Старшие братья. Дмитрий Быков об Аркадии и Борисе Стругацких

За последние 20 лет прогнозы Стругацких сбывались многократно, опасения их подтверждались, предложенные ими выходы обсуждались, а цитировался чаще них, кажется, только Шварц с «Драконом». Пришло время обозначить их эстетические и мировоззренческие приоритеты.
Ответ на главный вопрос: почему именно Стругацкие чаще других оказываются правы – дает Дмитрий Быков.

Мысль разгонялась до сверхчеловеческих скоростей
В Киеве – одном из немногих мест на свете, где возможны еще дискуссии о русской литературе – ко мне подошли после лекции два читателя: один лет двадцати, другой лет пятидесяти.
– У вас очень часто упоминаются Стругацкие, – сказал молодой, – и можно подумать, что они главные русские мыслители двадцатого века...
– Не только русские, – сказал старший, – не только мыслители и не только двадцатого.
С этой точкой зрения я солидарен не только поколенчески.
Аркадий и Борис Стругацкие – самые главные сегодня русские писатели, потому что во время совместной работы их мысль разгонялась до сверхчеловеческих скоростей, им удалось – как бывает при движении на очень больших скоростях – увидеть будущее советского проекта, историю которого они в метафорической форме писали, и очертить круг проблем, с которыми нам придется сталкиваться сегодня. Трифонов, Аксенов, Искандер – их ровесники и друзья – по праву называются сегодня великими, и весьма возможно, что в глазах современников они скорей превосходили Стругацких (хотя отлично знали им цену).
Просто так уж сложилось в России, что фантастика тут проходила по жанру легкой, развлекательной литературы – и потому в ней удавалось сказать больше, и цензура не так ее давила. Потом, правда, опомнилась и вытеснила Стругацких из «Невы» и «Юности» в журналы типа «Байкал» и «Знание – сила». А в мире-то сразу поняли, с литературой какого класса имеют дело: среди современников Стругацкие были самыми переводимыми, издавались в Штатах и Японии.

Не любите Стругацких? Вы просто не читали их книги
Богатая и бурная жизнь Аркадия (1925–1991) и Бориса (1933–2012) Стругацких освещена подробно и многообразно. Так что биографии АБС мы тут подробно не касаемся: напомним, что Аркадий и Борис Стругацкие – сыновья политработника, комиссара, впоследствии искусствоведа Натана Стругацкого и учительницы Александры Литвинчевой.
Стругацкие были страстными читателями фантастики и быстро поняли, что могут писать лучше большинства современников. Сначала они – на пари с женами – сочинили «Страну багровых туч», имевшую огромный успех. Путь ее к читателю оказался негладок: вещь, задуманная в 1951 году Аркадием, на две трети написанная им и законченная Борисом, была дописана в 1957 году. Но издана Детгизом только два года спустя, когда уже были опубликованы повесть Стругацких «Извне» и несколько рассказов.
После этой первой книги, которую сами Стругацкие впоследствии оценивали сдержанно и даже неприязненно, называя «беспомощной и нелюбимой», они выработали собственную систему работы – писали, как Ильф и Петров, преимущественно вместе, то есть обсуждали идеи во время рабочих встреч, делали домашние заготовки, а писать старались в домах творчества, в основном в Комарово. Аркадий Натанович на встрече с читателями (он приезжал в составе авторов «Невы» в апреле 1986 года, и я на этой встрече был) на вопрос об оптимальной технологии совместной работы ответил, что за рабочий стол надо определенно садиться вместе.
Хороша или плоха была эта первая вещь – она обозначила главную особенность Стругацких: умение писать увлекательно – так, чтобы читательский глаз «прилипал к строке». Моя собственная любовь к ним началась с «Попытки к бегству» (1962), прочитанной в восьмилетнем возрасте: я впервые тогда столкнулся с текстом, который физически невозможно отложить в сторону – вот как я начал читать его в шесть вечера, так и не отрывался до полуночи, дочитывал с фонариком под одеялом. Вне зависимости от своего наивного утопизма первая вещь Стругацких навербовала им десятки подростков-сторонников, которые с тех пор ждали каждого их текста, подсели на них навеки; это удивительный их дар – сразу вербовать читателя в свои ряды, так что стараешься немедленно найти все остальное, что они написали, и проходишь их огромный путь вместе с ними.
Изобретательность, умение выдумывать таинственное и страшное, энергичный стиль,обаятельные диалоги, исключительное чувство ритма – все это в русской литературе встречается крайне редко. Стругацкие уже в первых повестях и рассказах вышли на главные свои проблемы, и когда в 1964 году появилась повесть «Трудно быть богом», репутация их в качестве ведущих мастеров жанра была уже прочна. Так что, если читатель заявляет вам, что не любит Стругацких, он их скорее всего просто не открывал.
А дальше началась головокружительная эволюция – с каждым новым текстом они вырастали на две головы... что в их случае и естественно.

