Добро пожаловать, Гость. Пожалуйста, выберите Вход
WWW-Dosk
 
  ГлавнаяСправкаПоискВход  
 
 
Приключения на буровой. Практический опыт. (Прочитано 555 раз)
12/08/12 :: 2:47am
eotvi   Экс-Участник

 
В своё время, разговаривая с читателями о неприятном лично для меня типе «маленького человека» советского образца, я установил эмпирическим путём следующий тезис: если этот мужичок всю жизнь проработал на буровой вышке, то написанная им приключенческая (фантастическая, детективная, биографическая, лирическая) книжка будет называться обязательно «Приключение на буровой».

За последние полгода я ознакомился подряд аж с шестью книгами именно такого содержания, написанными в интервале с 1980-х по октябрь 2012-го. Названия у них тоже мало отличались. Поэтому попробую пересказать общий для всех этих книжек сюжет.

Буровой мастер Кузьмич работает на буровой, хотя ему пора уже на пенсию. Дети, суки, выросли и продали Кузьмича за мешок баланды; жена ушла, не выдержав полугодовых отлучек мужа на буровые вахты. Раньше, в советские времена, Кузьмичу давали в зубы вымпел «Передовик производства», что его немало возмущало. Теперь, с развалом СССР, новые владельцы буровой просто дают Кузьмичу в зубы, и это возмущает его ещё больше.

Полжизни Кузьмич изучал некий феномен поведения буровой, а именно: отвал башки. Читателю даётся лишь самое обще представление об этом феномене: при некоторых условиях бурения головку срывает, и из верхней части вышки выбрасывается многотонный фонтан породы. Лучший друг Кузьмича, старый буровой мастер Джихад-заде, не верил в отвал башки. Это его и погубило: однажды, безлунной ночью, городские технологи пустили буровую в непредусмотренный режим, и башка отвалилась. Джихад-заде, заваривавший в этот момент чай у подножия буровой, услышал громкий шум, но было уже поздно. Башка отвалилась прямо на него. Кузьмич понимает, что никто не был виноват в тот раз, но обида и злоба заставляют его год за годом штудировать условия, при которых образуется проклятый феномен.

В очередную вахту Кузьмичу присылают нового напарника — Васю. Вася прямо из института (высшее образование вызывает у Кузьмича плохо скрываемую ненависть), Васины родители — Мажоры. Вася хочет как можно быстрее освоить навыки в конторе глубокого бурения и уехать в Техас. Там бурят с помощью автоматического крана, на компьютере. С точки зрения Кузьмича, это плохо, так как буровой мастер при этом лишается возможности «чувствовать бур» всем телом. А для Кузьмича чувство бура всем телом — это последнее привычное ощущение, оставшееся в жизни. Вася не нравится Кузьмичу. Кузьмич велит ему снять костюм и переодеться в ватник. Бурение начинается!

Стоя на буровой, Кузьмич думает о том, как жить дальше. Проклятые жлобы, вроде Васиных родителей, развалили страну. Теперь они покупают машины и ездят в Америку, а у Кузьмича впереди только старость, нищенская пенсия и неизбежная голодная смерть под презрительными взглядами бросивших его детей. Уж лучше умереть здесь, на буровой!

Кузьмич спускается в бытовку и заваривает себе традиционного чаю, по-стариковски жидкого, но по-кузьмичёвски крепкого. К чаю он приглашает Васю и учит его уму-разуму. Вася сыплет мудрёными терминами (грамотей проклятый), но, услышав от Кузьмича о том, что бурить предстоит кембрийский сланец, внезапно задаёт дельный вопрос — как его, Кузьмича, мнение, нет ли в сланце газоносного пласта, не искранёт ли? Кузьмич смотрит на Васю как-то по-новому. Не так уж плох этот парень. Ему бы лет десять постоять на настоящей буровой! Мужик вырастет, пожалуй!

