Освоен ресурс прекрасного: http://dreamer-m.livejournal.com/tag/сказки%20ракров

Кобра и носорог
По ту сторону ночи, в очень теплых краях жили кобра и носорог. Носорог имел очень прочные копыта и поэтому никогда не смотрел под ноги. Однажды, проходя мимо дома кобры, он наступил на лежащую возле входа хозяйку. Та на него зашипела.
– Что ты на меня шипишь? – спрашивал тогда носорог.
– Ты наступил мне на хвост, на нежный и тонкий хвост!
– Это я случайно, – ответил носорог. – Извини.
На следующий день носорог снова проходил там же. Снова наступил на кобру, та опять зашипела.
– Почему ты все время на меня шипишь, вместо того чтобы поздороваться? – спросил носорог.
– Ты опять наступил мне на хвост, на нежный и тонкий хвост! – прошипела кобра.
– Я не заметил, – сказал носорог. – Ну, извини. Ты могла бы лежать в более безопасных местах. А шипеть – это лишнее, зачем нам ссориться?
Кобра с той поры стала стараться не подворачиваться под копыта. Но из норы вылезать ей все-таки приходилось, а носорог все время пасся в тех местах и продолжал на неё наступать. Однажды она увернулась, но копыта носорога пришлось прямо в её нору и всю её разрушило. Зашипела кобра.
– Зачем ты опять шипишь? – спросил носорог.– Я уверен, что не наступал в этот раз на твой хвост.
– Ты разрушил мой дом! – сказала кобра.
– Ничего страшного, – сказал носорог. – Подумаешь, нора. Это же такая мелочь. Я о неё даже ногу не повредил.
И он гордо посмотрел на свою ногу с толстой шкурой и прочным копытом.
– Лучше ходи от меня подальше! – прошипела тогда кобра.
– Шипеть на меня – это лишнее, – ответил носорог. – Зачем нам ссориться?
На следующий день он снова пошёл привычной дорогой. Наступил кобре на хвост. Та молча его укусила. Зубы прошли сквозь всю его толстую шкуру.
– Ой, но мне же больно! – воскликнул носорог. – Что я тебе сделал?
Кобра промолчала. Носорог сперва топал и возмущался, потом ослаб, лёг и умер.
– Действительно, – сказала тогда кобра. – Шипеть и ссориться – совершенно лишнее.

Красногубый сэвохи

По ту сторону ночи жила одна женщина. В углу её дома стоял красногубый сэвохи. Однажды за работой она услышала пение птицы за окном и сказала:
- Ей работать не надо, она поёт! Хотела бы я жить у лазурной реки, где и я могла бы петь и слушать пение, сколько захочу.
Красногубый сэвохи из угла ответил ей:
- К лазурной реке есть тайная тропа. Если ты напечешь за одну ночь сто сырных пирогов, я разрешу тебе по ней пойти.
Женщинга собрала всю муку, какая была, весь сыр. С вечера стала готовить, всю ночь пекла. К утру оказалось, что муки и времени ей хватило только на девяносто девять пирогов. Тут женщина упала без сил. Когда потом встала, увидела, что все пироги пропали, ей осталась только грязная посуда.
- Я не смогу уйти к лазурной реке, - заплакала она.
- Зачем ты слушаешь, что тебе говорят из крысиной норы? - спросил её муж. Он переставил красногубого сэвохи из угла, и под ним оказалась крысиная нора.
Тогда женщина подошла, поставила сэвохи обратно и сказала:
- Вот так никакой норы нет.
Тогда муж её ушел, больше не возвращался. Женщина долго горевала, потом сказала:
- Если бы я жила у лазурной реки, я могла бы не горевать.
Красногубый сэвохи из угла ответил ей:
- Если ты напечешь за одну ночь двести сырных пирогов, я разрешу тебе туда пойти.
Женщина стала собирать муку и сыры, долго собирала. Дети её сказали ей:
- Мама, мы хотим молока и мьётля!
- Сначала я докончу важные дела, - сказала женщина. - Не мешайте. Сидите тихо, или идите погуляйте.
С вечера она стала печь пироги. Всю ночь работала. К утру оказалось, что муки и времени ей хватило только на сто и девяносто девять пирогов. Тут женщина упала без сил. Когда потом встала, увидела, что все пироги пропали, ей осталась только грязная посуда.
- Я не смогу уйти к лазурной реке, - заплакала она и слегла больная. Дети её ждали-ждали, потом ушли искать молоко и мьётль у чужих. Не вернулись.
Долго болела женщина. Сказала наконец:
— Если бы я жила у лазурной реки, я могла бы не болеть.
Красногубый сэвохи из угла ответил ей:
- Если ты напечешь за одну ночь триста сырных пирогов, я разрешу тебе туда пойти.
Всё женщина продала, накупила муки и сыра. Новые печи во дворе сложила, стала печь пироги. Всю ночь работала. К утру оказалось, что муки и времени ей хватило только на двести и девяносто девять пирогов. Тут женщина упала без сил. Когда потом встала, увидела, что все пироги пропали, ей осталась только грязная посуда. Смотрит — мимо дома её ракры идут.
- Куда вы идёте? - спросила она.
- Мы идём к лазурной реке, именно туда ведёт дорога перед твоим домом. Хочешь идти с нами?
- Мне нельзя, — ответила женщина. — Я смогу пойти, только если испеку все пироги за одну ночь. Не зря ведь я столько уже сделала!
Тогда ракры ушли дальше. Женщина легла от усталости на землю и услышала снизу писк:
- Она выбрала оставаться с нами, она будет и дальше кормить нас!
И когда женщина вошла назад в свой пустой дом, её встретил там только красногубый сэвохи.

Сын женщины в черном платке

По ту сторону ночи, в поселке у леса жила женщина. Всегда она носила черный платок. Был у неё сын. Раз он услышал, как мать говорит соседке:
– У всех дети как дети, а мой ничего не хочет и не делает. Другой мог бы кабанчика добыть, мой и зайца не добудет.
Мальчик тогда взял копьё, отправился в лес, добыл кабанчика и принёс домой.
– Хоть какой-то с тебя прок, – сказала его мать. – За кабанчика не сойдет, даже зайцем такую мелочь не назовёшь. Но что уж с тебя взять.
Тогда мальчик снова взял копьё, отправился в лес и добыл большого секача. Принес в поселок, положил посередине. Люди собрались, сказали:
– Какой хороший, большой секач!
Тогда подошла его мать в черном платке и сказала:
– А сколько его приходилось из дому гнать-посылать, чтобы он мясо добыл! Если б я целый год ему не напоминала, ничего бы не сделал.
Вернулись они домой. Вскоре мальчик услышал, как мать снова говорит соседке:
Ничего сам не делает — ни дров не наколет, ни щепы на растопку, ни огня не запалит.
Тогда мальчик взял топор, наколол дров и много щепы, насыпал у стен дома и поджёг. Бросилась его мать тушить, не потушила – только угли от дома остались. Сын тогда говорит ей:
– Я запалил огонь, потому что ты мне так сказала.
– Неправда, я не говорила тебе этого! Ты сам дом спалил!
Тогда мальчик засмеялся. Услышали все это соседи, сказали:
– Он сошел с ума и может теперь поджечь поселок.
Прогнали они мальчика в лес. Стал он там жить среди волков. Долго жил.
Раз нашла его лесная ведьма и спросила:
– Почему ты живешь с волками?
– Я не могу жить с людьми, - ответил мальчик.
– Ты ещё не пробовал жить с людьми, - сказала старуха.
Тогда мальчик вышел из леса к другому поселку. Стал себе дом строить. Построил — вместо дома звериная нора получилась. Снова стал строить, достроил — дом его день простоял и развалился. В третий раз строить стал, — увидел наконец, что это дом и в нем жить можно. Достроил и поселился там.
Стал жену себе искать. Одну нашёл — та через три дня волчицей обернулась и убежала. Другую нашёл — та через семь дней ушла. Третью нашёл — увидел наконец, что это живая женщина и с ней жить можно. Поженились они и вместе зажили.
Видит он однажды — мимо дома старуха в черном платке идет. Не узнала его старуха. Попросила хлеба и мьётля. Накормил. Говорит тогда она:
– Ты настоящий хозяин, и дом у тебя настоящиий, и жена у тебя настоящая. Мой сын никогда бы такого не добился.
– Хорошо, что я не твой сын, - ответил хозяин дома. И с тем старуха в черном платке ушла.

