Разносим на подошвах пустынную пыль, как китайские письма на рисовой бумаге.

Машины больших настоящих людей уехали за город - в них сыновья и дочки, чужие жены, свои парни, собаки, кошки, абажуры, рассаду, смородиновые кусты с корнями в газетных кульках, шомпуры, дачные шмотки, бутылки, переносные телевизоры, нужное забыли, сама дура, посмотри в бардачке.

Самое лучшее время - майские праздники, на перекрестках пусто, ясно и бестолково.
На обеих полосах проезжей части хоть чечетку, хоть качучу каблучками отчудим нечаянно.

Увезли наших девочек на шашлыки с консумацией, ай, ясное дело, там в подмосковных лесах петров крест, бес в ребро, соловьи взасос.

Весна время завязи. Слово за слово. Песнь песней. Акустика.

Оглянись, оглянись, Суламита, мы посмотрим на тебя.
Не оглядывайся, станешь соляным столпом.
Торопись наизусть восвояси, невечерняя.

Высохла краска на оградах, подновляют дорожную разметку, по ночам голоса на полсвета. Шаги.
Бродят по дворам коты-баюны, как снобы на ходулях.

Перемигиваются тунгусскими глазами. Замышляют.

Пустую корзину из грузинской виноградной лозы плетет апрель, перетекает в косоглазую Вальпургиеву ночь, катится с Красной горки пасхальным яичком в луковой шелухе - оно не разобьется.

Если подобраться к исподу Красной Горки, поймать пасхальную крашенку и держать в тепле, скорлупа треснет, на волю выйдет птица Феникс. Попьет хлорной воды из-под крана, поклюет канареечного семени, куплю ей сапоги с молнией, сына родит в августе. Локоть отлежит, сварит кофе с имбирем, волосы покрасить не забыть, левую перчатку не нашла, ты меня звал? послышалось. Тебя к телефону. Птица Феникс выйдет покурить на лестничную клетку и сгорит.

Ей хорошо. Она так умеет.

У птицы Феникс глаза финикийской царевны, удлиненные к слезному канальцу полусладкие мускантные капельки. Хохолок на темечке. У птицы Феникс русые волосы, она не замужем, разведена, аборт, уехала в Америку, лежит в Коктебеле топлесс, оплатила мобильник, купила попугая, похоронила отца, делает кукол би-ба-бо, покупает "Вог", курит "Яву" явскую, явно не хочет умирать, у нее московская прописка, временная регистрация, голубой шарф (он крутится, вертится), она звонит в три часа ночи, говорит слова, птица Феникс рано плачет, у нее курсы. Не ходи ко мне в гости завтра, буду ждать. Христос Воскрес. Вынеси ёлку. После шести я не ем. Дай мне руку, боюсь, боюсь, боюсь.
Говорит птица Феникс. Она боится высоты.

У птицы Феникс золотые ножки, певчая косточка на возвышении ступни, можжевеловый гребешок, косой пробор, старый бисер на груди. Кашляет по утрам. Вышла в свет. Такси ловит в семь тридцать вспять.

Она быстрее всех прожила апрель, моя умница. Она выграла первый приз первого мая.
Моя лента на майском шесте - белая. Ее - голубая, школьная из капрона, или ее вовсе нет, ленты. Откуда у птицы Феникс лента, она ими книжки закладывает. Мои книги, когда тащит их с полок и читает не справа налево и не слева направо, а сверху вниз, как женщины и японцы.
Все свои ленты заложила в мои книги - так и лежат, заложники, голубые, белые, оранжевые, с искрой, атласные, для праздника девочек.

Пришли апрельские гости, раскатили пасхальные крашенки по всем трем пресненским горам.

Не успел поймать, в каком из них ты была, птица Феникс? В том - с двумя желтками, которое досталось соседскому сыну.

Или в другом - с трещинкой и разветвленным луковым шрамом на вареной мякоти белка - которое забрала дворничиха-молдаванка, или в том, самом маленьком, что легло двумя лодочками - бело-желтыми в первые зеленые щи за этот год.

Или в тех, что не глядя отнес на кладбище - положил на землю и ушел, подняв воротник, будто могли окликнуть. Будто ты, матушка, могла окликнуть что ли, трудно разве, один разок, ясное дело, вполголоса на полслова посоветоваться с тобой, с того света пять минут, абонент недоступен, свиньи, нас не соединяют.
ясное дело, там безвоздушная яма, башни-глушилки, гаснет спутниковая связь без толку.