Тревожно в ночной лесотундре. Красная луна скрывается за тучами; ухает у горизонта подбитая эвенками сова. Кузьмич чувствует, как бурит бур. Вася уходит подремать.

Внезапно картина меняется. Кузьмич слышит треск и лязг, и вдруг из скважины вырывается гигантский огненный шнур! Это кембрийский проклятый сланец дал газ, и, разумеется, подлючая буровая коронка немедленно «искранула». Ветер гонит факел по тундре, вспыхивает ягельник, занимаются окрестные сосны… Если не погасить огонь, факел дойдёт до Тюмени! Тогда всему крышка!

Вскакивает сонный Вася. Вдвоём с Кузьмичом они перекрывают заслонку, но не полностью: подлецы из руководства компании подсунули бракованную деталь! Теперь под буровой накапливается газовый пузырь. Читатель узнаёт на этом месте кое-какие детали о геологической структуре тундровых грунтов, аэрации газоносных слоёв и подземных пожарах. Главное: за час-два, насытившись воздухом, газ взорвётся. Тогда прощай буровая, и на её месте забушует великий пожар! А виноват будет Кузьмич, конечно же…

Решение приходит внезапно и точно. Отвал башки! Если сделать его управляемым, выброшенный грунт потушит разгорающийся пожар!

Кузьмич делится с Васей своими соображениями. Вася молча внимает, потом в его глазах появляется надежда. На карманном калькуляторе Casio Вася проверяет расчёты Кузьмича, уточняет подробности. Главная сложность: чтобы вызвать отвал башки, надо пристегнуть три антабки в верхней части буровой; а ведь буровая-то нагрелась до точки кипения!

Делать нечего. Вася, кляня жизнь и отчаянно труся, всё же лезет за Кузьмичом на буровую. Две антабки пристегнуть удалось; третья падает в снег далеко внизу, и, пока Вася бегает за ней, место её крепления раскаляется уже добела. В двух парах асбестовых рукавиц Вася держит антабку, мясо на его руках жарится и шкворчит, а Кузьмич уверенным движением кувалды ставит антабку на место. Теперь — перевязать Васю (хороший мальчик, правильный! Мужчина растёт!), — и на место оператора. Настал звёздный час Кузьмича: сейчас он покажет всему этому миру, что такое контролируемый отвал башки!

И вот — мгновение триумфа! Гася звёзды, вылетает через сорванный оголовок веер грунта; буровая просаживается вниз, и огонь гаснет. Вдали видны огни спасательных вертолётов. Вася стоит как герой, глядя на кренящуюся буровую. Кузьмич молча обнимает его, по-мужски крепко целует, как родного, и бредёт в тундру, такую знакомую, сжившуюся с ним за много лет, бредёт, хрустя сапогами по свежему отвалу… Старое сердце его переполняется этим мигом победы. И останавливается. Тело Кузьмича долго не находят; оно лежит среди тундры, и на лице старого бурового мастера не тает свежевыпавший снег…

Нет, поймите меня правильно! Мне жаль Кузьмича, я считаю его жизнь во многом достойной подражания, и в смерти его больше эпоса, чем трагедии! И Вася, бесспорно, настоящий мужчина, и он не раз спасёт Техас или пробурит при необходимости астероид. И ни малейшей симпатии у меня нет ни к советским партократам и показушникам, ни к ворюгам и жуликам современного разлива. Но… литература-то здесь при чём? Как может один и тот же вышеописанный сюжет быть подряд воспроизведён с незначительными отклонениями в историях о:

• старом операторе АЭС, со своей бригадой вычищавшем вручную заваренные топливные сборки при работающем реакторе;
• старом лоцмане, отдавшем всю жизнь проводке сейнеров и балкеров через проливы Новой Земли;
• старом рентгенологе, вставшем вместе с пациентом под луч допотопного рентгеноскопа в захолустной больничке, чтобы обеспечить контроль при сложной операции;
• старом лётчике, посадившем неуправляемый пассажирский самолёт на лёд Байкала;
• старом смотрителе понтонного моста на горной реке;
• и, наконец, старом военном моряке, работавшем на старом-старом буксире и выводившем подальше от города горящий ракетный корабль?

