«Идешь и сам себя не узнаешь»«Человек совсем не обязательно крадет рассказ у другого; очень может быть, что с ним просто случилось то же самое. Доводы фольклористов нетрудно применить к литературе и превратить всех писателей в маньяков плагиата… маловероятно, чтобы все без исключения истории бродячего сказителя переливались драгоценными камнями истинного искусства, – меланхолично указывал Честертон. – Разрешите десяти тысячам детей рассказать о том, что они делали в лесу, и вы без труда найдете одинаковые сюжеты…». Есть некая мировая связь, и гениальный человек может к ней подключиться. Иногда одновременно подключается и другой…
Начнем с перечисления.
Вергилий брал темы из Феокрита.
Как известно, Боккаччо брал сюжеты у Апулея и других древних.
Кровавые описания событий «Иудейской войны» Иосифа Флавия стали образцом для русских летописцев.
Крылов брал сюжеты у Лафонтена, а тот у Эзопа. Кстати, сам Иван Андреевич вовсе не отказывался от своего плагиата. Однажды один из читателей посетовал ему:
– Очень хороша ваша басня «Лисица и виноград», да где ж вы, батенька, видывали, чтоб лисица виноград ела?
– Я сам не поверил бы, да вот Лафонтен убедил, – ответил Крылов.
«Крадущий у крадущего не подлежит осуждению», – сказано в Талмуде.
Оказывается, даже гоголевский «Ревизор» был легким плагиатом. Еще в 1827 г. Г. Квитка-Основьяненко написал комедию «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе». По версии Г. Данилевского, рукопись попала на рецензию к московскому цензору С. Аксакову. Тот «зарубил» пьесу, но успел дать ее прочесть другу Гоголю. Тот быстренько сделал свой вариант, а цензор Аксаков тут же наложил разрешительную резолюцию. И «Ревизор» пошел в печать. Это было в 1836 г. А пьеса Квитки-Основьяненко валялась в столах цензуры еще четыре года и вышла только в 1840 году.
Стендаля не раз обвиняли в плагиате, когда он вводил в свои романы целые страницы из подручных путеводителей. Он отмахивался: «Все свое я беру там, где оно лежит». То же самое отвечал Мольер: я беру свое добро там, где нахожу его.
«Карманьолу» пели в Италии задолго до Великой Французской революции, однако она стала французской революционной песней.
Как известно, Дюма драл немилосердно из исторических трудов Мишле и других историков, из бедекеров. При этом приговаривал: «Признайтесь, мой дорогой Мишле, что для историков лучше, если их труды читаются, как романы, тогда как романы приобретают большую ценность, если они ближе к подлинной истории». Известен эпизод, когда Гончаров в 1860 году подал в товарищеский суд на Тургенева, обвинив его в плагиате, заявив, что «Дворянское гнездо» и «Накануне» списаны с его «Обломова» и «Обрыва». Писатели, собравшиеся на суд, не наши плагиата. Действительно, это совсем другая история.
А вот то, что Солоухин заимствовал у Тургенева фразу: «Русскому человеку претит есть стоя, как скоту», использовав в своих «Записках из русского музея» – это точно. Правда, у Тургенева это звучало: «Человек ест сидя, а скот стоя».
Переводчик Горенфельд обвинял в плагиате Осипа Мандельштама. Но проиграл дело.
Когда-то Шамиссо написал «Приключения Петера Шлемиля», который потерял свою тень. Сюжет это позаимствовал Андерсен, а потом Евгений Шварц создал свою великолепную пьесу-сказку.
Маяковский когда-то написал: «Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего».
А Вадим Шершеневич – «Я сошью себе полосатые штаны из бархата голоса моего». Он клялся, что никогда не видел этих строк Маяковского.
Маяковский же всегда, едва Шершеневич выходил на эстраду, вставал и громогласно заявлял:
– А Шершеневич у меня штаны украл!
Помните, в «Стихах о советском паспорте» у Маяковского есть строка:
«С презреньем берут паспорта датчан и разных прочих шведов».
Надо полагать, Маяковский читал К. Гамсуна. А тот пишет, что американцы «попросту именуют шведами всех скандинавов». Это, конечно, не плагиат, а просто использование чтения.
Та же история была со строчкой Асеева «От этой грязи избавишься разве». Маяковский как-то пристал к другу:
– Асейчиков, продайте мне строчку!
– Ну, вот еще, торговлю затеяли!
