Непонятые и воспетые


                         Плач, плач флейта в моих руках,
                         О тех, кто примет из мёртвых рук наше знамя
                         О детях войны, в чьих глазах застыли века
                         О тех, кто в людские сказанья шагнет вслед за нами.
                         Плачь, плачь флейта в моих руках…

- Э, певун, може че повеселей, споешь? – прохрипел заросший кмет из-за кружки пенящегося пива.
- Может и спел бы, но голодно че то мне, на веселье не тянет. - молодой паренек положил на грязный стол лютню, и украдкой глянул на кружку пива.
- Эй, хозяйка, негоже артиста за песню не покормить. - заметил другой сельский обыватель.
- Если кормить каждого бродягу, то от них скоро отбоя не будет. Чем песенки петь лучше  поработал бы, может и ужин заслужил.

Мужик крякнул и потупил взор. Хозяйка постоялого двора была крепкой и властной женщиной с красноватым похожим на помидор носом, и маленькими цепкими глазками. Насупленное лицо выглядело не слишком приветливо, и даже собственный муж ее побаивался, не говоря о сельских мужиках. И когда в трактир зашел худоватый молодой паренек с лютней, ее лицо некрасивым образом стало еще более насупленным, и еще менее приветливым. Дармоедов и разгильдяев не любила она страшно, а дармоедами и разгильдяями считала она всех, кто не работал как все нормальные люди, то есть не занимался своим хозяйством от рассвета до заката.
- Ладно тебе, хозяйка, возьми грош, да дай поесть молодцу.

Юноше подали горшок с тушеной капустой и горохом, и кружку пива. Парень тут же набросился на еду, годы скитальческой жизни менестреля научили его: есть быстро, спать, где придется, говорить красиво и бегать еще быстрее, чем есть. Звали сего отрока Аполлона, конечно же, Ян. Ян Здыра из какой-то маленькой чешской деревушки, чье название навеки затерялось в летах. Он был не высок и худоват. Золотые кудри, обрамляя его миловидное личико, спускались на плечи. Как не странно волосы и лицо были единственным чистым местом в его облике. Одет он был как разбойник-неудачник, рубаха с тонкого крашеного сукна была очень поношена и не слишком чиста, кожаные брюки были в заплатах и коротковаты. Они приоткрывали довольно новые и дорогие сапоги, которые совсем не вязались с внешностью бродячего музыканта. И сию картину венчал красный берет с пышным петушиным пером. Доев, Ян снова взял лютню, и на этот раз затянул приободрившимся голосом:
   
                          Королева полюбила быка
                          За его да за крутые рога,
                          За его за шелковистую шерсть
                          И еще за все,          
                                      что у него там есть...
                          Королева обожала быка
                          Больше водки, анаши и табака.
                          Каждый вечер, едва замок заснет,
                          Королева - в хлев,
                                      где бык ее ждет.
                          В каждой женщине есть секрет,
                          И загадка своя,
                          И великая та-а-а-ай-на...

Песню подхватил неслаженный хор сельских мужиков. Потом последовала песнь о храбром рыцаре, отправленном старым князем в далекие страны на поиски волшебного рога. В итоге, вернувшись не с чем домой, он нашел цель своего похода в двух кратном размере, потому как жена храброго рыцаря времени зря не теряла. Песня пользовалась спросом у крестьян, так как мало кто из них любили гордых и храбрых рыцарей.

Музыка звучала, а время все шло. И вот уже люди начали расходиться. Выходя на улицу, Ян уже подумывал, где же ему придется провести эту ночь. Как к нему подошла хозяйка трактира. Ее суровое лицо немного разгладилось, когда она обратилась к нему.
- Можешь переночевать в конюшне, да только смотри, чтоб кони были целы.
- О, как я премного благодарен вам прекрасная хозяйка. – лицо парня озарилось улыбкой, и, проделав реверанс, он направился в конюшню.