Ты просто сидела на скамейке около своей ограды, курила и смотрела сквозь сонные волосы на ваганьковский непричесанный свет, сто раз прокручивала в глазах мой последний кадр, сузившийся до циркового круга. В том кадре были дымящиеся кучи прошлых листьев, ангела "девицы Марчевской" гипсовое дореволюционное крыло, отрывки облаков, в том кадре я ковылял по-чаплински в кепчонке по пасхальным дорожкам Ваганькова.

И кивала мертвой круглой головой: Так-так, сын. Иди домой. Ставь чай. Буду в семь. Ясное дело.

Феникс, птица, я опять пропустил тебя, я раздал все пасхальные яйца, как и каждую весну.

Опаньки - смотри, там пусто и сям пусто, даже за подкладку не завалилась разменная мелочь, не скучают по карманам зимней куртки просроченные карточки на метро, номерок из гардероба и ключик от ячейки в супермаркете.

Я не боюсь тебя, московская птица. Ты не смерть моя, ты не съешь меня. Мы встретимся в Филях, откусим вафельную трубочку с разных концов, посидим, свесив ноги, на изразцовых утесах Неокесарийского храма на Полянке, я поведу тебя в кафе и мы сбежим, не заплатив, через дорогу, в арки, во дворы, в черти что. Послушаем Утесова, согласимся с Вертинским, купим билет на обзорное колесо или на троллейбус, в Москве заработали фонтаны, пойдем вместе смотреть, успеем.

Мария Магдалина принесет кесарю подарок - протянет на ладони красное яичко с Красной горки.

скажет мария, камень расколот, стражи спят и нет Его там, а значит там, внизу нет никого. Все живы. скажет Мария. он делил хлеб с мытарями и блудницами, Его кровь стала вином, а вино кровью, чтобы больше ничья кровь не пролилась.скажет мария. Он плакал в саду, когда все спали. Смотри, на крашеной скорлупе проступила трещинка - кесарево сечение - трещинка растет - приготовься, сейчас вылетит птица.

Все живы, все сидят за столом на улице и пьют вино, все цари, все Соломоны. Смотри, у меня на ладони живое и красивое. Это тебе, кесарь. Внутри - птица Феникс, которая не умирает никогда. скажет Мария.

Вздор. скажет кесарь. мертвые гниют в земле. скажет кесарь. волга впадает в каспийское море, мочить в сортире, скажет кесарь, лошади кушают овес, скажет кесарь, дождь не польется вверх, стойте справа, проходите слева, скажет кесарь. понаехали евреи и греки, бей иудея и эллина, скажет кесарь, сильный всегда прав, не обманешь не продашь, хочешь жить умей вертеться, скажет кесарь, распни его, скажет кесарь, дважды два четыре, скажет кесарь, Бога нет, гагарин летал Бога не видел, скажет кесарь, россия для русских, скажет кесарь, гоните эту бабу, скажет кесарь, умри ты сегодня, а я завтра, скажет кесарь, что есть истина, скажет кесарь.

Ясное дело, кесарь.

Накось - кесарь, выкуси...

Мария молчит одна на ветру.

Спускается по лестнице, смеется, выпускает птицу Феникс, как воздушного змея.

Суббота накануне Красной горки.

Середина дня и середина улицы.

Шел в магазин, справляться о цене, и на совершенно пустой пресненской улице - в северьянном моем протоке - меж палисадом и однополосным проездом до парка стоял стул.

А на стуле сидела невеста.

Испуганная, как принцесса на прицеле папарацци.
Во всех пристойных случаю кондитерских атласах, салонных рюшах, тюле, с кручеными розами на конском оголовье тяжелой фаты-накомарника. Копытца белых туфель - невеста без места, жених без сапог, а жениха то нет. Встанет невеста, платье останется сидеть без головы, без кистей рук - пустой доспех.

В руках - гвардейский понарошку букет - хризантемы что ли. Гофрированная бумага. Мишура. Взгляд сквозь. Прямая спина опиралась на спинку стула, вся она - как Европа верхом на белом бычке из докучной сказки.

Никого не было рядом - ни прокатного автомобиля с лентами, кольцами и пластмассовыми врастопырку ляльками на капоте. Ни родственниц, ни подружек - просто вынесли стул на пустую улицу, посадили невесту в белых туфлях со скошенными каблуками.

На вынос невеста, на вырост невеста, невеста на полставки, холостыми не стрелять.

Ждет поезда? Прямо посреди улицы причалит свадебный поезд с нашими майскими лентами и колокольчиком "дарВалдая" под дугой - невеста ступит на узорную решетку подножки этой босой туфлей с чужой ноги и скажет: Поехали.