– Ну, подарите, если забогатели; мне очень нужна!
– А куда ее вам?
– Да я еще не знаю, но очень кудато нужна!
– Ладно, берите, пользуйтесь.
Потом Маяковский вставил эту строчку в один из стихов об Америке.
Демьян Бедный совершенно бессовестно взял у Булгакова весь сюжет своей поэмы «Как Н-ская дивизия в рай шла». Это стихотворное переложение сна старшего Турбина – Алексея из «Белой гвардии». Отрывки романа печатались в журнале «Россия» в 1925 году.
Пожалуй, рекорд по плагиатам поставили Ильф и Петров, тут можно обнаружить «целый воз хищений». Ведь «великого комбинатора» выдумал еще Шолом Алейхем. Это – «английский еврей» Нисл Швалб из «Блуждающих звезд». Очень похоже, что финальную сцену «Золотого теленка» на льду Днестра авторы нашли у В. Шульгина в «1920»: там точно такая же сцена – и грабеж, и отправка обратно на левый берег. И Черноморском Одессу назвал первым все тот же Шолом Алейхем. Просто Ильф хорошо знал его творчество.
Кроме немецкого, был еще и французский Мюнхгаузен. Создал его Эрнест Катрель (это псевдоним Виктора Жюля Л’Эпинэ) и назвал «Капитан Кастаньет». Нет, здесь ни капли плагиата, француз полностью выдумал своего героя. Но дело вот в чем. Помните, в какой цвет в «Золотом теленке» была выкрашена «Антилопа Гну»? Это был «цвет тела испуганной нимфы». Мы всегда считали это блестящей находкой Ильфа и Петрова. Выражение вошло в разговорный язык. Увы нам! Знатоки и книгочеи, авторы позаимствовали этот словесный образ у Катреля. Там капитан Кастаньет латает свой кожаный желудок «куском шевра цвета бедра испуганной нимфы»! Каково?
Впрочем, хищения свои Ильф и Петров делали так изящно, что обвинять их в плагиате рука не поднимается.
Кстати, надо отдать этому дуэту должное. Когда Александров исковеркал их сценарий к кинофильму «Цирк», они потребовали снять свои имена из титров.
Поэт Василий Журавлев как-то в 1965 году опубликовал в журнале «Октябрь» под своим именем стихи Ахматовой из «Белой стаи». Впрочем, одну строку он исправил: вместо «И дома своего не узнаешь» написал: «Идешь и сам себя не узнаешь». Об этом даже был материал в «Известиях».
«Нехорошо человеку оставаться одному», – писал Хэмингуэй. Эту фразу часто цитируют. Но ведь это – Библия (Быт. 2,18). Писатель лишь слегка ее перефразировал. Но наши безбожные переводчики и цензоры не усекли.
Павленко в одном из последних своих рассказов вставил целую фразу из письма Чехова. Не закавычив и никак не обозначив. Помните: «Мы купим домик у самого моря и будем забрасывать удочки прямо из окон»?
У Солженицына в одном из «Колес» я обнаружил две страницы, целиком списанные у Пикуля.
Рассказ Людмилы Улицкой «Бронька». Но помилуйте, я помню этот же рассказ у Аркадия Львова! Только у него действие происходит в одесском дворе, и написан рассказ не так тонко, и нет московского конца. Кто ж у кого списал?
То же с любимой моей поэмой Симонова «Суворов». Прочел я Марка Алданова «Чертов мост» и убедился, что Симонов чуть не текстуально переложил прозу в стихи. В прекрасные стихи... но ничего своего там нет. Все от эмигранта Алданова, которого у нас не издавали.
У Боборыкина был роман «Василий Теркин» о крестьянском парне, вырастающем в кулака. Неужели кулацкий сын Твардовский знал об этом?
Считается, что великолепный мастер Михаил Булгаков вовсе не брезговал использовать чужие сочинения. Всезнающие литературоведы насчитали десятки таких вклинений в его произведениях.
Есть такая испанская поговорка: «Широка наша Кастилья!». Не от нее ли произведена «Широка страна моя родная!»? А название фильма «В шесть часов вечера после войны» слямзили у Швейка, вернее, у Гашека.
Недавно прогремел литературный скандал в Англии. Ден Браун, создатель дурацкой книги «Код да Винчи», обвинен был в плагиате. Судья издал закодированный приговор, снявший обвинение. Такие вот шуточки!