Ночь была теплой и безлунной, кони пофыркивали во сне, где-то в углу копошилась мышь, блохи были на диво лояльны и не слишком досаждали юному трубадуру. Но каким бы не было ароматным свежее сено, какой бы медовой не была ночь, герой наш никак не мог уснуть. Вскоре выпитое пиво дало о себе знать, заставив отправиться Яна за овин. Справив нужду, он хотел, было обратно идти, но взгляд его привлекли огоньки и голоса, доносящиеся с опушки леса.

Возможно любопытство главная движущая сила мира сего. Не будь его, может люди до сих пор думали бы, что Земля находится на спине огромной черепахи. Так вот это самое любопытство и заставило нашего героя вместо того, чтобы спокойно пойти спать, отправиться поглядеть, что это за огни. Тихо приблизившись к опушке леса, он начал различать темные фигуры, держащие в руках шаровидные фонарики. Они плясали, пели и хихикали вокруг небольшого костерка. Их лица и руки покрывали необычайные визерунки. Ян так и застыл не находя в себе сил, что-либо предпринять, но уже наверняка знал о чем будет следующая песня.

Тут все стихло, фигуры замерли, а одна вышла вперед.
- Сегодня мы повеселимся над этими беспечными крестьянами, которые посмели поселиться на этом священном месте, - проговорил звучный мужской голос. - Они построили на месте источника силы свою жалкую церковь и восхваляют идолы, которые ничто по сравнению с первозданной природой.
- Они не первые они и не последние, - сказал другой голос, явно женский.

И взяв мечи воткнутые в землю вокруг костра, они небольшой вереницей направились к селу, пройдя мимо менестреля, словно его там и не было. Прейдя в себя, наш певун направился за ними. Тени плавно скользили по темным улицам, приближаясь к церквушке в середине села. Ян остановился в тени ближнего дома, наблюдая, как тени входят церковь, и как сквозь окна начинают пробиваться языки огня. Ночные гости уже начали покидать объятое огнем здание, как откуда не возьмись, появились фигуры в рясах, начавшие окружать церковь. Разразился бой, в сполохах пламени можно было различить, как фигуры в рясах по двое и трое набрасываются на своих врагов. Поднялся шум, в окнах домов начал загораться свет. Люди выбегали на улицу, пытались тушить огонь. Но это было равно тому же, что заставить кур плясать под дудку. Этот огонь не был просто пламенем.

Ян бросился подальше от зарева пожара, дрожь охватила его тело, ноги стали ватными и непослушными. Тут он споткнулся и плюхнулся на землю. Причиной столь поспешного плюха, как, оказалось, было, тело в черной рясе.
- Курва мать, - вырвалось у юноши.
- Помоги мне, - холодный, как сталь меча голос, привел его в чувство. В небольшой нише между домов, прижавшись спиной к стене, стоял красивый мужчина в черном плаще. Его разрисованное лицо не было лицом человека. Оно было слишком красиво, слишком божественно для человека. Одной рукой незнакомец сжимал кровоточащий бок, а другой держал изящный меч.
- Помоги мне добраться до леса, у меня есть деньги, я заплачу тебе.

Какое-то время Ян смотрел на это лицо и не знал, что делать. Но миг пролетел, а на ум пришли старые сказки, и веселые лесные гномы, с которыми он играл в детстве. Хоть он и помогал незнакомцу, как только мог, они двигались слишком медленно. Когда они добрались до конюшни, уже было видно, как к лесу бегут люди с факелами.
- Опоздали. – он обреченно опустил глаза.
- Нет, еще есть шанс, спаси нас Памбу. – Ян не хотел сдаваться. 

