Дорога.
Отъезд далеко и надолго - всегда выездной филиал дурдома. Особенно если с двумя маленькими детьми. Пачку памперсов и влажных салфеток - обязательно. Иначе малыша даже не подмоешь, в поезде такие удобства не предусмотрены. Игрушки - непременно, иначе это будут сутки непрерывного кошмара. Посуда. Одежда - и легкая, и теплая, и непременно на вырост, а то за лето из нее просто вылезут оба. Рюкзак-кенгуру. Прыгунки. Бисер - чтобы было чем заняться на досуге. Пара тетрадей - на случай внезапного нападения Музы. Аптечку - а то как же, инфекции сейчас повсюду. Билет - исключительно купейный, потому что в плацкарте детей днем не уложишь. И полно азиатов, а у них своеобразные представления о гигиене. То есть мне-то глубоко до фонаря эти представления. Для меня любой вирус - мясо. Но за малышей боюсь, хотя свекровь всегда ругает меня свиньей и кричит, что я угроблю детей. А я молчу. Ну как объяснить помешанному на чистоте человеку, что в условиях полной стерильности иммунитет атрофируется напрочь? Впрочем, куда-то я не туда заехала...
Когда бедлам в комнате превращается в ряды сумок и пакетов, готовых к отъезду, половина их, не нужная в дороге, упаковывается в рюкзак. Остальное - в баул. Наступает очередь билета. Ой-ой-ой... очереди к кассам закручиваются по залу спиралями. Столько мне не выстоять. Тем более с детьми. Пробираюсь к окошечку, чувствуя, что зеленею - совершенно не выношу спертого воздуха, а в зале вентиляция явно не предусмотрена. У окошечка гортанно переговаривается группа джигитов. Прошу пропустить без очереди - с детьми очень тяжело стоять, Костя вообще еще грудничок, не выдержит... На меня смотрят большими глазами. Отчетливо слышно, как под жесткими курчавыми волосами скрипят шестеренки. Наконец до них доходит. Недоумевают - неужели детей не с кем оставить? Не с кем, к сожалению. Что, спрашивают, муж на работе? На работе, соглашаюсь. И бабушки с дедушкой нет? Есть, как не быть. Только мы как раз к ним ехать собираемся. Огород сажать. А здесь нет бабушки с дедушкой? И здесь есть. Бабушка. Только она с детьми сидеть не станет. У нее свои дела.
Полное недоумение: какие могут быть свои дела, когда тут ДЕТИ??? Мне стыдно. За то, что русские не любят своих детей и внуков так, как это делают джигиты. Меня аккуратно подхватывают и ставят к окошечку, отбирают Костю и делают ему козу, Максиму суют шоколадку и начинают спрашивать, как его зовут. Максим занят шоколадкой и молчит как партизан.
Билеты есть только на послезавтра. Беру. Благодарю. Спасаю усы джигита от цепких Костиных пальчиков. Окончательно зеленею. Пытаюсь грохнуться в обморок, не успеваю - так же аккуратно подхватывают и выводят из зала на свежий воздух. Разгоняют курильщиков - не видите, женщине плохо! - жертвуют Косте усы, суют Максиму еще одну шоколадку. Предлагают довести домой и зарезать бабушку. Вежливо отказываюсь. Пристегиваю Костю на место, беру Максима за липкую шоколадную ладошку и начинаю спускаться вниз по лестнице на вокзальную площадь.
Потихоньку плетусь домой, с трудом поднимаюсь на пятый этаж сталинского дома, отстегиваю Костю в рюкзаке, умываю Максима, загоняю спать, раздеваю Костю, укладываю на диван, совершенно без сил ложусь рядом, сую ему грудь, выстегиваюсь. Ничего, в деревне меня быстро на ноги поставят. Там будет кому помочь, а то все одна, с утра до вечера как белка в колесе... хорошо, что памперсы есть. Если б еще и пеленки стирать - я бы точно не выжила.
Следующий день занят поиском подходящей для детей еды. Растворимые супчики отвергаю категорически. Колбасу тоже. Останавливаюсь на бананах, классической жареной курице и соках. Поезд только в третьем часу дня, как раз успеют пообедать.