Шунглу из кубка


По ту сторону ночи жил один ароф. Раз пошёл к своему колодцу, увидел рядом золотой кубок узорчатый. Взял, домой принёс.
Вечером спать ложится — слышит, из кубка голос говорит:
– Есть хочу, есть хочу, есть хочу!
Понял ароф, что маленького Шунглу он в кубке домой принёс. Быстро собрал, что с ужина осталось — корки да огрызки, в кубок покидал. Много бросил — замолчал наконец кубок. Спрятал его ароф глубоко-глубоко в сундук.

На следующий вечер снова из кубка, из сундука голос слышится:
– Есть хочу, есть хочу, есть хочу!
Вскочил ароф, собрал всей еды сколько в доме было, в кубок покидал. Замолчал тот наконец.

Утром ароф взял кубок, отнёс его подальше и в овраг выбросил. Вернулся домой, двери запер, окна закрыл. Вот ночь наступает — снова голос со стола слышен:
– Холодно в овраге, голодно в овраге. Есть хочу, есть хочу, есть хочу!
Видит ароф — снова на столе кубок стоит, сам вернулся. Всю еду в доме и в подполе ароф в кубок покидал, тогда тот замолчал.

Наутро ароф снова взял его и пошёл с ним к одному ракру. Ракр его в дом впустил, угостил.
– Смотри, я тебе золотой кубок принёс в подарок, золотой и узорчатый – говорит тогда ароф. – Возьми его!
Посмотрел ракр и ответил:
– Раз кубок такой хороший, так себе его оставь. Мне он без надобности.
Тогда ароф перед уходом незаметно под лавку кубок поставил. Ушёл домой. Ночь спал спокойно, две спал спокойно — на третью снова голос слышит:
– Есть хочу, есть хочу, есть хочу!
Вернулся золотой кубок. Накормил его ароф чем было, а утром снова к ракру побежал и спрашивает:
– Как ты этого маленького Шунглу из дома прогнал?
– Да я не кормил его, он же не мой – отвечает ракр. – Он сам и ушёл.

Вернулся тогда ароф домой, взял тяжёлую кувалду и давай по кубку ею бить со всей силы, приговаривая «Не буду тебя кормить, не буду кормить!». Расплющил совсем.
Ночь настаёт, слышит ароф голос:
– Есть хочу, есть хочу, есть хочу!
Видит – из расплющенного кубка Шунглу выбрался, на столе сидит, маленький, помятый. Отвечает ему тогда ароф:
– Не буду я тебя кормить! Сам тебя съем, чтобы ты замолчал!
Тогда маленький Шунглу превратился в зёрнышко. Ароф его взял и проглотил. С тех пор Шунглу больше никогда у него ничего не просил, а просто ел его изнутри, пока не съел целиком.

(там еще полным-полно, это я для затравки...)

Можно

Маленький, лёгкий, лохматый

По ту сторону ночи жил один молодой гнур. Оставил ему отец в наследство дом, поле да конька. Был тот конёк маленький, лёгкий, лохматый.
– Буду на нём поле пахать, хлеб растить, – сказал гнур.
Запряг конька в плуг, стал на нём поле пахать. Видит – плохо тянет конёк, лёгкий и слабый, не может.
– Ничего, – сказал гнур. – Дольше работать буду, зато всё вспашу.
– Я же так сдохну, – ответил ему конёк.
– Но пахать-то надо, сеять надо! – сказал ему гнур.

Тогда конёк ближайшей ночью выбрался из конюшни и убежал за холмы. Звал его утром гнур, звал – не дозвался. Сам тогда взял плуг, попытался без коня его толкать-тянуть. Много не напахал, только сам устал.
- Это поле со слишком твёрдой землёй. Мне его не осилить, надо найти лучшее.
Стал искать, заброшенное поле нашёл. Снова плугом его начал пахать, тянуть-толкать – не идёт у него плуг, не пашется поле.
- Нельзя мне это дело бросать, - сказал гнур. – Так у меня на следующий год хлеба не будет.

Приковылял домой, там упал. Зовут его соседи на пиры-свадьбы-праздники – не выходит:
– Нельзя мне гулять-развлекаться, пока поле не вспашу, не засею.
С ног гнур от усталости валился, а спать не спал:
– Нельзя мне спать-отдыхать, пока поле не вспашу, не засею.
Есть гнур захотел, потянулся к хлебу – а есть не стал.
– Нельзя мне отъедаться-пировать, пока поле не вспашу, не засею. Последний это у меня хлеб, другого может не быть.

Думать стал и так решил:
– Надо мне самому в коня превратиться, большого и мощного, тогда пахать смогу.
Вышел из дома, встал на четвереньки и начал есть траву. В коня не превратился.
Проходил мимо ракр, спросил этого гнура:
– Что ты делаешь? Может, тебе помощь нужна?
– Помоги мне превратиться в коня, чтобы я мог пахать! – ответил гнур.
– Я не превращаю людей в коней, – сказал ракр.
Тогда гнур снова встал на четвереньки и продолжил есть траву.
– Не твой ли конёк пасётся за холмами, на медовых лугах? Маленький, лёгкий, лохматый?
–Мой! – ответил гнур.
– Конёк твой просил передать, – сказал тогда ракр, – что он многое может. Он может за день добежать до любого края света, он может помочь тебе добыть огненную птицу или царевну. Но пахать он не будет.
– Приведи его ко мне! – попросил гнур.
– Ещё конёк сказал, – продолжил ракр, – что к этой конюшне и к этому дому он не вернется.

Долго сомневался гнур. А потом встал и пошёл за холмы, и там пасся его конёк – маленький, лёгкий, лохматый. И с ним гнур уже побывал на краю света, и добыл огненную птицу, и царевну, и царство впридачу.