Они забежали в конюшню. Теперь Ян уже был уверен в том, что его спутник настоящий фэйри, представитель Старшего Народа. И вот сию ожившую сказку наш менестрель, ни сколько не стесняясь, опустил головой в корыто. Вытащив сказку с корыта, Ян схватил пучок соломы и принялся тереть ее божественный лик.
- Твою ма… , что ты де… , чтоб те…, - пыталась изречь очередную мудрость сказка.
Но юный отрок не обращая внимания на подобные мудрости, выгреб из-под коня кучу свежего навоза и принялся обмазывать лицо и шею сказки, которая при этом разразилась отборной бранью.
- Что ты делаешь? Думаешь, если я буду весь в дерьме, инквизиция побрезгует тащить меня на костер!
- Нет, теперь в тебе явно не узнают фэйри, такой себе крестьянский паренек-свинопас - абсолютно спокойно сказал Ян.
  Укрывшись его плащом, они лежали, боясь пошевелиться. Тут дверь распахнулась, и конюшня наполнились отсветами факелов. К ним подошли два монаха с мечами, тыча факелами в лицо, они пристально смотрели на них. Потом, окинув взглядом конюшню, монахи вышли. Остаток ночи прошел в тревожном сне. На улицах то и дело, слышались чьи-то крики. Сельская церковь была саженна дотла, люди были обеспокоены ночным нашествием так же, как и инквизицией.

Где-то прокукарекал петух, солнце еще не взошло, но природа уже проснулась. Небольшую долину, в которой раскинуло свои лапы село, с одной стороны окружал лес, а с другой были поля, на которых трудолюбивые жители села каждый день гнули свои спины. Они работали-работали, и никогда даже не замечали красоту своего соседа леса.
А у леса начинался новый день, и жизнь в нем кипела и бурлила. Лес пел сотней птичьих голосов, блистал различными красками и пахнул свежей хвоей. Это был хвойный лес, лиственных деревьев здесь почти не было – это было царство елок, сосенок, пихт и прочих их родственников.

Открыв глаза в предрассветной мгле, Ян видел, как над корытом склонился высокий красивый фэйри обмазанный говном. Он захохотал. Фэйри гневно взглянул на него. У него были длинные черные волосы, правильные черты лица. Он был высокий и статный, словом, выглядел как типичный представитель своего народа. На взгляд человека все фэйри были красивыми, длинноволосыми, с тонкими чертами лица. Но это такая же, правда, как-то, что все азиаты, безбожные язычники и демоны во плоти.
- Я, конечно, благодарен тебе за спасение моего бренного тела, но если ты будешь потешаться над моим горем, то познакомишься с моим кулаком. – фэйри метнул в него гневный взгляд, и принялся отмывать лицо.
- Ладно тебе не кипятись. Отмывайся быстрей, скоро сюда придут постояльцы двора за лошадьми. Кстати, вчера ты вроде еле ходил, а сегодня порхаешь как мотылек.
- Магия, на благо у меня с собой были зелья, которые превратили мою рану в небольшой порез. Но минусы есть, болит вполне чувствительно. Ты спас мне жизнь так, что я у тебя в долгу. Теперь согласно нашему закону, я буду должен служить тебе, пока не отплачу тем же, хоть ты и не принадлежишь к нашему племени, – серо-зеленые глаза казалось, насквозь пронизывали юношу. 
- Ты не чем мне не обязан и можешь направляться туда, куда держал путь до нашей встречи.
- Нет, ты не понимаешь. – он опустил взгляд на свое отражение в воде.
- Ну ладно тогда познакомимся что ли?
- Можно, меня зовут Эллаир – один из немногих оставшихся фэйри.
- А меня зовут Ян Здыра, и я менестрель, бредущий по этому миру, куда глаза глядят.
- Значит, дальше твой путь станет и моим.




Над молчаливым лесом, солнце бросало свои последние лучи. Оно прощалось с лесом, лаская верхушки сосен. Нежно обнимая эти могучие деревья, которые только под лучами солнца становились пушистенькими деревцами. А лес не хотел расставаться, и тянулся своими ветками следом за лучами, пытаясь ухватиться за них и не пустить солнце за горизонт. И где-то в этой идиллии, на берегу лесного озерца, бередили покой и тишь два голоса.   