В день отъезда кормлю получше, прихватываю вязальную машину, в поезде сразу укладываю детей спать. Поспят, пару часов поиграют, время ужинать - и на боковую. Едем. В купе пусто. Заглядывает проводница, проверяет билет. Придирается - на детей тоже должен быть один детский. Я пожимаю плечами - в кассе знали, что я с двумя детьми, но ничего не сказали. Убегает. Возвращается с начальником поезда. Мне суют книжку с правилами перевозки пассажиров, тычут в какой-то параграф. Снова пожимаю плечами. Мне все понятно, кроме одного - если я предупредила, что у меня двое детей, а мне дали один взрослый, то чего от меня хотят теперь, когда я уже еду? От меня хотят доплаты. Молча вытряхиваю кошелек. Пятьдесят рублей с копейками на постельное белье. Больше денег нет. Мне снова суют книжку. В очередной раз пожимаю плечами. Уходят. Меняю испачканный памперс. Прихожу к выводу, что эти влажные салфетки - отличная вещь. Надо всегда держать дома упаковку на случай отключения воды. Максим в коридоре заводит новые знакомства - кроме меня, в вагоне еще четыре пассажира с детьми примерно его возраста. Таких, как Костя, маленьких нет. На нас ходят смотреть, как на диковину - с грудничком в дорогу! Размышляю над бытом кочевников - для них это было обыкновенным делом. Наверное, я все-таки кочевник. Для меня в этом тоже нет ничего сверхестественного.
Проезжаем Челябинск. Вечер. Снова приходит начальник поезда с проводницей и книжкой. Я устала. Я хочу спать, но спать мне не придется, потому что на моей полке будут спать валетом малыши. А я буду следить, чтобы они не свалились. Мне тычут книжку. Я вежливо посылаю всех из купе, потому что детям пора спать, денег у меня все равно не прибавилось, и виноватой я себя не считаю, потому что честно сказала кассиру про двоих детей. Я полностью согласна с правилами перевозки, но что мне теперь делать - одного ребенка в окошко выкидывать, что ли?
Уходят. Больше не пристают. Всю ночь пытаюсь вздремнуть, лежа на самом краю полки. Не получается. Приходится войти в полубессознательное состояние - этакую полудрему, когда реальность воспринимается еще вполне адекватно, но оценочная работа прекращена. Какой-никакой отдых для моих бедных мозгов, которые полдня канифолили правилами перевозки.
Утро. Кормежка. Первый испачканный памперс. Максим носится по коридору. Костя обрывает занавеску. Вставляю проволочку с занавеской на место. Через полтора часа прибываем. В дверь заглядывает бабушка из соседнего купе. Костя кидается к ней, как к родному человеку, которого давно не видел. Тихо офонареваю - впервые вижу, чтобы мой ребенок так к кому-то кидался! Наверное, эта бабушка очень хороший человек, раз он так к ней рванул. Просит разрешения понянчить. Охотно разрешаю. Начинаю собирать раскиданные вещи и игрушки. Пакую баул, оставив на столике только сок, банан - последний на двоих, и одну игрушку. Возвращаю проводнице стакан и ложечку, постельное белье.
Бугуруслан. Маленькая станция, две минуты стоянка. Рюкзак и баул у двери, Костя за спиной в рюкзаке, Максим на руках. Остановка. Проводница, подобревшая за ночь, открывает дверь и берет Максима. Спускаюсь, снимаю Максима с подножки, ловлю рюкзак и баул. Мне машут руками и обзывают героической женщиной. Смущаюсь и оглядываюсь.По перрону бежит дядя Толя, за ним - папа с мамой. Хватают Максима, рюкзак, баул, ищут Костю. Костя за спиной недовольно вякает - ему не видно, из-за чего шум и суета. Выдергивают его из рюкзака, тискают - впервые видят. Максим тоже получает свою порцию ласки, с отвычки прячется за меня. Отбираю рюкзак. Поезд трогается. Мне машут в окно. Машу в ответ. Идем к машине.

Цыплята.
