У прошлого запах укропный - и мне не сносить головы...
Смеркается. Зверь допотопный выходит из темной травы.

Ни страха, ни плотского пыла, ни плоской звезды в кулаке -
сорвем ли кукушкино мыло и спустимся к мелкой реке,

возьмем ли себя на поруки, сойдем ли случайно с ума -
Саратов, Великие Луки, Москва, Петербург, Колыма

плывут по теченью половой, корой и древесной трухой,
а волны горы Соколовой покрыты сиренью сухой.

Шиповника нежная рана видна сквозь нетающий снег,
двадцатого, в месяц нисана Господь остановит ковчег,

и ты, очарованный странник, изгнанник и вечный изгой
увидишь звезды многогранник
сквозь ставни с тяжелой резьбой.

Ты Библос увидишь и Фивы, и крикнешь, как Ной, в пустоту,
что листья двудомной крапивы у голубя сохнут во рту,

что Ноя послушное семя приветствует ангелов рать,
а нам - сквозь пространство и время
друг друга по имени звать.






Ночь да будет слепящей, пусть звезды немного косят,
над провинцией спящей летучие мыши висят.

Рыбам в длинной реке удержаться легко на плаву,
если лис пробежит и хвостом не заденет траву.

Там, в траве порыжелой, угрюмые бродят жуки
и ежи пожилые колючие мнут пиджаки.

И вращается время большим цирковым колесом.
Воздух Богом несом, и поэтому он невесом.

И поэтому всюду сорок распластались кресты,
и, послушные чуду, небесные воды чисты.

В этой черной воде отражается каменный лес,
а растение жизни не может достать до небес.






СТАНСЫ

1

Где в небе скитаются гриф и орел,
там хлеб выпекается пресный;
где путник пустыней Аравии брел,
взыскующий пищи небесной,
там красное пламя горит в очаге
и черная жмется собака к ноге.

2

Что там происходит? Там время идет,
идет, и идет, и проходит,
и мертвый любовь у живого крадет,
и рядом с собою в могилу кладет,
и стрелки часов переводит.
Там медленно движется тень на стене
И шерсть у собаки встает на спине.

3

Открой на минуту глаза, посмотри:
оболган твой дом и разрушен.
Там время снаружи и время внутри,
и времени Бог равнодушен.
Сей бог беспощаден - кричи не кричи.
А грех, как солома, пылает в печи.

4

И каждый, кто в тело заходит твое,
как в сумрачный дом сокровенный,
находит одежду, еду и питье,
но только впадает душа в забытье,
а дух пробуждается пленный.
Но хлеб откровенья тебе я отдам,
и чашу к твоим поднесу я губам.

5

Огонь, заключенный в железной печи,
Бушует, подобный ненастью.
Восходит светило в кромешной ночи -
лицо, искаженное страстью.
Прими же кинжал из Господней руки
и надвое сердце мое рассеки.

6

И кровь отвори мне, и время развей,
И мозг отпусти на свободу.
У чермного моря стоит Моисей,
жезлом раздвигающий воду.
Вот дно обнажилось - и бедный народ
Меж стен водяных на свободу идет.

7

Мычат от натуги большие волы,
и плачут бездомные дети.
Нам наши тела от рожденья малы,
и мы ли их мечем в морские валы,
как будто в рыбацкие сети?
Нам выловить душу поможет Господь,
от смерти спасающий всякую плоть.

8

Над всеми, чья жертва есть дух сокрушен,
смыкаются темные воды.
Небесного хлеба никто не лишен,
а ночь надвигает на лоб капюшон
апостолу темной свободы.
И он, как палач, обнажает свой меч,
чтоб лезвием страсти пространство рассечь.

9

И каждый, кто душу свою повредит,
пусть бремя греха превозможет,
и горькую воду Господь усладит,
и грешникам бедным поможет.
И время навеки застынет для них,
и брачный чертог не покинет жених.






Сдав прошение на выезд,
ждешь от ангелов вестей.
Сладкий пламень тело выест
и обгложет до костей.