- Эй, ну, сколько можно там плескаться, если мы такими темпами двигаться будем, придется ночевать в лесу.
- Хорошо вымыться еще никому, никогда не мешало. А если в лесу будешь ночевать чаще, может и что-нибудь путное с тебя и вырастет.
- Обед для медведя или волка. – пробурчал себе под нос Ян.
- Вместо того чтобы бурчать лучше костер развел бы. Мы заночуем здесь. – сказал Эллаир, методично оттирая следы вчерашнего преображения.
- Почему я? Это же ты должен мне служить, а пока только наоборот получается!
- Ну, ты ведь такой торопыга уже успел помыться. Никогда не понимал вас, людей, предпочитаете вонь городов, чистому лесному воздуху. Лучше спать в какой-то грязной каморе, с кучей блох и большой вероятностью остаться без сапог, чем под сенью вековечных деревьев, наслаждаясь ароматами ночных цветов и звездным сиянием.
- Это наверно оттого, что в грязной каморе никакое лесное зверье не норовит откусить тебе выступающую часть тела, а порой в лесу можно встретить что-нибудь похуже обычного зверья, ожившую сказку можно сказать.
- Это все глупые людские суеверия.

Весело полыхали язычки пламени. Маленький костер горел, освещая двух мужчин. Один мужчина, тихо наигрывающий что-то на лютне, был похож на хорошенькую девицу. Еще большего сходства придавал красный берет, кокетливо сдвинутый на одно ухо. Второй же походил на короля, какими их обычно рисуют в легендах и балладах. Его черные волосы терялись в складках черной одежды, а на поясе висели черные ножны, с мечом, вороненой стали.
- Слушай, а есть то у нас нечего. – Ян грустно поковырял палочкой в костре.
- Наконец-то, мне все было интересно, когда ты заметишь эту маленькую деталь, - фэйри, покопавшись в своей сумке, вытащил оттуда какой-то сверток.
- Что это? Какая-то магическая трава, которая утолит голод? – приободрившись, Ян, оставил лютню, и уставился на сверток.
- Нет, это абсолютно не магическая курица, которую сегодня утром я одолжил у трактирщика. – ухмыльнувшись, сказал Эллаир.
- Что! Ты украл курицу? – парень ошарашено смотрел на своего спутника.
- Ну, да. Нам же надо было что-нибудь, есть сегодня.
- Но ты же фэйри, как же кодексы чести и прочее? К тому же еще вчера ты предлагал мне деньги за спасение.
- Кодексы чести на кражу ради пропитания не распространяются. А про деньги я соврал. Ты определенно наслушался сказок. Небось, еще думаешь, что если я фэйри, то хожу по селам, лечу детей, помогаю людям, спасаю принцесс и караем жестоких панов, которые наживаются за счет простых крестьян.
- А, что разве, нет? – Ян уставился на свои ботинки, одним мигом разочаровавшись в жизни.