Интересно отметить, что такая мелкая подробность, как забытый труп старика под снегом, присутствовала во всех шести произведениях.

5/6 этих текстов доступны в Интернете, и ссылки на них я не привожу только потому, что уважаю трудовые биографии этих авторов.

Но повторюсь ещё раз: литература здесь ни при чём! Достаточно того, что большая литература раскормилась на маленьком человеке. Труд — важнейшая часть человеческой жизни; так почему же пожилые труженики, берясь за перо, повторяют одно и то же избитое клише?! А разгадка одна: избыточное доверие к собственному практическому опыту. Такая избыточность убивает живое воображение, а с ним и тягу к новому. И для литературы — это катастрофа. Спасши буровую, Кузьмич убил литературное начало. А работа литератора, между прочим, тоже тяжкий труд! Кто не может осознать сложностей и тягот этого труда, его многообразных законов, тот должен просто писать «эссе», или же передавать молодёжи свой практический опыт в устной форме, за чашкой чаю, по-кузьмичёвски крепкого, но, как правило, по-стариковски жидковатого.
http://with-astronotus.livejournal.com/447463.html


То ли я уже не торт и невнятно объясняюсь, то ли времена такие, но уже несколько дней я получаю недоумевающие вопросы постоянных читателей: что, собственно, так огорчает меня в книгах из серии «Приключение на буровой».

Попробую разобрать это по пунктам, чтобы не оставалось лишних вопросов.

Герой

Герой книги — молчаливый, пожилой мазохист. Возможно, этот тип героя наилучшим образом соответствует личному и социальному опыту авторов, хлебнувших горькой нашей жизни: старый служака, которого жизнь пялит и пялит, пялит и пялит дрючком в дымоход без вазелина, а он уже притерпелся и даже не плачет. Ушла жена? Не удержал, не доглядел, да и времена такие. Дети выросли скотами? Много думал, как бы их прокормить, мало уделял внимание душе, мало общался, мало воспитывал, да и времена такие. Развалилось предприятие, распалась отрасль, умерли достижения, не стало возможностей? Люди такие, разворовали всё, а как тут противостоять? Да и времена такие. Убили бандюки друга? Такие времена… Надо стиснуть зубы, затянуть лямку, собраться в кулак — и работать, работать, работать на буровой.

Герой не пытается бороться, ни сознательно, с пролетарской честью организуя коллективное сопротивление, ни даже бессознательно, рождая слепой мещанский протест. Каждую невзгоду в жизни он принимает как должное. Каждая трудность или беда — это новый гвоздь, прибивающий тело нашего мученика к распятию — к буровой вышке. И в конце концов он начинает извлекать из этих ударов специфическую философию: вся жизнь — это чистилище, приуготавливающее страдающую душу к главному делу жизни. К бурению. В бурении герой стоит и будет стоять до конца. И конец наступает.