Осенняя ночь

По ту сторону ночи странствовал один бездомный бродяга. Раз явился он к одинокому дому.
– Кто здесь живёт? – кликнул он. – Напоите меня, накормите меня, пустите меня ночевать!
Вышел ему навстречу мальчик.
– Я здесь живу, - сказал он. - Я дам тебе пищу, питьё, переночевать пущу.
Вошёл бродяга в дом. Стукнул мальчик по столу — еда на столе появилась. Поел бродяга. Постель свою мягкую ему мальчик уступил. Поужинал бродяга, заночевал. Утром говорит:
– Я в этом доме жить останусь. А ты прочь ступай.
– Как же? – ответил мальчик. – Ведь это мой дом.
Тогда бродяга ударил его, в кровь разбил голову. Упал мальчик. Бродяга унёс тело в овраг и там спрятал, сам в дом вернулся.
Стукнул по столу, еда сама появилась. Начал есть её – всё исчезло. Снова стукнул — всё то же случилось. На весь день голодным остался. Вечером спать не лёг, затаился, стал смотреть, что будет. Ночь наступила, вышла из очага женщина. Стала еду готовить, на стол выставлять. Вскочил тогда бродяга и схватил её:
– Что за еду ты готовишь? – говорит. – Что ни появится, в рот не попадает, исчезает.
– Я мальчику своему пищу готовлю, - ответила женщина. – Ты себе другую еду ищи.
– Оставайся жить со мной, – сказал бродяга. – Готовь мне пищу и стели мне постель.
– Нет, – ответила женщина. Тогда бродяга ударил её по голове. Упала женщина. Бродяга вытащил тело из дома и в овраге спрятал.
Стал так жить. За хлебом и вином по дальней дороге ходил, у дальних людей брал. Осень настала, Хет принес холод и тьму. Раз вечером собирался бродяга ужинать. Тут за дверью шаги послышались — топ-топ, на крыльцо поднялись - стук-стук. Голос детский из-за двери говорит:
– Кто здесь живёт? Открой мне, накорми меня, дай мне хлеба!
– Я не открою тебе, – сказал бродяга. – У тебя холод и чернота вместо глаз, оставайся за порогом.
Выждал - тихо стало за дверью. Тогда бродяга за стол сел, смотрит – хлеб его красным промок, кровью от хлеба пахнет.
Снова за дверью шаги послышались — топ-топ, на крыльцо поднялись – стук-стук. Женский голос из-за двери говорит:
– Кто здесь живёт? Открой мне, напои меня, дай мне вина!
– Я не открою тебе, – сказал бродяга. – У тебя пепел на лице и тёмный огонь вместо крови. Оставайся за порогом.
Выждал - тихо стало за дверью. Посмотрел он тогда на стол – чёрным стало его вино, смолой от вина пахнет.
Тогда за дверью конский шаг послышался — цок-цок, к самому крыльцу подступил – топ-топ. Ждал-ждал бродяга, что ему скажут: только конское дыхание слышал.
– Я не открою тебе, – сказал он наконец. – Ледяное дыхание у твоего коня, иней на его шкуре. Оставайся за порогом.
Но никто не просил его открыть, только конское дыхание слышалось из-за двери.
– Я могу не выходить, я могу остаться дома, – повторил бродяга. – А ты уйдёшь до рассвета.
Так сидел и повторял, всматривался в темноту, не двигался. И всю длинную ночь темнота пила его глаза, холод растрескивал его кожу, иней ложился на его волосы. Так он вовсе, никогда не сошёл с места и не выбрался на другую сторону той ночи.

Бокры с Кучи Несъедобных Вещей
По ту сторону ночи жила одна бокра. Раз пришла она к Куче Несъедобных Вещей и увидела, что там лежит бокр, целый и ничейный. Ухватила его, привела к себе в нору. Сказала:
- Здесь у меня живи!
Бокр стал осваиваться, выкопал себе ещё отнорок. Стал притаскивать коренья, и орехи, и разные интересные несъедобные вещи. А бокра приглашала к себе соседок, кормила их, показывала бокра и приговаривала:
- Эти корешки-орешки мой бокр таскает. Они, конечно, хиленькие, плохонькие, он хороших находить не может. Но он так старается!
Соседки кивали и откусывали кусочки от корешков, орешков, а иногда и от бокра.

Бокр тогда перестал таскать вещи в нору, стал прятаться в дальнем её конце. А бокра водила к нему соседок, показывала бокра и приговаривала:
- Смотрите, вот этот отнорок мой бокр выкопал. Отнорок, конечно, кривой, тесный, он хороших копать не может. Но он так старается!
Соседки кивали и топтались по всему отнорку, а иногда и по бокру.

Бокр тогда перестал копать и укреплять выкопанное. Вскоре отнорок осыпался. А бокр стал ночевать на земле перед норой. Вместо еды грыз болотные шляпки. Посмотрела на это бокра и сказала:
- Как же я тебя соседкам покажу? Ничего не делаешь, весь день на земле дождем валяешься, болотные шляпки ешь. Соседки тебя всего искусают, и правильно сделают!
Но бокр, наевшийся болотных шляпок, встал и, покачиваясь, сказал:
- Да я сам их всех искусаю!
И вцепился зубами в бокру. Стали они драться. Еле-еле она его от норы прогнала, разодрал он ей всю шерсть и ухо отгрыз. Долго бокра поправлялась.

А когда поправилась, снова отправилась к Куче Несъедобных Вещей, искать другого бокра. Целого, ничейного - чтобы был совсем как первый, но дольше не портился.

Дождь для своей земли
По ту сторону ночи проходила по берегу реки старуха. Увидела маленького мальчика, тот сидел у воды и горько плакал. Спросила:
– Отчего ты плачешь?
– Меня люди обижают, потому что я маленький и слабый. Я хочу быть большим и сильным, тогда мне никогда не придется плакать!
– Я могу дать тебе сапоги великана. Когда ты наденешьл их, то станешь очень большим, – сказала старуха.
– Дай их мне, – сказал мальчик. – Я поднимусь тогда на облака и стану там жить в великаньем доме. И у меня будет внизу своя земля, сколько хватит взгляда.
Старуха протянула ему огромные сапоги и сказала:
– Возьми их, но не надевай сейчас. Сперва пойди к людям запада, пусть сделают тебе большой котел. Сперва пойди к людям востока, пусть вырастят тебе трёхпалого змея.
– Я не хочу больше возвращаться к людям, – сказал мальчик.
Он сразу надел сапоги и тут же стал расти, пока не стал великаном. Тогда он пошёл к горам, взобрался на самую высокую и от неё по облакам дошёл до великаньего дома. Посмотрел вниз – увидел там землю с лесами, полями и людьми.
– Это будет моя земля.
Остался жить. Однажды разбудил его гул барабанов снизу. Посмотрел – засуха внизу, мелеют реки, сохнут поля, люди в барабаны бьют, чтобы он им дождь сбросил.
Стал тогда великан топать по облаку, пытаясь вытрясти из него дождь. Дрожит облако, рассыпается, дрожит дом великаний, рассыпается – только нет дождя.
Устал, лёг обратно спать. Снова барабаны его разбудили. Смотрит вниз: ручьи вместо рек, сухая степь вместо полей, много мертвых вместо живых. Домашнее его облако меньше стало.
Стал тогда великан облака со всего света созывать. Глазами сверкает – молнии блещут, голосом зовёт – гром гремит. Большую сухую грозу нагрохотал – только нет дождя.
Устал, лёг обратно спать. Треск и гул снизу его разбудили. Смотрит вниз – ушли с его земель все, кто мог, сухие русла у рек, ссыхается последняя зелень, пожар по ней идёт. От его облака лишь клочок вокруг дома остался. Сказал тогда великан:
– У меня нет котла, чтобы сварить новые облака, нет трехпалого змея, чтобы пригнать новые облака. Умирает моя земля.
Сел и стал плакать. Долго плакал. Падали слёзы его как дождь, потушили пожары, напоили землю, наполнили реки. Снова стала расти трава, за ней деревья. А туманы над реками стали подниматься вверх новыми облаками.