Дома меня встречает оглушительный гвалт. В коробке у батареи истошно орут цыплята. Обожаю эти крохотные пуховые солнышки. Пока маленькие. К сожалению, через несколько дней у них появляются перышки на крылышках и хвостике, пух становится грязноватым и теряет сочную желтизну. Тогда они уже не такие красивые...
Мама жалуется - плохо растут, начали погибать. Спрашиваю, сколько им. Оказывается, уже две недели! Выношу вердикт: "Мама, у младенцев рахит!" Мама, старый педагог, на мое авторитетное мнение вытягивается по стойке смирно и спрашивает, чем это лечить. Не допускающим сомнений голосом приказываю немедленно вынести детей на солнце. Потому что рахит лечится только солнцем, свежим воздухом и полноценным питанием. Пока папа возится с моими чижиками, хватаем коробку и вытаскиваем во двор. Сдергиваем тряпку. Две секунды обалделой тишины.
С истошным писком цыплята начинают выпархивать из коробки. Несколько минут они только порхают, едва не садясь нам на голову, и при этом орут не замолкая. Радуются, как могут. Потом их внимание привлекает первая травка под ногами. Старательно щиплют, пытаются ловить мух. Беру лопату, отправляюсь в палисадник к навозной куче. В первой же кучке отваленной земли извиваются несколько червей разного размера. Хватаю, пока не расползлись, складываю в клочок газеты, прихваченный из туалета. Копаю дальше, заодно оцениваю готовность земли к посеву. Еще пару дней такого тепла, и можно сажать картошку...
Возвращаюсь во двор. Цыплята уже выщипали всю траву и старательно роются в земле. Кидаю червяка. Он извивается и пытается уползти. Не успевает. В него вцепляются сразу в нескольких местах, рвут на части, жадно заглатывают, давясь от спешки. Кидаю второго. Гвалт, писк, сутолока. Несколько счастливцев с кусочками червя мчатся по двору, на ходу заглатывая добычу, за ними бегут остальные, в надежде отобрать. Вываливаю всех червей в кучку. Локальный армагеддон. Червей хватило всем. Одного, самого толстого и длинного, никому не удалось ни порвать, ни проглотить. Сил не хватило, видимо. Он ползет под коробку. Цыплята косятся на него, но не трогают. Они объелись, жмутся к коробке и закрывают глаза. Им хочется спать. Мне тоже очень хочется спать. Собираем цыплят. Считаем. Не хватает двух. Ищем по двору. Пропажа обнаруживается на завалинке за углом дома: они очень заняты, у них чемпионат двора по перетягиванию червя с заглатыванием. Червяк почти заглотан, осталось около сантиметра посередине, и вот этот сантиметр цыплята не могут поделить. Порвать не получается. Перещипываю червяка посередке, хватаю чемпионов и со словами "победила дружба" сажаю в коробку. Накрываем тряпкой, заносим в комнату. Несколько часов блаженной тишины - ни одного писка. Не считая Кости - этот с писком ползает за котом. У кота истерика из-за выщипанного хвоста. Он прячется под диван и сверкает оттуда похожими на янтарные плошки глазами.
Мама начинает накрывать на стол. Папа вытаскивает Максима из сломанного телевизора. Я потрошу баул и рюкзак, достаю гостинцы, раскладываю по углам пакеты с детской одеждой. Сажусь на диван. Потом ложусь. Потом выстегиваюсь.

Картошка.
Посадка картошки - дело нехитрое. Особенно когда знаешь, с какой стороны держать лопату. Но до лопаты следует целый подготовительный цикл. С тихим восторгом и легким матерком (про себя, естественно) поминаю предков, которые за энное количество поколений вывели науку картофелеводства. На следующий день после нашего приезда начинаем подъем картофеля из погреба для прогрева. Двадцать ведер - обычная наша норма посадки. Озабоченно осматриваю сарай над погребом. Холодновато в тени. Всего пятнадцать градусов. Предлагаю вытащить мешки во двор и сложить возле бани. Там почти все время тень, но значительно теплее. Прогревшаяся картошка всходит быстрее и дает больший урожай. Если еще и позеленеет, совсем хорошо, но сразу на солнце нельзя - даст ростки, те обломаются при посадке, и жди две недели, пока всходы появятся... Перетаскиваем. Укладываем в рядок.
