, тогда я еще не знал, что Рукава Маридоны протекут сквозь всю мою жизнь…

Долг любого из ботанов – преданность своей крови. Я был воспитан в лучших традициях: действовать не силой, но убеждением, находить применение любой важной информации, способной послужить росту влияния клана – не в ущерб интересам народа. Нас считали расой, не заслуживающей доверия, и были неправы. Любому ботану можно безоговорочно доверять в главном: он никогда не пойдет на то, что может повредить его миру, будь то интриги в Сенате или подпись под договором, разрешающим вырубку ценных пород деревьев на оберегаемой законом территории. Да, такие договора с нами время от времени пытались заключать. Я не помню ни одного случая, когда это удавалось сделать.
Было бы странным, если бы охраной природных ресурсов Ботавуи занимался кто-то помимо ботанов, верно? Это всегда было делом моего клана. Как только я достаточно подрос, чтобы сопровождать отца в его инспекционных поездках, он начал учить меня семейным обязанностям. Учебные материалы составляли большие мастера, но ни в одном учебнике нельзя найти то, что можно только увидеть, ощутить, прочувствовать. Прожить. Опыт, живой, переданный из уст в уста, бесценен. Я до сих пор не могу сказать, что в должной мере оценил то, что передал мне отец. Не думаю, что смогу когда-нибудь сказать это. Мои ученики, молодые егеря, шепчутся, когда думают, что я задремал и не слышу их. Они делятся услышанным от меня, и не догадываются, что я всего лишь передаю доверенное мне сокровище. Может быть, этим знаниям столько же лет, сколько Рукавам Маридоны… Добавил ли я к ним хоть горстку собственных, выстраданных личным опытом знаний? Как знать…
Отец ли сказал мне, что тонкий рисунок золотистого мха у корней свидетельствует о скором падении лесного великана, или то мои наблюдения? Я уже не могу сказать с уверенностью, кто их источник. Моя память играет со мной в прятки: она с необыкновенной четкостью подносит мне цвета, запахи, звуки, образы… но не называет имен. Я перестал запоминать их с тех пор, как Рукава унесли мою душу. Их много здесь, в заповеднике, молодых, сильных, старательных… Они все – моя кровь, они все – моего рода и моего клана. Но все они для меня на одно лицо, и я не могу отличить одного от другого. Наверное, это не так уж существенно. Будь это важным, я бы помнил имена. Я никогда не забывал того, что важно для моего народа.
Много лет я сопровождал отца и слушал, впитывал то, что он мог мне дать: признаки болезней растений и животных, допустимую численность каждой популяции в заповеднике, способы определить эту численность, методы уборки поврежденных и погибающих деревьев без повреждения окружающей растительности… Да, очень много всего должен знать хороший егерь.
Я не стал инспектором, как надеялись мои родители. Я готов был сдать экзамены на соответствие должности, и уже был назначен день. Я знал, кто встретит меня, чтобы поздравить с назначением. Это праздник для всего рода, и потом было бы большое торжество, но встречают и поздравляют первыми самые близкие. Семья. Меня бы встретили родители – и еще она. Калана. Так ее назвали при рождении. Калана из семейства Теи, клана Оура, рожденная от Кайиса и Лариин. Она училась вместе со мной, и мы оба знали, что дальше наши жизни будут связаны одной веревкой.
В то утро в верховьях прошли дожди, прогноз был тревожным, и молодые егеря отправились предупреждать отдыхающих, чтобы поднялись на возвышенности или совсем покинули речную долину. Я остался – мне нужно было принимать тех, кто решил эвакуироваться, и отправлять их в город. Я смотрел, как идет к причалу Калана, как солнце играет в ее золотистой шерсти, слышал, как она смеется чьей-то шутке – и не знал, ничего не знал… Я видел ее тогда в последний раз.
Я не сдал экзамены. Нас всех бросили на спасательные работы. Я работал, как одержимый, в надежде, что она еще жива, что ее можно спасти. Потом мне сообщили, что ее нашли, что мне больше не на что надеяться. Я умер. Ботан по имени Готрия продолжал работать, но это был уже не я. Мне незачем было думать о своей жизни, и когда меня накрыло поднятым и перевернувшимся топляком, я успел на мгновение снова стать собой и подумать, что умираю не зря. Прижатого чужака из-под него достали живым. Ему очень повезло, что его народ принадлежал к двоякодышащим.
Меня вытащили тоже. Довезли до операционной. Сшили то, что осталось от уха, и заменили имплантом раздробленную кость. Но некому было сшить то, что осталось от моей души. Отец был мудрым ботаном. Он все понял, когда его пропустили ко мне, и он смог посмотреть мне в глаза.
«Ты не смог ей помочь, - сказал он. – Но ты сможешь помочь тысячам. Я хорошо научил тебя. Ты не передашь эти знания сыну, но ты сможешь научить тех, кто рядом с тобой, и этим послужишь клану. Возвращайся».
И я вернулся.

В заповеднике бывает много посетителей. И ботанов, и людей, и прочих. Они очень странные, эти чужаки. Убить собственную мать, чтобы потом восторгаться красотой нашего мира? Что помешало им сохранить собственные планеты во всей их первозданной прелести? Разве голос любви настолько слаб в их сердцах?
Эти двое мало чем отличались от других. Разве что пытались обмануть меня, выдать себя за кого-то другого. Мне не было дела до того, как их зовут, откуда они прибыли и от кого скрываются. Достаточно было того, что они не могли скрыть… Лютое, ледяное одиночество, тающее под теплыми ладонями. Готовность поддержать. Одну веревку, связавшую обоих. Они уходили к причалу, чтобы спуститься вниз по реке, я смотрел им вслед и видел, как золотится на солнце мех Каланы. Я должен был понять. Я должен был остановить их. Но я опоздал. Я понял это, когда полчаса спустя первым ударом паводка снесло пристань…
Мои старые глаза плохо видят вблизи, но чтобы увидеть любовь, достаточно зоркого сердца. Если их найдут живыми, этих молодых чужаков, таких влюбленных, таких уверенных, что они справятся со всем на свете, пока они вместе, я буду счастлив, хоть они и не моей крови. Я слетаю к Рукавам Маридоны и запишу для них видеописьмо - ту старую легенду о верности клану. Когда-нибудь они получат его. Я ничуть не сомневаюсь, что имена, названные мне, не имеют к ним никакого отношения, но разве это серьезная преграда? Разве я не дитя моего народа? Никто не умеет искать и находить информацию лучше, чем мы.
Когда-нибудь они получат это письмо, и вернутся сюда, чтобы своими глазами увидеть Рукава и услышать голос реки. И может быть, они расскажут эту легенду собственному сыну.
Мне хочется в это верить.