Клыкастый Бяк
По ту сторону жила женщина с маленьким сыном. Раз она испекла хлеб. Дала мальчику только маленький кусочек.
– Я хочу ещё хлеба! – сказал он.
– Хватит тебе, – ответила мать.– Радуйся, что у нас вообще хлеб есть. А к другим, бывает, приходит Клыкастый Бяк и всё отнимает.
В другой раз мать сварила мьётль, но дала мальчику только один глоток.
– Я хочу ещё пить! – сказал он.
– Воду пей, – ответила мать. – У других мьётля вообще не бывает, к ним приходит Клыкастый Бяк и всё отнимает.
Позже мальчик сказал:
– Я вырос из своих башмаков, они мне тесны. Новые хочу!
– Потерпишь, – ответила мать. – У меня в твои годы никаких башмаков не было, всё Клыкастый Бяк забрал, босиком ходила.
Тогда мальчик оставил свои башмаки дома и ушёл к лесу. Вывалялся там в грязи; нашёл два гвоздя и клыки из них огромные себе сделал; из травы длинные патлы себе связал. Тёмным вечером вернулся домой и говорит страшным голосом:
– Я Клыкастый Бяк! Я за твоим хлебом пришёл!
Тотчас вскочила его мать, весь хлеб в доме собрала, отдала ему. Ушёл он в темноту, там хлеб съел. На другую ночь к дому вернулся и говорит:
– Я Клыкастый Бяк! Я за вашим мьётлем пришёл!
Тотчас вскочила его мать, весь мьётль в доме слила, отдала ему. Ушёл он в темноту, там мьётль выпил – горьким тот оказался. На третью ночь к дому вернулся и говорит:
– Я Клыкастый Бяк! А ну отдавай мне свои башмаки, теперь я их носить буду.
Тотчас вскочила его мать, сбросила башмаки и из дома выбежала. Пошла колдуна звать:
– Ко мне Клыкастый Бяк повадился, избавь от него!
Пришёл колдун к ней домой. Видит – сидит на полу мальчик в башмаках не по размер. Спросил его колдун:
– Зачем ты в Клыкастого Бяка превратился?
– Что же мне было делать? – ответил мальчик. – Только ему моя мать согласна была дать хлеб и мьётль.
– В этом доме хлеб самый горький и самый мьётль горький, – сказал колдун. – Если хочешь насытиться, тебе придётся идти строить другой дом и другую печь, и сделать себе башмаки по размеру.
Тогда мальчик ушёл. А колдун сказал его матери:
- Клыкастый Бяк ушёл навсегда.
И с тех пор до старости та женщина всегда съедала сама всё, что готовила, и ходила зимой и летом в одних неизменных башмаках.

Белые крылья, солнечные крылья
По ту сторону ночи, над страной гнуров пролетал человек: были у него крылья, белые перья снизу, солнечный свет сверху. Увидел его с земли один из гнуров. Пошёл к старикам и спросил:
- Разве бывает так, чтобы гнур летал на крыльях из белых перьев?
- Нет, - сказали старики гнуров. – Так не может и не должно быть.
Тогда тот гнур пошёл, взял лук и стрелы. Пролетал человек у вершины самого высокого дерева. Выстрелил тогда гнур и пробил ему крыло. Стал падать крылатый человек, ухватился за ветку. Тонкую, острую, опасную.
Видит – белка бежит. Говорит ему белка:
- Что с тобой случилось?
- Прострелили мне крыло, не могу я теперь вернуться на небо.
- Я вижу кровь на твоих белых перьях, - сказала белка.- Но ведь у тебя есть солнечные крылья.
- Мне слишком больно, я не могу летать, – ответил тот.
Ускакала белка. Остался человек на тонкой, острой, опасной ветке. Начал высматривать другие, прочнее и удобнее, чтобы наверх подняться. Потянулся к ней, промахнулся, снова вниз полетел. За новую ветку ухватился, более прочную. Снова белка рядом с ним оказалась:
- Что с тобой теперь? - спрашивает.
- Не знаю, - ответил он. – Мне страшно лезть вверх, эти ветви царапают и плохо держат меня.
- Как же твои солнечные крылья? - спросила белка.
- Я не хочу чувствовать своих крыльев, я помню, как они болели.
Убежала белка. Тогда человек сказал:
- Не может не быть простого способа подняться обратно. Вот если бы облако спустилось, подняло меня обратно до самого высокого неба!
Тут же увидел рядом с собой облако. Ступил на него - не удержало его облако, снова вниз стал падать. Ухватился за одну из нижних веток. Толстую, прочную. Лёг на неё, долго отдыхал. Снова пробежала рядом белка:
- Что с тобой теперь?
- Я устал. Я не верю больше в облака, надо мной лишь очень тонкие и острые ветки.
- Как же твои солнечные крылья? - спросила белка.
- Я не хочу о них вспоминать. Я лучше останусь здесь, мне и так неплохо.
И когда он это сказал, мощная ветка под ним тут же сломалась, и он рухнул вниз до самой земли гнуров.

(кончились пока; ждем, пока автор новых напишет)

Ворота тэуг-тув

По ту сторону ночи жил резчик. Пришёл он в одно селение вырезать ворота тэуг-тув. Приняли его, в доме поселили, стал он жить-работать.

В первый же день идёт по селению – смотрит, все вокруг быстро-быстро ходят, бегают. Задевали его, не успевал он уворачиваться.
- Что случилось, что вы так торопитесь? - спросил он.
- Быстрее бегаешь – больше съедков соберёшь, - ответили ему. – И ты шевелись, а то что мы будем на тебя, медленного, натыкаться.

Так продолжалось. Резчик научился пошевеливаться-уворачиваться, чтобы его не толкали. Вскоре, как и все жители селения, стал бегать так, что дышать не успевал.

- Почему вы всё время столько съедков собираете? - спросил он у жителей.
- Завтра буря, послезавтра наводнение, через неделю хрюготрёгли придут. У кого мало съедков будет, тому беда.
- Они здесь давно живут, они лучше знают - сказал себе резчик и тоже стал у себя в доме съедки запасать. Бури не было, наводнения не было, хрюготрёгли не пришли – много съедков накопилось, пересохли они. Весь дом резчика был ими завален. Целыми днями за ними он бегал, сперва спать не успевал, потом спать ему негде стало.

Жители посёлка в этот дом заходили когда хотели, брали вещи резчика без спросу. Сказал он им тогда:
- Что вы в мой дом как в свой ходите, моё добро без спросу берёте?
- Нет над дверью пучпыка – не дом и был, - сказали ему. – Тогда можно брать, что хочешь.
Не из чего резчику было пучпык сделать. Взял тогда он свои инструменты, поплавил их, над дверью как пучпык повесил. Перестали к нему ломиться. Резчик тогда упал и уснул на три дня.