Эпоха доброты
Первый цикл повестей (или романов, как все чаще называют их теперь) – так называемый «Мир Полудня», получивший свое название по повести «Полдень, XXII век». В сущности, это не повесть, а цикл рассказов, и преобладающее настроение их – радость, азарт открытия, гордость за родчеловеческий. К циклу «Полудня» примыкают «Стажеры», «Далекая Радуга» (вероятно, моя любимая вещь Стругацких), «Путь на Амальтею», «Хищные вещи века». Можно сказать, что и центральное произведение Стругацких – трилогия о Каммерере – связано с «Миром Полудня» общими героями и проблемами.
Стругацкие не скрывали, что сочинили мир, в котором хотелось бы жить им самим: мир, в котором работать интересней, чем жить. Оба они признавались, что исходили именно из того, что человек живет, чтобы работать, а не работает, чтобы жить, но Борис Натанович иронически замечал, что допускает и обратное. В самом деле, утопия Стругацких рассчитана на людей, у которых есть интерес к непознанному, жажда знаний (и славы), цель в жизни, грубо говоря. Их героями стали амбициозные физики и лирики начала шестидесятых, Стругацкие верили, что это поколение сумеет вытащить страну из вечного хождения по кругу, и герои их ранней прозы – Быков, Жилин, Горбовский – в самом деле необычайно обаятельны.
Именно о Горбовском поздние, зрелые Стругацкие сказали едва ли не самые искренние свои слова: «Он был как из сказки: всегда добр и поэтому всегда прав. Такая была его эпоха, что доброта всегда побеждала. «Из всех возможных решений выбирай самоедоброе». Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое прогрессивное и уж конечно не самое эффективное – самое доброе! Он никогда не произносил этих слов, и он очень ехидно прохаживался насчет тех своих биографов, которые приписывали ему эти слова, и он наверняка никогда не думал этими словами, однако вся суть его жизни – именно в этих словах. И конечно же слова эти – не рецепт, не каждому дано быть добрым, это такой же талант, как музыкальный слух или ясновидение, только еще более редкий». Эпоха добрых решений довольно быстро закончилась – «Мир Полудня» вступил в серьезный кризис. Догадывались о его неизбежности не только Стругацкие: Алексей Герман в экранизации «Трудно быть богом» допустил, что Румате просто некуда будет возвращаться из Арканара – на Земле появились свои проблемы.

Искупительная жертва
«Трудно быть богом» и «Попытка к бегству» – два самых пессимистичных произведения цикла, в которых добрые и жизнерадостные герои Стругацких, жители мира, где словно царит вечный Полдень, побеждены болезни, неравенство, война, сталкиваются с историей как она есть.
В «Трудно быть богом» впервые прозвучала мысль, которую все чаще повторяют сегодня: «После серых приходят черные». Мир, в котором торжествуют посредственности, скатывается к фашизму, и это один из фундаментальных законов истории. У Руматы, которого на самом деле зовут Антон и который послан в Арканар в качестве прогрессора с Земли (прогрессорами называют историков, пытающихся ускорить ход вещей на отсталых планетах), есть лишь два способа изменить участь арканарцев. Во-первых, он может спасти немногих, опередивших свое время: ученых, книжников, поэтов. Во-вторых – на этом варианте в своей экранизации сосредоточился Герман, – он может погибнуть на глазах у местного населения и стать основателем учения вроде христианства: без искупительной жертвы ничего не получится. Только свободное, жертвенное, ироническое и милосердное учение вроде христианского способно запустить механизмы истории – экономическая логика тут бессильна.
К идее прогресса и прогрессорства сами Стругацкие со временем охладели. В одном из немногих сохранившихся телеинтервью Аркадий Стругацкий, выступая перед ученой аудиторией, говорит: «Ситуация контакта землян с высокоразвитым инопланетным разумом привела бы не только к религиозному помешательству, но к взрыву колоссальной безответственности – детей перед родителями, старших перед младшими и так далее». В переходной и как бы бродящей повести «Малыш», которую авторы недолюбливали и которая между тем оказалась прорывной, в печальной повести «Парень из преисподней» Стругацкие констатировали принципиальную невоспитуемость человека, невозможность контакта между двумя людьми двух эпох (это не говоря уж о неантропных формах бытия). Гаг, образцовый солдат, попавший в коммунистическое завтра, делает все возможное, чтобы вернуться в свой ужасный мир, потому что в нем он дома.
Этот убогий триумф ощущают сегодня все российские Гаги, вернувшиеся в родную несвободу: им не хочется, чтобы их кто-то воспитывал, за уши тащил к свету. Они тут на месте – среди сломанных костылей, телег, вечного дождя и мокрого железа. И ничего другого им не надо.