Долго вести ждать придется -
не утоптан неба наст.
Смерть твоя в земле найдется,
руку тонкую подаст.

А нужна такая малость -
жизнь с горчичное зерно,
только бедность, только жалость,
только времени вино.

Но несется, как в угаре,
в обнаженных небесах
заключенный в тесном шаре
с черной розой в волосах.






Царь не знает сам, где его народ,
я в скале вырубаю молчащий рот.
Рот молчащий похож на ухо.
Пилят рядом дерево – взык да взык.
Под корой жуки, как во рту язык.
А язык – это орган слуха.

Сколько есть могил
                            в длинной плоти рек?
Там болгарин спит, и поляк, и грек,
их тоска то сосет, то гложет.
На спине моллюска стоит монгол,
а над спящим сердцем горит глагол –
он пылает, но жечь не может.

Я стираю слезы с лица воды,
я опять целую твои следы,
путь твой в воздухе горнем вырыт.
Спит в земле Булгарин, а рядом Греч.
Я освою скоро прямую речь,
буду плакать, покуда Ирод

в Иудее царствует. Буду знать
твоего отца и не буду – мать,
только имя ее услышу.
Посмотри, Мария, пришла зима,
Бог меня, как видно, лишил ума,
снова падает снег на крышу.

И в паденье снега я слышу стон:
"Где же, царь, твой посох и где твой трон,
с кем ты делишь сегодня ложе?"
Огневидный ангел с большим мечом
заслонил меня золотым плечом.
Жизнь идет, как мороз по коже.

Попрощаемся, ангел мой. Мне пора.
На востоке, где Желтая спит гора,
тело грешное душу съело.
А душа-то, впрочем, была стара.
От деревьев осталась одна кора
и растущая в ней омела.






Ты уже оторвал меня от плоти своей,
от зажившей души отделил нежно,
как во сне, - если с неба летит снег,
то с горы в пустоту летят санки.

И полозья скрипят, но что там, внизу?
Со стучащим сердцем опять проснешься.
Так создатель день отделил и ночь
от того, что плакать внутри осталось.

Так и плачет оно, а мы бежим,
позвонив в темноте в чужие двери,
и хозяин спиной заслоняет свет
и кричит: "Куда вы бежите, люди?"

Словно тело любви, сияет снег,
но по черной земле скрипят полозья,
у подножия гор лежит вода,
отделенная сном от земной тверди.







ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

1

Пo холодной дороге идет человек, озабочен
тем, что мистером Икс подбирается мусор с обочин,

что на фоне дождя уподоблен пейзаж фотоснимку,
где присутствует он с одиночеством пьяным в обнимку.

Нa развилке дорог нет ни камня, ни надписи стертой:
мол, направо пойдешь - и с разорванной рухнешь аортой,

а пойдешь напрямик - там владения мира иного,
а налево свернешь - потеряешь коня вороного.

Словно знак водяной, проступает ворона на ветке,
мистер Икс за спиной подбирает следы, как объедки,

ибо, как ни крути, нет таких человеческих правил,
чтобы жил человек - а следов за собой не оставил.

Жизнь узка и тесна, но не всякий, клянущийся Стиксом,
на обочине сна подбирается мистером Иксом,

а вороны кричат - и по миру летит невесомый
человеческий мусор, неистовым ветром несомый.

2

Слыша рокот волны, ты налево свернешь под предлогом,
что не все мы равны перед смертью и Господом Богом.

И, как черная птица, появится в воздухе фраза:
"Берегись темноты и дурного павлиньего глаза".

Кто-то ходит в ночи и бренчит золотыми ключами,
и кричи-не кричи - смотрит Аргус сухими очами

нa тебя, на меня, на развалины мира и Рима,
и, пришпорив коня, наше время проносится мимо.

Что же делать - бежать или ждать у причала Харона,
или желтую воду ударить жезлом Аарона,

или, вымолив ад, вдруг опомниться ночью бессонной,
и, вернувшись назад, умереть от болезни кессонной.