Проснулся. Спрашивают его:
- Ты когда же ворота тэуг-тув резать будешь? Пора уже их закончить.
Видит резчик - всё это время он бегал, съедки собирал, работу не делал. Видит инструмент его поплавлен, не годен. Тогда выкопал он из горы сухих съедков то, что у него осталось своего, и побежал из селения прочь. Больше не возвращался, и ворот тэуг-тув в этом селении нет.

Курм и его полный кувшин

По ту сторону ночи жил один молодой гнур по имени Курм. Оставила ему мать в наследство кувшин: что в него нальёшь, то во всех делах и будет.

Взял Курм этот пустой кувшин и пошёл к соседям. Постучался в ворота, говорит:
– Кувшин, оставшийся мне от матери, пуст. Дадите ли вы чем его наполнить?
– У нас есть мьётль, мы можем дать его тебе, – сказали соседи.
– Гнуры не пьют мьётль, – ответил Курм и пошёл дальше. Постучался в ворота к другим соседям, говорит:
– Кувшин, оставшийся мне от матери, пуст. Дадите ли вы чем его наполнить?
– У нас есть кыжмовое вино, мы можем дать его тебе.
– Гнуры не пьют кыжмового вина, – ответил Курм и пошёл дальше. На дороге остановила его одна старуха и говорит:
– У меня есть отвар горюнки, чтобы наполнить твой кувшин. Если ты гнур, ты его возьмёшь.

Наполнил Курм кувшин отваром горюнки, принёс домой. Стал жить. Чернее и чернее становился отвар в кувшине; ветшал дом Курма, грязью покрывались вещи, болели деревья в саду. Взял тогда Курм кувшин и выплеснул его содержимое на землю за порогом. Растёкся горький отвар, убил травы и деревья в его саду.

Снова пошёл Курм к соседям. Давали ему мьётль – не взял, давали ему вино – не взял. Снова нашла его старуха, наполнила его кувшин отваром горюнки. Принёс его Курм домой, прикрыл, в холодный погреб поставил, чтобы не портился.
Перестал греть очаг в доме Курма, мыши обжили его погреб, вороны поселились в его саду. Взял тогда Курм кувшин, вынес его за пределы своего сада и выплеснул на дорогу. Потёк горький отвар к соседям, отравил деревья и травы в их садах.

Не стал больше наполнять Курм кувшин, спрятался в доме, долго не выходил. Кончилась у него еда, вещи поломались, порастерялись. Скоро в доме и саду его стало так голодно и пусто, что оттуда сбежали и мыши, и вороны. Постучалась тогда в его двери старуха:
– Я принесла тебе ещё отвару горюнки. Если ты гнур, ты его возьмёшь.
– Не возьму, – сказал Курм.
– Если ты не можешь быть гнуром, не будет тебе места ни среди живых родичей, ни в земле рядом с могилой твоей матери.
– Оставь оба места себе, – сказал ей Курм. Ушла тогда старуха.

Курм снова взял кувшин, отправился к людям, искал-спрашивал. Дали ему мьётля. Принёс Курм кувшин с мьётлем домой, стал так жить. Дом выправил, сад новый вырастил, всё у него стало ладиться. И мьётль научился варить сам, чтобы кувшин его был всегда полным.

Cёстры-королевы.

По ту сторону ночи жили три сестры. Мать их умирала, так им завещала:

– Каждая из вас сможет в свой час стать королевой, если вложит в свои волосы цветок искрии с озера Ирм.

Умерла мать. Тотчас старшая сестра отправилась к озеру. Увидела на острове посередине цветы искрии, бросилась в воду, к острову поплыла. Сорвала цветок, тут же себе в волосы вставила. Превратилась в огненную птицу, улетела в дальнюю страну на севере, прямо на трон там села, снова человечий облик приняла. Сделалась королевой в той стране, народом правила в дни мира и в дни войны.

Услышали об этом две остальные сестры. Сказала младшая:
– Я лучшее себе королевство найду, теплее да красивее.
– Куда ты спешишь вперёд меня, – сказала ей средняя сестра. – Дождись сперва, пока мой час придёт.

Не стала ждать младшая, отправилась вперёд средней к озеру Ирм. Увидела на острове искрию, села на берегу. Парни к тому озеру купаться пришли, она им говорит:
– Хочу я цветок искрии с того острова. Кто из вас мне его принесёт, за того замуж выйду.
Кинулись парни в воду, самый быстрый ей цветок принёс. Воткнула она его в волосы. Тут же белые кони из лесу выбежали. Сели на них младшая сестра и тот парень, отправились в дальнюю южную страну. Сделался в той стране парень королём, младшая же сестра за него замуж вышла и стала королевой. Правил он страной, она же с ним во дворце жила, в роскоши и красоте.

Средняя сестра услышала об этом, так сказала:
– Лучшее из всех у меня королевство будет, когда настанет мой час. Принесёт мне искрию тот, кто сам лучше знает, когда и кому его отдать.
Стала ждать, семь лет ждала. Не приходил к ней никто, не приносил цветка. Тогда отправилась она на берег озера Ирм. Увидела остров вдалеке, села на берегу и заплакала.

Пришли к берегу парни, спросили её:
– Что ты здесь сидишь, о чём плачешь?
– Догадайтесь, – ответила им средняя сестра.
Стали парни гадать, что ей надо. Белых коней предлагали и кольца золотые, с собой звали в западную страну и в восточную. Не сказала им средняя сестра разгадки. С тем они и ушли, осталась средняя сестра на берегу одна. Ночь прошла, другой день пришёл.

Ракр прохожий по тому берегу проходил. Увидел девушку, спросил:
– Что ты здесь сидишь, о чём плачешь?
– Догадайся, – ответила ему средняя сестра.
Не стал ракр угадывать, дальше пошёл. Осталась средняя сестра на берегу одна. Ночь прошла, другой день пришёл.

До самого вечера на берегу девушка просидела. Вышел к ней из лесу медведь, спрашивает:
– Что ты здесь сидишь, о чём плачешь?
– Догадайся, – ответила ему средняя сестра.
Стал медведь мохнатой башкой думать, круглыми ушками слушать – не придёт ли откуда разгадка? Дум больших не надумал, услышал только бурчание в своем животе. Сказал медведь тогда:
– Догадался я, что мне с тобой делать!
Схватил он среднюю сестру, утащил к своей берлоге и там съел.

А старшая и младшая сёстры долго жили каждая в своём королевстве, и цветы искрии сияли у них в волосах.

Песни птицы кяйвы.

По ту сторону ночи жил один бедняк. Пусто было в его доме, не всходили его поля, не шла за него замуж ни одна девушка. Сказал он однажды:
– Пойду, птицу Рин себе отыщу: пусть она мне поёт, счастье приносит.

Отправился в путь. К дальним скалам пришёл, видит: далеко наверху гнёзда огромные виднеются, птицы с синим оперением сверху летают. Побродил он вокруг, поискал – крутые склоны, высокие.
Отправился дальше. К морю пришёл, видит: далеко на волнах гнёзда огромные плывут, птицы с белым оперением сверху летают. Побродил по берегу, поискал – нет сухого пути, только водный.