Теория воспитания
Одно из главных достижений Стругацких и едва ли не самый спорный пункт их философии – так называемая теория воспитания, которая стала на Земле грядущих веков одной из главных дисциплин. Стругацкие исходили из того, что, во-первых, всеобщая грамотность потребовалась от людей лишь после промышленной революции XVII века. Homo sapiens – лишь промежуточная ступень эволюции, должен появиться Человек воспитанный, у которого есть не только базовые знания, но и некие поведенческие навыки, мораль на уровне инстинкта, отсутствие потребности в самоутверждении, трансформация агрессии – в экспансию, жажды лидерства и доминирования – в жажду познания и освоения нетронутых территорий. Стругацкие резонно предполагали, что для формирования Человека воспитанного потребуютсянепредставимые катаклизмы и перевороты такого же масштаба, как Вторая мировая война: без этого человек не сможет задуматься о том, что творит.
Во-вторых, по мысли Стругацких, воспитание ребенка не может быть делом непрофессионалов. Они полагали – и тоже вполне резонно, – что нельзя доверять здоровье знахарю, а родители по отношению к ребенку являются такими же знахарями. Воспитание детей, полагали Стругацкие, должно стать всемирной задачей, решать которую будут в интернатах лицейского типа. Прототипом такого интерната представлялся им Колмогоровский лицей в Москве, ФМШ в Новосибирске, а отчасти и пушкинский лицей, воспитавший лучших представителей российского общества в первой половине XIX века. Эта часть наследия Стругацких до сих пор вызывает самые жестокие споры, но они были убеждены, что с 5 до 15 лет как минимум школьник должен воспитываться вне дома – с правом немедленно покинуть лицей в случае сильной тоски по дому или несовместимости с ровесниками. Стругацкие со времен «Далекой Радуги» решительно осуждали родительский эгоизм, не дающий матерям расстаться со своими чадами: человеку нужна не только родительская любовь, но и самостоятельность. Наилучший пример своей педагогической утопии Стругацкие предложили в рассказе «Злоумышленники», восходящем отчасти к циклу Киплинга «Сталки и компания». Совсем молодым переводчиком Аркадий Стругацкий работал над переводом этой книги, тогда же он придумал термин «сталкер» – от английского stalk (красться, выслеживать).
Главной задачей педагогики Стругацкие считали выявление изначальных, природных склонностей детей и развитие их способностей. Именно таинственным даром – сразу видеть главную способность ребенка – наделен один из самых задушевных и отталкивающих персонажей Бориса Стругацкого, главный герой его последнегоромана «Бессильные мира сего» Стэн Агре, называемый также сэнсеем. Это трезвый, почти брезгливый автопортрет самого Бориса Стругацкого в окружении участников его семинара фантастики – блестящих писателей, из которых, однако, выросло совсем не то, что он растил, потому что на пути всех наших начинаний лежит «проклятая свинья жизни». Впрочем, может быть, именно эта проклятая и благословенная свинья спасает от осуществления не только наши утопии, но и антиутопии.