С противоположной стороны поляны донеслись какие-то шорохи, и возле костра появилось небольшое существо. Его лицо украшала пушистая борода и кустистые брови. Не менее пышная шевелюра падала на лицо, стирая ту зыбкую грань между бородой и бровями. Одним словом на его лице, кроме волос можно было увидеть, только большой крючковатый нос и глаза-плошки, цвета молодой листвы. Он был одет в какую-то коричневую хламиду, из-под которой выглядывали руки с длинными пальцами, и ноги в березовых лаптях. Эллаир даже не удивился, абсолютно спокойно продолжая разделывать птицу.
- Здравствуйте, здравствуйте, пан менестрель и пан фэйри. – проговорил с каким-то странным акцентом незнакомец, - А я, старичок-лесовечок, живу тут неподалеку. Зовут меня Тимофей.
- А меня Ян Здыра, да ты присаживайся дедуля. – подавив первое удивление, парень вовсю принялся рассматривать деда, он был очень похож на домового, только домовые то в лесу не живут. 
- Чем плох лес, так это тем, что как только запахнет едой, сразу несет каких-то гостей на огонек. – проворчал Эллаир, насаживая куски курицы на палочки, и ставя их над костром.
- Я конечно от угощения не откажусь, но это не было основой моего визита. – Тимофей обиженно выпучил глаза. Его пышные брови при этом начали угрожающе торчать. – я тут, понимаете, живу сам, порой и словцом не с кем переброситься. А вы, фэйри, любите, как я погляжу, себя в чужих глазах очернять. Люди, обычно любят рассказывать, какие они хорошие, а вы вот наоборот.
- Да, потому что стоит какому-нибудь человеку помочь раз, он начинает думать, что ты ангел с неба посланный и боготворит тебя. Стоит помочь второй раз, человек привыкает и думает, что так и должно быть. Потом так начинают думать обо всем твоем народе. А стоит поступить жестоко, и люди шарахаются от тебя, с лицами разочарованных детей, которым пообещали, но не дали конфету. Они почему-то думают, что все в этом мире им должны и обязаны. Начинают вымещать свою злобу и обиду на тех, кого вчера боготворили. – серо-зеленые глаза Эллаира смотрели куда-то далеко в прошлое, где у него была совсем другая жизнь.
- Так вы пошли по принципу, все самое худшее сразу. – Тимофей ухмыльнулся, глядя на фэйри, точнее то, что он ухмыльнулся, можно было определить лишь по шевелению бороды.    
- Устал я от этого, пусть лучше меня считают козлом, чем возносят.
- Но ведь это неправильно, люди просто не поняли вас, а вы не поняли их, - Ян вдохновлено смотрел на Эллаира.
Эллаир скривил губы в усмешке:
- Возможно, и неправильно, но это было давно, и о тех временах остались лишь старые легенды. Ну, хватит языком молоть, еда то уже готова.

После ужина Тимофей поделился и своей историей. Как оказалось он и, правда, был домовым. Всю свою молодость прожил он в доме у мельника, причем у польского мельника. Но вот надоело хозяевам его мелкие шалости – то молоко самогонкой разбавит, то в муку опилок насыплет, а люди потом мельника бранят – пригласили попа, пусть мол, нечистую силу выгонит. Поп с кадилом прыгал, молитвы читал, водой святой брызгал, а толку никакого. А потом проезжали как-то через эту деревню инквизиторские экзорцисты, те были калачи тертые, быстро проказника домового изловили. Он от них в лес, монахи следом, долго по лесу гоняли, пока на ведем не напоролись. Те уж инквизиторам жару задали. И подумал тогда Тимофей, что может и мир повидать стоит, раз из хаты выгнали.
И отправился в долгий путь, где он только не бывал, чего только не видывал, а на старости лет в Чехии поселился в этом вот самом лесочке.
- Спой-ка нам, сынок, что-нибудь. – старичок достал из своей хламиды флягу, и глотнул чистого, как слеза единорога самогона.

                          Мне приснился страшный сон: тронный зал и приговор,
                          Перезвон цепей могильных и дорога на костер,
                          Ледяная тишь тюрьмы, ночь без сна и липкий страх,
                          И слова немой молитвы, что застыла на губах,
                          
                          И нетвердые шаги по дороге в никуда,
                          И в слепом рассветном небе запоздалая звезда,
                          Камни площади большой, а вокруг - людское море,
                          Страх и ненависть в глазах, лишь в немногих - боль и горе.

                          И внезапно страх исчез, словно выросли вдруг крылья,
                          И безумный громкий смех, и врагов моих бессилье,
                          Частый сердца перестук, и душа рвалась на волю,
                          И в безумии хмельном вдруг исчез страх перед болью.

                          Пять ступеней шатких вверх, и в глаза глядится вечность,
                          Вздох ли, крик ли: "Смерти нет! Есть дорога в бесконечность".
                          Пламя рвется к небесам неприступною стеною,
                          Ветер искры разметал, унося меня с собою...

                         Сон ушел, осталась жизнь, ледяной ожог металла,
                         Скрип замка. За мной пришли. Что же, значит, все сначала...
 
И когда последние ноты растворились в тишине, Тимофей молча встал, поклонился певцу и ушел так же тихо и незаметно, как и пришел.
- Ты попал в самую точку, спел о том, чего боится каждый, не принадлежащий к роду людскому. Я тоже склоняю голову перед тобой.

В рассказе использовались стихи Тэм