Отправился он тогда назад. К своему дому подошёл, видит – сидит у обочины птица кяйва, слепая да бескрылая. Говорит она ему:
– Возьми меня к себе жить, я тебе петь буду.
– Разве ты птица Рин? – сказал тот бедняк. – Слепая ты, бескрылая. Какое мне счастье принесёшь?
– Не возьмёшь меня – никто тебе петь не будет, – сказала кяйва.
Взял её бедняк, домой принёс. В клетке поселил, кормить стал.

Вот запела кяйва – стали всходить у бедняка посевы на полях. Год трудился он, большой урожай собрал. Как весь его в амбар сложил – загорелся ночью амбар, только пепел от всего зерна бедняку остался.

Вот в другой раз запела кяйва – пришла к бедняку красивая девушка, назвалась его невестой. Женился он на ней. Год прошёл, болеть стала его жена, лицом стала как болотная тварь, работы никакой в доме не делала.

Вот в третий раз запела кяйва – родила жена бедняку сына, умерла после этого вскоре. Ребёнок её маленьким рос, слабым; был он с кожей пупырчатой, как у жабы.

Долго потом кяйва молчала. Однажды ночью снова запела, да прервалась. Поднялся бедняк, смотрит – сын его клетку с кяйвой открыл, дверь отпер, кяйву вон гонит:
– Замолчи, глупая птица! Иди прочь, глупая птица!
Подскочил к нему бедняк, закричал:
– Что ты счастье из дома гонишь, без этой птицы тебя бы на свете не было!
Ударил он мальчика так, что тот на месте упал мёртвым. Увидел бедняк, что сделал, заплакал:
– Что же это за счастье ты мне напела, слепая бескрылая птица? Лучше бы я тебя в дом не приносил, лучше бы дал сыну тебя выгнать!
– Выгонишь меня – никто тебе петь не будет, один в своём доме останешься – сказала кяйва. – А сама я тебя до самой твоей смерти не брошу.

Закрыл тогда бедняк клетку, оставил птицу кяйву жить в своём доме. И она осталась с ним и пела ему до самой смерти.

Архаичная сказка не знает морали. Она не притча и не басня, чтобы обрезать свои же живые побеги.

Сказка не знает оправданий и объяснений. Она лишь говорит, что выросло из брошенного зерна.

Сказка не знает намерений, надежд и ожиданий. Она лишь говорит, по какой дороге отправился путник.

Сказка не знает хэппи-энда. Она лишь говорит о смерти и изменении.

Сказка не знает оценки. Она лишь говорит, что будет, если завладеть котлом великана, упасть в яму подземных гырков или стать вороной-оборотнем.

Ракры не толкуют свои сказки. Они их рассказывают.






Горная роща

По ту сторону ночи, в стране гнуров жила одна женщина. Были у неё волшебный котёл, собака и дочь по имени Куса. Однажды женщина сварила себе в котле зелье и увидела на поверхности то, что показал ей котёл. Никому говорить не стала.

Взяла женщина собаку, надела на неё ошейник и увела прочь. Вернулась одна. Через три дня чёрная галка к дому прилетела, принесла ошейник собачий, в крови и пепле.

Тогда взяла она Кусу, дала ей зелье и унесла прочь. Проснулась девочка – высоко в горах на земле она лежит, рядом кувшин воды и кусок хлеба оставлены. Ошейник на шее у неё собачий. Невдалеке по тропинке роща плодовая стоит, птицы в ней золотые поют. Попыталась Куса в рощу войти – не пустила её роща: сколько девочка по тропинке ни бежит, всё дальше деревья отступают.

Вернулась Куса к кувшину и хлебу, села, стала ждать. Не пила, не ела. Видит – тнаки дикие вверх по тропе идут, к плодам рощи тянутся, ветви обгрызть целятся. Взяла тогда свой хлеб, разломала, зверям раздала. Те насытились и прочь вниз ушли.
Снова сидела, ждала. Видит – огонь вверх по тропе поднимается, прямо по камню к саду идёт. Схватила она свой кувшин, плеснула в огонь воду, залила его.
Дальше сидела, ждала. Видит – путник идёт с чёрным конем в поводу, старая женщина на черном коне едет.
– Кто вы? – спросила Куса. – Зачем вы идёте в горную рощу?
– Это твоя мать, – сказал путник. – Здесь её роща, и она теперь будет жить в ней. Тебе нет нужды сторожить это место, ступай.
– Куда мне идти? – спросила его Куса.
– Тебя ждёт твой дом, – ответил путник.

Тогда Куса сняла ошейник и спустилась по тропе прочь. Три дня искала она в горах свой прежний дом, но не могла найти его. Ещё семь дней она искала в горах, нашла наконец другую горную рощу. Изгрызли деревья в той роще звери, обломаны были ветки; прошёл по той роще огонь, опалены были стволы и корни, земля высохла.

Вошла Куса самую середину, спросила:
– Кто охранял мой дом?
Молчала роща. Заплакала Куса, стала стекать на землю водой. Превратилась в озеро, так в роще и осталась.







Всевидящий Утёс

По ту сторону ночи, в стране гнуров, жил пастух по имени Гереш. Пас он на лугах своих коров. Когда пас, пускал над лугом свой плащ. Ни болезни, ни хищники не приближались к его коровам.

Однажды гнуры пришли на те луга, сказали:
- Это самое тучное стадо, что на свете бывает. Оно предназначено для Всевидящего Утёса.
Понали стадо с собой. Побежал Гереш остановить их. Тогда один из угонявших ударил его каменной палицей, раздробил кости. Увели гнуры стадо.


Дополз Гереш до дома, отлёживаться стал, заживать. Криво срослись его кости. Когда вставать смог, начал собирать коренья и травы, тем жил. Плащ свой над домом своим пускал. Ни болезни, ни ненастья к этому дому не подходили.
Потом пришли гнуры к его дому, сказали:
- Это самый добротный дом, что на свете бывает. Он предназначен для Всевидящего Утёса.
Вышвырнули Гереша из дома вон. Стал отбиваться Гереш, тогда один из пришедших ударил его каменной палицей, раздробил кости. Уполз Гереш в лес. В доме его служители Всевидящего Утёса стали жить.

Отлежался Гереш. Когда смог, встал и отправился прочь. Дошёл до Всевидящего Утёса, сказал ему:
- Утёс, ты взял всё, что у меня было! Дай мне взамен чем и на что жить!
Молчал утёс, не отзывался. Стал Гереш стучать об утёс – не шелохнулся тот, стоял прочно. Долго сидел Гереш возле утёса. Наконец обернул его своим плащом. Посмотрел под ноги, нашёл крепкие острые камни. Сделал из них каменную палицу. Щель-пещеру среди валунов нашёл, там поселился. Кореньями и травами питался.

Проходили в тех краях люди, стадо коров гнали. Вышел им навстречу Гереш с каменной палицей, сказал:
- Это стадо предназначено Всевидящему Утёсу!
Погнал стадо с собой. Стали люди его останавливать, Гереш им палицей кости переломал. Привёл стадо к Утёсу, там оставил. Не прокормились коровы на скалах, болеть стали, передохли.
В другой раз близко к утёсу пришли люди дом ставить. Как поставили, пришёл к ним Гереш и сказал:
- Этот дом предназначен Всевидящему Утёсу.
Каменной палицей выгнал тех людей из дому, сам в нём поселился. Вскоре прохудилась и потекла крыша, загнили стены. Стал дом хуже пещеры.