По психологическому типу этот герой столь же однообразен. Рост его обычно средний, одежда опрятная, но чистая. Он немногословен, необразован, несуетлив и мудр специальной стариковской мудростью. Мудрость эту обычно можно изложить нехитрыми лозунгами, вроде «Молчи, служи и веруй!». Герой знает всё, что ему надо знать (а это много), но ни каплей больше. Не чуждо ему и классическое искусство, века эдак восемнадцатого, или уж сразу крестьянские поэты; а вот искусство современное есть по определению профанация, кривляние и галимая попсня. Консервативен он и в еде. Пьёт обычно только её, родимую — лучшее обезболивающее от анально-житейских травм. Было бы небезынтересно увидеть в подобных произведениях другие типы пожилых профессионалов, тоже весьма нередкие (зато, увы, не пользующиеся поддержкой у традиционного российского общественного мнения): например, высокого седого старика с величественными манерами отставного капитана или профессора, занимающего по поводу любой несправедливости активную гражданскую позицию; суетливого бодрого задиру и юбочника, эдакого комиссара Жюва; острого на язык эпикурейца, комментирующего любое событие прибауткой из своего богатейшего жизненного арсенала. Все эти и другие варианты никак не мешают ни увлечённости делом, ни профессионализму; да вот беда — выпадают за привычный русскому уху и глазу типаж «маленького человека», приставленного жизнью отвечать за большую буровую. Поэтому в жизни такие типы есть, а в книгу «Приключение на буровой» они не попадают. И это печально. Потому что единственной моделью поведения профессионала, доступной читателю, остаётся тогда печальная стариковская суровость пополам с мазохизмом, щедро приправленная одиночеством. И то сказать — Меф Аганн из «Лунной радуги» Павлова делает по уровню суровости и самоедства всех этих бурильщиков одной левой. Потому что он актив, а они — пассив. Опущенцы.

Напарник героя

Этот молодой мажор безумно раздражает. Во-первых, тем, что в жизни таких почти не бывает. Мажоры не идут на буровую. Они становятся юристами, менеджерами, консалтерами по фьючерсным оффшорам при демпинговых маркетах, в самом крайнем случае — стоматологами. Профессию бурильщика осваивают те, кто хочет бурить. И если этот кто-то хочет бурить в Техасе на станке с ЧПУ больше, чем на Ямале вручную, это довольно естественный образ мыслей. Этот, молодой, не понимает и не хочет понимать, в чём кайф подставлять свой задний двор без вазелина, чтобы к 50-60 годам превратиться в такого же лишённого смысла жизни раба буровой, как и его старший напарник. Он хочет естественных вещей: хорошей интересной работы, признания и уважения общества, любви верной подруги, путешествий и приключений, а также сотен мелких житейских радостей, которые у главного героя перегорели или недоступны. Ни при капитализме, ни при советском «развитом социализме» он всего этого не получит, факт. Но мы сейчас говорим об оценках, а не об ожиданиях. Ждать от молодого человека, что он научится отрекаться от всего во имя абстрактной любви к трудовому процессу, по меньшей мере нелепо. Люди, у которых «понедельник начинается в субботу» и которые не задают вопроса «зачем», не годятся ни на что, кроме как выкормить преступную прослойку «гомо луденс», играющей элиты (впрочем, об этом я писал в совершенно другом месте и по другому поводу). Конкретную же любовь к профессии и секреты мастерства старый наставник обязательно передаёт молодому, и в этом главный (может быть, единственный) позитивный заряд книг из серии «Приключение на буровой». Но почему вместе с этим зарядом должна быть передана в полной мере и пыльная старческая тоска по несбывшейся жизни?

Далее: образование и ум молодого никогда ничего не значат по сравнению с практическим опытом главного героя. Никогда. Не то чтобы опыт нужен был для поддержки, или для развития, или для споров с теорией; образование сливает опыту — и точка! Единственное, когда это не так — случай, если молодой напарник, демонстрируя своё образование, натыкается внезапно на темы и вопросы, составляющие magnum opus старого учителя. Отвал башки! Если молодой упоминает в положительном ключе тему отвала башки — тогда, и только тогда, старый главгерой соглашается нехотя, что в образовании что-то есть.

В остальном же процесс «приобщения к практическому опыту» преизрядно напоминает армейскую «дедовщину». Главное здесь — не результат, не эффективность, не безопасность. Главное — задолбать новичка вусмерть проверенными, дедовскими методами.

Замечу также, что не встречается в этих сюжетах ситуации, когда молодой специалист оказывается умнее, сообразительнее, порядочнее старого. Поэтому главный герой с печалью глядит на новое поколение и думает, что раньше люди были лучше. А трава — зеленее, ага-ага!