«Жестокость – это всегда жестокость»
Примерно с 1966 года Стругацкие описывают в основном эволюцию советского проекта – великой умозрительной утопии, превратившейся в свою противоположность. Это и естественно: тем, кто претендует на создание прекрасных новых миров, надо досконально знать, чем однажды уже закончилось строительство прекрасного нового мира.
Гомерически смешная повесть «Понедельник начинается в субботу» рассказывает о том – не только о том, конечно, но и об этом в частности, – как советская бюрократия задушила шестидесятническую утопию. Как молодые герои тогдашних фильмов и книг «Иду на грозу» и «Девять дней одного года» вынуждены идти либо в конформисты, либо в диссиденты. НИИЧАВО – Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства – стал прототипом Института в «Улитке на склоне» и прообразом бесчисленных советских НИИ, где изучали вот именно ниичаво, полное и беспросветное. Атмосфера в этих НИИ была иногда живая и творческая, но чаще гнилостная, и верх в таком НИИ с высокой долей вероятности брал карьерист от науки, демагог и дурак Амвросий Амбруазович Выбегалло. Имя этого персонажа весьма наглядно демонстрирует эволюцию советского проекта от идеалов французского просвещения к вульгарному почвенничеству.
СССР и был таким Амвросием Амбруазовичем, трудившимся над искусственным выведением кадавра с мгновенно удовлетворяемыми потребностями. Фраза «Кадавр жрал» немедленно ушла в народ и оптимально характеризовала последние, маразматические годы советской власти. Продолжение «Понедельника» – мрачную «Сказку о тройке» – удалось напечатать лишь в журнале «Ангара», главред которого Юрий Самсонов был уволен.
«Гадкие лебеди» стали первой книгой Стругацких, опубликовать которую в СССР не удалось вообще – ни в книге, ни в журнале, ни полностью, ни частично. В чем тут было дело – сказать трудно, вещь-то почти не крамольная, просто во многих отношениях чужая. Современный (капиталистический, конечно) город, в котором существует таинственный лепрозорий – там содержатся больные неконтагиозной генетической болезнью вроде проказы. Мокрецы, по мысли Стругацких, – гости из будущего, которые надеются изменить свое прошлое; в повести об этом ничего не сказано. Их еще называют «очкариками» из-за синих кругов под глазами, что заставляет некоторую часть читателей видеть в мокрецах интеллигенцию. Мокрецы имеют особое влияние на детей, которых учат странным, небывалым искусствам. Дождь фактически смывает городскую реальность, упраздняет ее со всеми ее ужасами, пьянством, воровством, коррупцией – и на глазах главного героя, писателя Виктора Банева, на очищенные улицы выходят те самые счастливые дети, у которых есть все – и удивительные таланты, и юмор, и взаимопонимание, нет только милосердия. И Банев, идя вместе с ними по улице, думает: все это хорошо, но не забыть бы мне вернуться. Вернуться, видимо, туда, куда в конце концов вернулся «парень из преисподней»: в родной ад. Потому что, как говорит он сам этим продвинутым детям во время встречи с ними в их столь же продвинутом лицее: «Вы, наверное, этого не замечаете, но вы жестоки. Вы жестоки из самых лучших побуждений, но жестокость – это всегда жестокость. И ничего она не может принести, кроме нового горя, новых слез и новых подлостей... Ворон ворону глаз не выклюет, жестокостью жестокость не уничтожить. Ирония и жалость, ребята! Ирония и жалость!»

Пикник на обочине СССР
Но самой известной книгой Стругацких – в том числе благодаря многочисленным переводам и экранизации под названием «Сталкер» – стал «Пикник на обочине». Сами авторы многократно рассказывали, что придумали историю, наблюдая именно остатки пикника на комаровской обочине и представив весь этот пластиковыймусор глазами муравья. Но тут есть известное лукавство – «Пикник» вырос из старого рассказа «Забытый эксперимент», где действие уже происходило в «зоне». А «зоной» этой, полной мутантов, было пространство забытого эксперимента над природой времени. Именно таким экспериментом был советский проект, и не увидеть этого в «зоне», описанной Стругацкими, довольно трудно.
Вот как характеризует ее сталкер Рэдрик Шухарт, он же Рыжий: «Всё правильно. Городишко наш дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас, говорю, это дыра в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мир накачаем, что всё переменится. Жизнь будет другая, правильная, у каждого будет всё, что надо. Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут. А когда знание будет, мы и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся. Вот такая у нас здесь дыра...»
Да, Советский Союз был дыра и даже зона. Но он был зоной посещения – его посетил Бог: так в России говорят о пожаре или эпидемии. Бог не заботится о комфорте принимающей стороны. Но он пришел сюда, и зоркие люди вроде Блока его тут увидели. Да, СССР был зоной, но в эту зону мы до сих пор таскаемся за хабаром. И мутанты вроде Стругацких могли появиться только в ней.
Они дали лучшее описание СССР, какое могла предложить литература, не только советская, а мировая; и советская цензура, почувствовав этот сквознячок, еще как-то пропустила журнальную публикацию повести в «Авроре», но книжную задержала на долгих 8 лет, и то после 200 поправок.