Выносим цыплят. Пока они садятся маме на голову, иду за очередной порцией червяков. Устраиваю новый локальный армагеддон. Цыплята явно набрались опыта со вчерашними червями, или инстинкт проснулся, не знаю. Но с этими справляются мигом, даже с самыми толстыми и длинными.
На ночь мешки затаскиваем обратно в сараюшку. Хоть и май, а могут быть заморозки. Утром вытаскиваем обратно. Выносим цыплят. Устриваем локальный армагеддон. Иду на поиски крапивы и одуванчиков. Нахожу то и другое за гаражом, рву несколько пучков, подвешиваю на ниточках к коробке. Дикий ажиотаж в цыплячьих рядах. В считаные минуты от пучков остается несколько жалких охвостышей.
После полудня рассыпаем картошку по двору тонким слоем, гоняем кур и грачей. Цыплят не гоняем - у них еще сил не хватит проклевать клубень, и цыплята радостно носятся по картошке. С позавчерашнего дня они заметно окрепли от червячной диеты, и мама радуется, что пока ни один не сдох. Про себя тихо сплевываю и начинаю сматывать клубок из пасмы "Ириса". Надо бы платье связать, что ли...
Вечером картошку собираем и затаскиваем в сараюшку. А на следующий день начинаем сажать.
Первые два ведра улетают в охотку, пока лопата в руках легче перышка, ноги и спина легко гнутся, а назад оглядываться еще нет смысла. Потом постепенно руки и ноги наливаются тяжестью первого утомления, но приходит второе дыхание, вырабатывается рабочий ритм, и уже автоматически копаешь лунки, успевая порадоваться теплой свежести воздуха, его чистоте, уже отдающей первыми ароматами трав, весенних цветов и молодой листвы. Земля, влажная и теплая, тоже пахнет, но по-своему. Густой и пряный запах стелется понизу, его ощущаешь особенно остро, когда нагибаешься выдернуть ползучий корень вьюнка или пырея из лунки.
После восьмого ведра приходит вторая усталость. Уже почти половина огорода засажена. Прибегает Максим. Мама приносит Костю, его пора кормить. Устраиваюсь с ним на солнышке, даю грудь. Мама хлопочет вокруг - переживает, не было бы грудницы, ветер довольно свежий. Костя жмурится, морщит крохотные бровки и носик, причмокивает. Проголодался...
Мы тоже проголодались. Пока Максим с видом ответственного работника топает вдоль ряда лунок и бросает картофелины, то и дело спотыкаясь о кочки, решаем, что не мешало бы и пообедать. Побросав лопаты и ведра, идем домой. Возмущенный Максим плетется за нами и нудит, что надо сажать дальше. Обещаем, что непременно будем сажать еще, но сначала надо как следует покушать, а то сил не будет.
После обеда обязанности разделились. Я остаюсь с Костей, мама режет клубни на куски, по два-три глазка на кусок, папа носит мешки с резаной картошкой на огород, а Максим путается у всех под ногами и мешает по мере возможностей.
Наконец Костю у меня забирают. Иду на огород, спотыкаясь о Максима. Усталость еще не сильная, но уже ощутимая. Ничего, пока еще можно поработать. Если сил хватит, посадим сегодня. Вместо папы приходит мама. Начинаю нервничать: папа может и уснуть перед телевизором, и за ребенком не уследит наверняка. Через час не выдерживаю, посылаю Максима посмотреть. Максим прибегает и говорит, что деда храпит, а Костя плачет. Бегу. Костя не просто плачет, а надрывается. Папа действительно храпит. Чертыхаюсь, одеваю Костю потеплее, тащу на огород вместе с покрывалом. Стелим покрывало на засаженное место, укладываем Костю на животик, даем поиграть бабушкиным платком. Сажаем дальше. Еще через час мама забирает Костю и уходит. Приходит невыспавшийся папа, приносит еще мешок. Последний.