Буровая


Она всегда старая и работает как попало. Управляется с известной долей смекалки и мужской суровости, обычно — ломом. Зато подобное «аналоговое» управление облегчает главному герою органолептическое ощущение слияния с буровой.

Обязательным условием является местоположение буровой. С одной стороны, она расположена так, что хрен кого позовёшь на помощь в случае нештатной ситуации. С другой — любая авария на буровой напрямую угрожает жизни и судьбе миллионов (или хотя бы сотен) сограждан, так что от решительных действий главного героя зависит многое.

Сюжет

Главный недостаток упомянутых сюжетов — их шаблонность; они кроятся по одному лекалу в какой-то секретной лаборатории, оставшейся, должно быть, ещё со времён освоения целины и кукурузы, в заброшенной старой штольне, глубоко под толщей Дегеленского хребта. Поэтому можно сразу разбирать недостатки этого шаблона.

Смерть приходит в конце, разрешая разом все противоречия в душе старого бурильщика. На буровой он жил, на буровой умер. И снег не тает на его лице. Но у читателя, не видящего особой радости в абстрактном «трудовом подвиге», остаётся закономерный вопрос: кто отомстит за эту нелепо прожитую и сломленную жизнь, за загубленные мечты и надежды? Авторы не то чтобы не готовы ответить на этот вопрос — они просто не понимают вопроса! Зачем? Это же так прекрасно: умереть, трудясь! (Тем, кто не понимает, почему это утверждение — дурная девиация сознания, стоит поставить рядом утверждение «Прекрасно умереть молодыми!».) Смерть главного героя низводит его до уровня функции при буровой вышке в ещё большей степени, чем жизнь.

Многие из поступков главного героя мотивируются своеобразным фатализмом — фатализмом действия. «Всю жизнь я ждал, что вот наступит Х, и тогда я Y!». И вот Х наступает, и герой Y, потому что ждал всю жизнь. Это хорошо, правильно. Но почему он даже не думает, не допускает мысли о Z, A, B, других вариантах? Получается, что и здесь он функция при своём рабочем аппарате. На вибрацию буровой надо реагировать отключением компрессора и снижением числа оборотов бура. А на подземный пожар — отвалом башки. Остальные комбинации, если и приходят в голову, то сразу отбрасываются: не героем, так сюжетными условиями. В ролевых играх этот принцип построения сюжета называется «рельсы» и пользуется известной долей дурной репутации — за нереалистичность.

Об отношениях между главным героем и молодым помощником сказано уже выше. А жаль, что так. Могло бы всё быть по-другому. Скажем, оказалась бы молодым помощником симпатичная ласковая девчонка. Или помощник проявил бы в минуту опасности высочайшее напряжение человеческой личности, заставив растерявшегося и струхнувшего главного героя сделать своё заветное Y в ответ на безнадёжное Х. Но нет же! Это подрывает систему нравственных, эстетических, да и профессиональных критериев автора! И «работоспособная» схема продолжает тиражироваться раз за разом без изменений, как безнадёжно устаревший автомат Калашникова.

Единственным допустимым в рамках такого сюжета конфликтом развития человеческой личности является движение молодого напарника главгероя к идеалу «настоящего мужика». Выражается это развитие в совершении мазохистских актов самоотречения и в повышенном внимании к суждениям главного героя касательно всех вопросов бытия.

Резюме


Сюжет «Приключения на буровой» способствует формированию положительного ореола вокруг образа молчаливого, конформного, аполитичного узкого специалиста, готового платить своим опытом и своей жизнью за чужие ошибки и признавать, что любые попытки изменить жизнь к лучшему обречены на провал. Такой подход к жизни, внедрённый в массовое сознание, выгоден любой управляющей элите, так как создаёт позитивное отношение к самоотречению в жизни и смерти, к неспособности определять для себя ориентиры и цели в общественной жизни.
http://with-astronotus.livejournal.com/448039.html
 
IP записан