Волны гасят ветер
Центральным текстом Стругацких, который до сей поры порождает множество взаимоисключающих интерпретаций, стала трилогия – «Обитаемый остров» (1969), «Жук в муравейнике» (1979) и «Волны гасят ветер» (1984).
Тут тоже сошлись главные их темы – прогрессорство, воспитание, борьба с всесильным и непобедимым тираном, – и именно здесь впервые прозвучал их главный вывод, к которому сегодня мы подошли вплотную. Сформулирован он в «Меморандуме Бромберга» – вступительной части «Волн»:
«Первое: вступление человечества на путь эволюции второго порядка означает практически превращение хомо сапиенса в Странника.
Второе: скорее всего далеко не каждый хомо сапиенс пригоден для такого превращения.
Резюме:
– человечество будет разделено на две неравные части;
– человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру;
– человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую;
– человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой».
Насчет сверхцивилизации, как любил говорить сам Борис Натанович, дело темное – неизвестно же, делом чьих рук были таинственные эмбрионы в «Жуке» (кто знает, тот знает, а кто не читал, тому не объяснишь).
Но несомненно, что сегодня мы действительно стали свидетелями и участниками разделения человечества на два биологических вида, и именно этим разделением, которое предсказал еще Уэллс в «Машине времени», объясняются все сегодняшние конфликты. И раскол Америки на трампистов и антитрампистов, и конфликт на востоке Украины – его следствия. Те, кого Стругацкие назвали люденами, то есть продуктами эволюции второго порядка, уже здесь.
Собственно, они здесь давно. Они появились в конце XIX века после бурного научного и культурного рывка. Их появление зафиксировал Ницше, обнаруживший у них признаки новой морали. Именно желанием бросить в топку этих людей, грозивших непоправимо и радикально изменить мир, была продиктована беспричинная вроде бы Первая мировая война. Первое поколение модерна она превратила в «потерянное». Но люди этого типа выросли снова – и понадобилась Вторая мировая война, чтобы затормозить прогресс еще основательнее. Тем не менее уцелевшие их представители успели создать термоядерное оружие, сделавшее новую мировую войну окончательно невозможной, – не зря академик Сахаров считал себя миротворцем. И новое поколение этих люденов уничтожить уже не удастся – они поднимаются по всему миру. Правда, как и предсказали Стругацкие, они существуют в немногочисленных ячейках – вроде описанного АБС «Института чудаков» под руководством Логовенко. Логовенко явно восходит к Божественному Логосу, но выживает только в логове.

Как стать люденом?
Разделение человечества – без всякого инопланетного вмешательства, строго эволюционным путем – на две эволюционные ветки, по-видимому, входит в Божественный план, и взаимного истребления этих эволюционных веток не будет, поскольку, как и предсказали Стругацкие, людены научатся быть невидимыми для людей. Иначе они вызывали бы у них иррациональный ужас и бешеное раздражение, которое испытывают обитатели поселка Малая Пеша при виде непонятных существ, похожих на кули. Правда, кто-то запомнил этих существ пушистыми, добрыми и пахнущими земляникой. А кто-то – умоляющими о помощи. Примерно так воспринимают многие сегодняшних своих противников: то омерзительными, то прекрасными, то несчастными. И соединить это в рамках, так сказать, одной ценностной парадигмы уже невозможно.