Вернулся Гереш к Всевидящему Утёсу, воскликнул:
- Утёс, ты же самый высокий и всё видишь! Я обернул тебя своим плащом, а ты не сохранил мне ни стад, ни дома! Дай мне наконец, чем и на что жить!
Молчал утёс. Стал биться об него Гереш, палицу свою расколотил. Наконец упал на землю. А когда поднял голову, увидел вокруг снова только острые и крепкие камни - в самый раз для ещё более тяжёлой палицы. И лежал рядом с ним старый плащ, изорванный ветром и камнями.






Резчики и музыканты

По ту сторону ночи, в стране гнуров, стояло селение. Раз принёс в него Хет гнильную болезнь. Стали у некоторых гнуров язвы на теле появляться, из язв слизь охряная шла. Пробовали больные есть корни горюнки – не вылечились, пробовали колючки тмыти – не вылечились. Собрались все жители селения тогда, так решили:
– Больные уродливо выглядят и могут других заразить. Убьём их вместе с болезнью.
Они убили всех больных, каких нашли. На другой день никого больного в селении не было, только гнуры стали всё больше закрытую одежду носить, да в канавах вонючая охряная слизь сама по себе появляться стала.


Собрались гнуры, решили:
– Надо, чтобы кто-то слизь вычерпывал-уносил.
Никто не вызвался. Тогда гнуры взяли своих резчиков и тех, кто рядом стоял, загнали их на большой мурашник до утра. К утру мураши им всю кожу обкусали, пальцы обгрызли. Не могли резчики такими пальцами работать, кроме одного, с самой прочной кожей. Тогда он остался в том селении резчиком, а остальных гнуры отправили слизь черпать.

В другой раз Хет прилетал, бурей мельницы гнурам поломал. Пробовал резчик с самой прочной кожей гнурские мельницы починить – не заработали мельницы. Собрались тогда гнуры, решили:
– Раз ветряные мельницы не работают, будут у нас пяпраны жернова крутить.
Не было в селении пяпранов. Тогда взяли гнуры своих музыкантов и тех, кто рядом стоял, начали силком кормить кыпликами. Превратились накормленные от этого в пяпранов, кроме одного, с самым прочным желудком. Он остался у гнуров музыкантом, остальных же запрягли жернова крутить.

В третий раз Хет прилетал, землю высушил, облака с собой угнал. Засуха настала. Стал гнурский музыкант с самым прочным желудком свистеть, стал в барабан бить – дождь вызывал. Ничего не вызвал.

Тогда один из гнуров пошёл за холмы, в ракрские земли. Видит – дождь у ракров идёт, хлеб растёт, мельницы вертятся. Спросил он про засуху ближнего ракра, тот говорит.
– Была у нас засуха, да двенадцать музыкантов дождь вызвали. Ваш один, я слыхал, не справился – неужели больше некому?
– Нет у нас лишних музыкантов с тех пор, как Хет мельницы поломал, – ответил гнур.
Ещё спросил гнур про мельницы. Ответил ракр:
– Ломались у нас мельницы, да двенадцать резчиков их починили. Ваш один, я слыхал, не справился – но неужели больше некому?
– Нет у нас лишних резчиков с тех пор, как из-за Хета канавы охряной слизью наполнились.
Ещё спросил гнур про охряную слизь. Тогда ракр позвал одного старика, который про это помнил, и тот так сказал:
– Слизь эта от гнильной болезни Хета. Приносил он нам такое, да мы всех больных вылечили.
– Как же вы такое вылечили? – спросил гнур.
– Много средств пробовали, – ответил старик. – Лучше всех листья белой кыжмы помогли.

Взял гнур листьев белой кыжмы и пошёл к своим рассказывать. Только никто в гнурском селении больным не сказался, листьев не попросил.
С тех пор гнуры в том селении так и живут: ходят в закрытой одежде, через лето голодают, беспалые калеки у них слизь вычерпывают, а пяпраны жернова крутят. А лишних резчиков и музыкантов там как не было, так и нет.






Танцующий Шедни

По ту сторону ночи, в стране гнуров и гырков, жил мальчик по имени Шедни. Однажды он пришёл к своим дядьям и старшим братьям, так сказал:
– Я уж вырос! Назовите меня мужчиной, дайте моего коня и оружие – я отправлюсь своей дорогой.
Тогда дядья и старшие братья принесли железную иглу, схватили Шедни и выкололи ему глаз. После чего сказали:
– Теперь мы можем называть тебя мужчиной.
Они дали ему коня и иглу. Отправился Шедни прочь. Голова его стала болеть не переставая, он не останавливался на отдых и сон много дней. Конь его пал наконец, тогда Шедни дальше пешком пошёл.

Услышал однажды вечером вдали карканье воронов. Пошёл туда, выбрался на костяное поле. Видит – по полю одноглазый старик идёт. Спрятался тогда в кустах Шедни, стал смотреть, что будет дальше. Шёл старик по полю, шёл, затем остановился и на землю пальцем показал. Тут же крылья захлопали, из-за вершин деревьев крылатые женщины в железной одежде показались, к старику слетели. Подхватился тогда Шедни и прочь побежал.

Долго бежал, выбрался наконец к ракрскому поселению.
Подбежал к ракрам, показал железную иглу и так сказал:
– Смотрите, что у меня есть! Если этой иглой глаз выколоть, то потом женщины сами прилетать будут. Давайте я вам тоже глаза выколю!
– Не надо нам глаза выкалывать, – сказали ракры.
Тогда Шедни ушёл за околицу, на берег речки, стал танцевать там. Танцевал-танцевал, наконец любопытная молодая рикра к нему приблизилась, стала в такт притопывать. Кружил вокруг неё Шедни, кружил, совсем близко подступил – ткнул в неё иглой. Упала раненая рикра.
– Я помогу тебе, – сказал тогда Шедни. Взял её на руки, в лес потащил. Закричала рикра, звать стала. Выскочили жители поселения на улицу, догнали Шедни, рикру у него отобрали. Самого его в болото ближнее бросили.

Выбрался ночью Шедни из болота, к другому посёлку пошёл. Стал в темноте между домов танцевать, по заборам постукивать. На него собаки лаять стали. Вышел наконец из ближнего дома хозяин, спрашивает:
– Что ты шумишь, спать мешаешь?
– Тебя выманиваю, – ответил Шедни. Подскочил в танце к вышедшему, ткнул его иглой и рассмеялся.
Позвал тогда раненый соседей на помощь. Выскочили ракры из домов, схватили Шедни.

Повели его к болотам, старший из ракров так позвал:
– Есть ли здесь те, для кого этот танцор свой, кто примет его к себе?
Не ответили ему из болот.
Тогда повели ракры Шедни в другую сторону, в пустыню. Там старший из ракров снова позвал:
– Есть ли здесь те, для кого этот танцор свой, кто примет его к себе?
Не ответили ему из пустыни.
Тогда повели ракры Шедни к скалам с глубокими пещерами. В третий раз старший из ракров позвал:
– Есть ли здесь те, для кого этот танцор свой, кто примет его к себе?
Ответили из пещер:
– Мы узнаём его, он наш, пусть спускается!
Упёрся тогда Шедни, закричал:
– Я не хочу в глубокие пещеры! Я к людям хочу!
Застучали-загудели тогда из-под земли барабаны – танцуй, спускайся! Тут ракры бросили Шедни в подземные ходы, и больше не было о нём ни слуху, ни духу.