Заканчиваем посадку уже в сумерках. Устала до дрожи в коленках. Тащусь по меже, волоку за собой лопату и Максима. Максим выстегивается на ходу, но требует продолжения банкета. То есть посадки. Обещаю, что осенью мы будем выкапывать картошку обратно. Отмываю ребенка, отмываюсь сама, укладываю детей спать, ложусь рядом с Костей, сую грудь. Выстегиваюсь.

Петух.
Утром прямо под ухом раздается истошное "Кукареку!" Подпрыгиваю, просыпаюсь. Напуганный Костя начинает орать. Успокаиваю Костю, укладываю досыпать, пытаюсь вздремнуть. Петушиный вопль повторяется. Снова подпрыгиваю. Костя снова вопит. Прибегает мама. Сую ей Костю, вылетаю во двор. На завалинке, прямо под окном, сидит петух и надувается от важности. Подбираю старую калошу и швыряю в петуха. Попадаю. Подавившись очередным надрывным "Кукареку!", он кубарем летит с завалинки, позорно кудахчет и ныряет под ворота. Затыкаю дырку под воротами калошей. Возвращаюсь домой. Спать уже не хочется. Костя успокоился и таращит на меня удивленные глазенки. Кормлю его, несу на кухню. Там Максим достает бабушку, чего-то от нее хочет. Никто не может понять, чего именно. Наконец через наводящие вопросы выясняется, что нужно идти сажать картошку. Объясняем, что уже все посадили. Очень расстраивается, но за карамельку согласен утешиться.
Устанавливаю вязальную машину, гоняю на разных плотностях вязки, подбирая лучший вариант. Пряжа очень тонкая, приходится вязать самой плотной. Путаясь в рядах и петлях, высчитываю количество на дециметр, обмеряю себя, тихо ужасаюсь - какая я стала толстая! Интересно, это насовсем, или я еще похудею?
Укладываю Костю спать. Ложусь вздремнуть. Прямо под ухом раздается истошное "Кукареку!" Подпрыгиваю, вылетаю за дверь, по дороге хватая пару старых тапок. Дырка под воротами заткнута, значит, этот гад прокрался в обход. С наслаждением гоняю петуха по двору, швыряя в него тапками, пока он, икая, не забивается в сараюшку. Закрываю его там, иду домой. Укладываю разоравшегося Костю. Ловлю себя на мечте о супчике из петуха.
Новое утро начинается все с того же - под ухом раздается истошное "Кукареку!" Тапков мне уже мало. Гоняю петуха старым сапогом. Супчик становится все более желанным. Я уже почти чувствую его аромат и вкус. Но петуха все-таки жалко - красив, паршивец. И голос звонкий. Вот если б еще не манера орать именно под тем окном, где я укладываю ребенка...
Пытаюсь сдвинуть режим дня и укладывать Костю попозже. Тем более, что у него как раз переход с двухразового дневного сна на одноразовый. Вместо двенадцати дня он ложится в половине второго. По идее, петуху уже пора прокукарекаться и замолчать. Костя, умаянный, засыпает мгновенно. Немедленно под ухом раздается истошное "Кукареку!" Костя вздрагивает, но не просыпается. Вылетаю из дома, схватив половую тряпку. Экзекуция продолжается, пока мы оба не падаем от изнеможения: и я, и петух. Супчик прямо-таки просится на язык. Беру петуха за хвост и вышвыриваю за ворота.
Как бы я ни исхитрялась, как бы ни меняла время укладывания, он всегда угадывал точно к этому моменту. Стоило ребенку закрыть глазки, как за окном раздавался петушиный вопль. В конце концов я стала укладывать Костю в зале, а не в спальне. Там истерические кукареканья все равно были слышны, но уже намного тише, и Костя уже не просыпался. Но супчик из петуха продолжал маячить перед моим внутренним взором.
В конце лета, когда мои рахитики подросли и превратились в ладненьких петушков и курочек, встал вопрос о том, кому оставаться куриным хозяином, а кому идти на лапшу. Из молодых петушков самыми бойкими были два - те самые чемпионы, которые не могли поделить червяка в день моего приезда. Оставили обоих. Здоровая конкуренция - залог качества.
А того паршивца, который все лето изводил нас своими воплями, мама сварила нам в дорогу, когда мы собрались обратно...