Человечество разделилось, и, слава Богу, одна его часть научилась быть невидимой для другой – так что войны останутся локальными. Все устроилось наилучшим образом: какая-то часть – то есть людены – попадет в «солнечную комнату», в которой оказался в конце концов Тойво Глумов. Они научатся связываться с нами, но систематически с нами контактировать не будут. А остальные будут и дальше смотреть телевизор и жить в том мире, который для них контрастен. Просто у нас будет не один мир, а два: один будет быстро эволюционировать, а другой – медленно деградировать.
Жаль только, как и предсказали Стругацкие, что в мире люденов туговато будет с иронией и милосердием. Но что поделать – мир, условно говоря, Донбасса сделал все, чтобы в мире Киева относились к нему без иронии и милосердия (я только что вернулся с Украины и прибегаю к этой метафоре, но вы можете подобрать любую другую). Отсюда и беспрерывные споры о том, что делать с Донбассом: попытаться интегрировать или отгородиться стеной. Мир Донбасса не хочет, чтобы его интегрировали. Что будет делать Киев – пока непонятно. Может быть, получится так, что он просто исчезнет с радаров прежнего мира: ведь нынешняя Россия, прямо скажем, совершенно не видит Украину. Она видит на ее месте ужасный фантом, а реальная страна попросту не помещается, как сказали бы те же Стругацкие, в темпе ее восприятия.
Нам предложена самая интересная коллизия в истории человечества: разделение его на две части, неравные по количеству и возможностям. И очень хорошо, если это разделение, детально предсказанное Стругацкими, не затронет лично вашу семью. Но что, если ваши дети исчезнут из поля вашего зрения и в свою очередь не захотят видеть вас? И где критерий, по которому произойдет это разделение? Стругацкие выдумали зубец «Т» в ментаграмме, но что разделит нас сегодня? Уж явно не понятие о добре и зле.
Это разделение – главное событие и главная проблема ХХ века. Трудность в том, что второй планеты нет и сбежать некуда. Придется уживаться на этой, а вот какой ценой – об этом рассказывает фильм Константина Лопушанского «Гадкие лебеди», экранизация повести Стругацких с точностью до наоборот.

Не дай себя одурачить
Аркадий и Борис Стругацкие были гениальными писателями, которым – едва ли не единственным из всего ХХ века – удалось воспитать плеяду учеников.
Учениками Стругацких были не только все лучшие русские фантасты, но и миллионы преданных читателей, которых хоть и удалось частично оболванить во времена «русской весны» (они же в значительной степени ее и придумали), но не удалось одурачить навеки. Постепенно мозги у них становятся на место, и они понимают, что столкнулись лишь с еще одной попыткой Гомеостатического Мироздания («За миллиард лет до конца света») сохранить положение вещей как оно есть.
А не получится. Гомеостазис всегда проигрывает, потому что человек развивается – хоть и медленно, и непредсказуемо, и с неизбежными отступлениями лет на 20–30 после каждого рывка на 50–100.
В этом развитии братья Стругацкие – главные наши спутники, и это они не дадут нам сойти с ума от радости после нашей неизбежной победы. Есть Корнелий Яшмаа – и есть Гаг, и самое правильное – оставить Гага дома, не воспитывать Малыша, не ломать жизнь Абалкину. Прошлое и будущее беспощадны друг к другу. Жаль, что в настоящем они пересекаются. Хорошо бы их как-то развести.
Превратиться из тех, кто смотрит телевизор, в тех, кому он не нужен, очень трудно, почти невозможно. Для этого превращения нужно читать Стругацких. Лично я другого пути не знаю.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник+» №11-2019 под заголовком «Старшие братья».
-----------------------------------------------------------------------------
Отсюда: https://sobesednik.ru/kultura-i-tv/20191118-starshie-bratya?fbclid=IwAR021qhQhFoXWj80QnhhLKuS58POV4hDUQQn42tsaSBoBWWKzvwWFC5AJ0Y

Извините, пожалуйста.