Машинист пустит состав под откос, а невеста закажет чаю, выбросит бросит букет в окно и будет смотреть на телеграфные столбы, на пролеты мостов и станционные киоски. Ей всегда достается верхняя полка у сортира - судьба. Невеста возьмет у проводницы чуть влажное белье, но так и не расстелит. Съест лимонную дольку, когда допьет чай - потому что она невеста и ей все ясно сегодня много много много лет назад.

Во дворе за углом поставили другие стулья, на них положили доски, постелили скатерть, на сгибах серебряную, с накатом, расставили пластиковые стаканы с вином, черным, как йод, судки с одноразовыми закусками.

Ходили гости. Ели колбасу и пастилу. Плясали под магнитофон на все голоса. Лаяла овчарка.
К столу приглашали. Отшутился. Ясное дело.

Прошла суббота, воскресения не заметил, если бы не обстоятельства места...
Достал со шкафа проигрыватель "Вегу-101". Ему 33 года. Слой пыли - с палец. Колонки старые, обшиты деревом. Не трогал лет пять, с тех пор, как был с тобой.

Сдул пыль, поставил иглу на исцарапанную звуковую дорожку, нажал "пуск".

Ждал, что сейчас коротнет с адской силой, полетят пробки и всем электросетям Москвы и Московской области придет окончательный бешбармак.

Я услышал "Стрелка" и "Аннабель" и "Белла чао" и "Долину Радуги" и "Счастливое старое солнце" и "Не задавай вопросов".

Тридцать три оборота. Всесоюзная студия грамзаписи "Мелодия" Дин Рид.
На английском, испанском и итальянском языках.

Левая колонка барахлит. Правая выдает хворостовский старорежимный треск, голос и густопсовые ресторанные басы, теплый воздух из динамика - толчками -в такт.

Проигрыватель работает, хотя по всем показателям должны были перегореть все волоски амперов, затупиться игла, сгореть кожух, вспыхнуть от пыли и времени пересохшие провода, он не приспособлен к жизни, он не имеет права работать, старье, на слом.
Пуск.

Я сидел на полу по-турецки. Галстук висел вкось, как ослиный язык. Пил холодный чай, выжимал пакетик в кружку. Вертел сухой чайный пакетик на ниточке, как Том Сойер, дохлую крысу за хвост.

Писала игла по годовым полосам диска - как по бересте скорописью.

Потом я лег и закрыл глаза. И стал спать по-пластунски, весной. Интересный способ.

Ходил молодец по Пресне, да свалился, не обессудь, Москва.

Высоко, через три этажа сталинских перекрытий, через листовую жесть зеленой крыши сквозит высокая астрономия, попискивает маячками-позывными в астрономии - космонавтика. Спят на небесах бок о бок первые космонавты - собаки Белка и Стрелка скарабеем ползает по обратной стороне луны заводной луноход из магазина игрушек.

По уличным рельсам едет поперек неизлечимый свадебный поезд - силою в сорок тысяч лошадей без малого на подводных крыльях.
Поезд всегда в депо вокруг света в восемьдесят дней.

Раки свистят на Трех Горах художественным свистом, сидит Ваня на диване, чай последний допиват, поезд едет, рельсы гнутся, вьются, вьются, в руки не даются, пляшет девка, не дает, быстрой ножкой ножку бьет в старинном многоярусном театре.

Бог сидит на небеси, хлеб насущный днесь печет, чтобы каждой твари по паре, каждой дырке - по заплатке, всем по рублю с орлом, и по домам спать во весь рост.

Пассажирам в спальном вагоне все ясно: я не успел купить билет, подоспел к вечному обеденному перерыву и сиятельным образом окуснулся на запертое стеклянное окошечко, сказал "пардон" и пошел себе домой, мысленно вальсируя.

Терпим бедствие. Пахнет керосином.
S.О.S. У нас весело. Россия.

На полу стоит "Вега" - 101. Он еще крутит старые диски. Искрит, правда. Корпус расколот.
Стертые виниловые полосы - на них скользит игла вкривь и вкось.
Спасибо товарищу Старости за наше счастливое девство.
В комнате аж три стула (один венский). На каждом из них будет сидеть невеста.
Завтра. В крайнем случае послезавтра. а нет - созвонимся.

Две минуты тому назад кончился апрель.
Щелкнул на проигрывателе рычажок "стоп".
Стопка пластинок перекосилась на половицах.

До свидания птица, Феникс.
До свидания, невеста на стуле.

Кстати, я вас люблю.
Ясное дело.
Дамы и господа.

(с) Орландо
Отсюда: http://users.livejournal.com/felix___/85983.html