Мирг и раненая птица

По ту сторону ночи жил ткач по имени Мирг. Делал он ковры о диком шиповнике, о горных соснах, о гривистых морских конях. Однажды проснулся он утром, видит – испорчена кем-то его работа, содраны со станка нити, по всему дому разбросаны.

Заново натянул он нити, соткал за день новый узор. Лёг вечером, будто спать. Как ночь пришла, впорхнула в его комнату серо-золотая птица с железными когтями, с кривыми крыльями. К станку метнулась, стала сотканное когтями рвать. Вскочил Мирг, к птице бросился – та от него прочь шарахнулась, вон из дома. Погнался за ней. Долетела птица до большой пещеры, внутри спряталась.

Дошёл Мирг до пещеры, внутрь ступил – ход за ним закрылся. Видит он: кости на полу лежат грудой, станок ткацкий стоит с работой неоконченной. Озеро в узоре виднеется, деревья в озере отражаются; небо над озером есть, земли у озера нет.
- Помоги мне, - сказала тогда ткачу птица. – Это озеро Сиор, к которому мне не добраться, не долететь: много туда лёту, а крылья мои изломаны. Доделай мне этот ковёр!
Видит Мирг: не натянет птица нити своими лапами, не управится с челноком когтями. Сел тогда за станок, птица – ему на руку. Стал ткать шиповник на берегу. Воскликнула птица:
- Нет такого шиповника на озере Сиор!
Так вцепилась ему в руку, что совсем разодрала когтями. Не мог Мирг ни работать дальше, ни даже отмахнуться от птицы. Лёг он у стены пещеры на холодный пол, а птица села рядом и стала плакать. Долго плакала. Наконец, увидела, что рука у ткача заживать стала, тогда сказала:
- Сделай мне настоящие берега озера Сиор!
- Я их сделаю, - сказал Мирг, - но не надо больше калечить мне руки.
Птица пообещала. Тогда сел ткач за работу, птица – ему на руку. Стал он делать сосны на берегу озера. Забеспокоилась птица, наконец воскликнула:
- Нет таких сосен на озере Сиор!
Так судорожно вцепилась ему в руку, что в мясо разорвала её когтями. Снова лёг ткач на пол у стены пещеры, а птица села рядом и стала плакать. Долго плакала. Наконец, увидела, что рука у ткача заживать стала, тогда сказала:
- Сделай мне настоящие берега озера Сиор! Я не буду больше рвать тебе руки, я же обещала!
Но ткач схватил птицу и сильно ударил головой о камень. Затем разжёг костёр и бросил в огонь эту птицу с серо-золотыми перьями. Только сжёг – открылась скала, смог он наружу выйти.

Домой вернулся, руку подлечил. Снова за станок свой сел, видит – не двигается как раньше рука, не выздоровела, узор не выходит. Позвал он тогда сына:
- Иди сюда, помоги мне сделать эту работу!
Сел мальчик за станок, Мирг рядом встал. Смотрит – не управляется ребёнок с челноком, криво идёт нить. Схватил он его тогда за руку:
- Стой, ты не то делаешь!
- Мне больно! – воскликнул мальчик.
Холодно стало ткачу, как в каменной сырой пещере. Отпустил руку сына, сказал:
- Тогда иди, не надо мне помогать. Я сам доделаю.
Стал Мирг сам работать: медленно-медленно ткал сосны горного склона.
Шли дни и ночи; однажды утром увидел он, что вновь вся работа его испорчена, содраны со станка нити, по всему дому разбросаны.
Вышел тогда из дома, отправился к пещере. Увидел сидящую перед ней серо-золотую птицу, спросил:
- Я сжёг тебя, я оставил твой пепел в пещере. Отчего я снова вижу тебя здесь?
- Некуда мне идти, не на чем мне подняться в Синие Страны – не держат меня крылья. Я не отступлюсь, пока ты не сделаешь мой ковёр таким, каким он должен быть!

Тогда Мирг схватил птицу, затолкал в мешок и понёс с собой. Через холмы пошёл, через болота, через леса - добрался до самого настоящего озера Сиор, где кружили серо-золотые птицы. Там он вынул птицу из мешка.
Увидела птица, где она, бешено забилась, пытаясь вырваться. Взял тогда ткач цепь, надел птице на лапу, прибил цепь к большому прочному камню. Рвалась птица, пыталась спрятаться обратно в мешок, руки Мирга когтями хватала. Удержала её цепь, убрал ткач мешок подальше.
Слетелись тогда остальные птицы со всего озера, окружили прикованную птицу, стали говорить:
- Смотрите! Смотрите, кто к нам вернулся!
Тогда птица на цепи замерла, закрыла глаза и совсем перестала шевелиться.

А Мирг отправился в обратный путь – шагать через леса, болота, холмы, долечивать руку, продолжать тканый узор о морском береге.
Отсюда: http://dreamer-m.livejournal.com/tag/сказки%20ракров

Почитала сказки. Очень красивые и интересные. 
Автору – благодарность и уважение! 
Рискну выложить здесь то, что написалось под вдохновением от сказок. Надеюсь, автор не обидится.  Не пучпыка ради писала – просто поговорить. 

Неспящая ведьма.
В одном гнурском селении жила женщина. Родилась у нее дочка. Плачет, есть просит, ночами спать не дает. Тяжело стало женщине. Пошла она к Неспящей ведьме и говорит: трудно мне дочку кормить, тяжко укачивать. Что мне делать, как жить? 
Ведьма ей отвечает: «Тебя вырастили – и ты вырасти».
Вздохнула женщина и стала дальше дочку растить.

Подросла девочка. Стала со двора убегать, проказничать. Тяжело стало женщине дочку искать, обидно за проказы отвечать. Пошла она к Неспящей ведьме. Снова жалуется: трудно дочку растить.
Ведьма ей отвечает: «Корми ребенка, пока он слаб -  он тебя будет кормить, когда станет силен»

Подросла девочка еще больше. Стала наряды примерять, красоваться. Трудно стало женщине на двоих наряды шить. Пошла она к Неспящей ведьме. Снова жалуется.
Ведьма ей отвечает: «Ты старая, умрешь скоро. Если дочери не будет - где ты будешь жить после смерти?»

Выросла девочка. Стала красивой и сильной. Пошла к Неспящей ведьме и говорит: «Не хочу никого растить. Не хочу мою мать кормить. Не хочу, чтоб она жила во мне после смерти».
Неспящая ведьма ей говорит: «Прослужи у меня сто лет – и твои желания сбудутся». Осталась девушка у нее в услужении, да там и состарилась.

А матери ее соседи сказали: «Сама виновата – нечего было к ведьме бегать». Гнуры – они такие. Они всегда сами виноваты.

Про женщину в черном платке - жесть какая-то, тут надо делать пометку "страшная сказка".