Нынче Шевчук предъявляет претензии к Газманову, что тот, взяв его текст песни «Рожденные в СССР», поет теперь аналогичную песню «Я рожден в СССР». Мало того, оба оттолкнулись от старой песни «Мой адрес не дом и не улица».
Даже прекрасный писатель Г. Вайнер не удержался и вставил в свою последнюю книжку «Умножающий печаль» словечко «сикамбриоз», которое при мне выдумал на лайнере «Казахстан» Гриша Поженян.
Не станем тут говорить об исторической литературе, где крадут друг у друга целыми абзацами и страницами такие авторы, как Д. Анин или Авторханов. Бог им судия.
Загляните в Интернет. Там 12 страниц посвящено плагиату – рекордное количество зарегистрированных в Интернете фактов. Некая Викентьевна обвиняет в плагиате Акунина; суд длится уже пять месяцев. Профессор Университета Дж. Хопкинса пишет, что кандидатская диссертация В.В. Путина – плагиат. А уж на телах журналистики и масскультуры плагиат – незаживающая рана.
И т.д., и т.п., и пр.
Так что же такое плагиат?
Фокус прост. Количество сюжетов в мировой литературе строго ограничено. Кажется, всего 32. Все остальное – лишь варианты. Поэтому вовсе не важно, что написано, важно, как написано. Вся наша музыка состоит из семи нот. Но какие великие произведения из них созданы! Да и букв-то в разных алфавитах плюс-минус 30. А что вытворяют поэты и писатели из этого, казалось бы, ограниченного материала! Быть гением – не значит уметь обходиться только своим, без чужого, это значит уметь делать и чужое своим. Есть прекрасная статья М. Гершензона «Плагиат Пушкина». Ученый приводит десятки примеров «воровства» гениального поэта у совершенно незначительных сочинителей. У Боброва, Богдановича, Рылеева, Капниста, Княжнина, Дмитриева. Он брал мысль, образ и излагал своим неподражаемым пушкинским стихом. «В Пушкине, – пишет М.Гершензон, – была чрезвычайно велика литературная обремененность, и характерно, что он нисколько не боялся ее, напротив – свободно и, по-видимому, охотно повиновался своей столь расторопной памяти». Так неужели же мы назовем Пушкина плагиатором?
Действительно, легенды о Фаусте во множестве гуляли по Европе, прежде чем Гете создал своего; то же самое было с Дон-Жуаном, а помним мы лишь Байрона, Пушкина и Мериме; Шекспир тоже, слава Богу, не стеснялся брать старинные сюжеты. А мы знаем и помним лишь его интерпретации, потому что они – гениальны.
«Что я написал – то мое, а откуда я это взял, из жизни или из книги, никого не касается, важно – что я хорошо управился с материалом» – говаривал Байрон.
Пикассо сказал: «Я не ищу, я нахожу». Впрочем, и с ним сыграли шутку. На въезде в Теремолинас со стороны Малаги на берегу стоит монумент – две женщины, бегущие к морю. Первое впечатление – слямзили у Мухиной. Потому что все – и несколько гротескные размеры фигур, и волосы, отброшенные назад, и вся динамика скульптуры, напоминает Рабочего и Колхозницу. Но табличка, установленная неподалеку, гласит, что монумент сей, изготовленный Сальвадором Гарсия, посвящен Пабло Пикассо, который еще в 1920 году написал подобную картину. Выходит, это Мухина, что бывала в те годы во Франции и общалась с Пикассо, заимствовала идею Пабло.
Вождь и теоретик «Синей блузы» Борис Южанин говаривал: «Плагиата нет и не бывает. Создавая тексты, пользуйтесь любым материалом – от Пушкина до Маяковского».
Макс Волошин писал: «Имя создает понятие «плагиата» – явление в высшей степени вредное для искусства – угрозу, висящую над головой каждого современного художника».
Какому извращенному мещанством уму могли прийти в голову безумные мысли, что идея может принадлежать кому-нибудь? В прошлые века имя плагиата существовало, но оно имело совершенно иное значение, чем теперь. В наше время идеология стала питательной средой для плагиата.
В XVII веке Пьер Бейль давал такое определение плагиату: «Совершить плагиат – это значит украсть из дому не только мебель и картины, но унести с собой веник и пыль».
Автор:
Феликс Зинько
Отсюда: http://favorit.od.ua/2008/06/question/295
Спасибо Ящеру за наводку, было весело.