Еще раз извините , пожалуйста. Помимо восхитительного пассажа об "условном Донбассе" - его я комментировать не могу, мне не хватает словарного запаса - я пытаюсь постичь, как нужно было исхитриться так прочитать Стругацких. И не могу понять. Я особенно имею в виду "Искупительную жертву". Я не в силах постичь, как можно было так прочесть "Парня из преисподней", в упор не заметив финала. Как, упомянув "Попытку к бегству", можно было наглухо не услышать и не увидеть это вот:

Цитировать:

— Как это будет делаться конкретно… — Антон пожал плечами. — Что ж, если придется стрелять, вспомним, как это делается и будем стрелять. Только, по-моему, обойдется без стрельбы. Пригласим, например, этих желающих странного на Землю. Начнем с них. Они, наверное, захотят уехать отсюда…     Саул быстро вскинул и снова опустил глаза.     — Нет, — сказал он. — Только не так. Настоящий человек уехать не захочет. А ненастоящий… — он снова поднял глаза и посмотрел прямо в глаза Антону. — А ненастоящему на Земле делать нечего. Кому он нужен, дезертир в коммунизм?

И процитированное "Не забыть бы вернуться" из "Гадких лебедей", кстати - ровно о том же.
А помянутая "искупительная жертва" присутствует, видимо, у Германа - но у Стругацких во всех поминавшихся в этой связи книгах ничего подобного нет. Где имение, а где вода (с). Я хуже скажу, идея искупительной жертвы у Стругацких отсутствует как класс. Не было такого у них в арсенале. Не завезли. Они вообще не про то.

Про мелочи типа "Сталкера" как экранизации "Пикника на обочине" (да, а "Чародеи" - экранизация "Понедельника...", чего уж) или "называют «очкариками» из-за синих кругов под глазами", я не говорю. Это фигня в сравнении.

  Ну Быков. Ну гонит. Ну эпически гонит. За что, собственно, и любим... гм... определенными слоями населения...
  Нету там логики, связи, причинности и аргументов. Один свободный полет духа. Он же ветер. В голове, разумеется. Каковой, как известно, веет, где и как хочет, мда...
  Но он же не "вдруг", - он  всегда такой... :((

Я обычно стороной обхожу, а тут лентой принесло. И я ох... ох, как сильно удивилась. Не смогла не поделиться феерическим.

В любом случае вопрос "почему тональность творчества Стругацких с некоторого момента - наверно, примерно конца 60-х - начала 70-х годов - столь резко изменилась, став явно пессимистичнее?" на мой взгляд вполне правомерен.

  Вполне правомерен, ага. Только ответ на данный  вопрос... ну как бы это сказать... лежит на поверхности. Если читать письма и "Комментарии" самих Стругацких. В общем, не бином Ньютона, и не думаю, что сам по себе заслуживает  такой мощной и разухабистой телеги  отдельной теории в качестве... гм... настолько поверхностного и отвлеченного ответа.


Цитировать:

Я обычно стороной обхожу, а тут лентой принесло. И я ох... ох, как сильно удивилась. Не смогла не поделиться феерическим.

  О да. В этом он весь. Что-что, а впечатление он производит  всегда   обязательно    всегда и обязательно :)

(пытаясь отвлечься) А насчет "синих кругов под глазами" - в сочетании с описанием внешности Зурзмансора ("окрасили кожу в желтоватый латиноамериканский цвет", "тот уже был прежний – желтый и вежливый") сочетание получается говорящее такое, видимо, с подсознательного уровня вылезло.

Меня, некстати, всегда удивляло устойчивое словосочетание "круги под глазами". Вроде, оно и правда настолько устойчивое, что даже законное, но под глазами-то полукружья, а если круги - то вокруг глаз, не?

  Ну как бы это... Народ читать - иногда читает (но бегло и по диагонали), рассуждать - любит, а в зеркало смотреть - нене, нуегонафиг   -  не очень...
  Это я к чему?  Мешки под глазами, мешки. Вот они точно - под. И они точно - черные. И их точно никто не любит, особенно на себе. (об ассоциациях умолчим, все и так их прекрасно знают). Поэтому мешки (или чётотамтакое, - не знаю, не видел (на себе!).... может круги, может овалы, может ваще звёзды и полосы) - это всегда у других. Поэтому и неважно. И запоминать не обязательно. Особенно такому мастеру слова, как Быков.
  А черные круги вокруг глаз - это, вАЩет, енот. Или панда. Прошу, как говорится, любить и жаловать...

Ну, с кругами не скажи: когда глаза в силу любых причин западают, эффект ровно такой, как будто их обвели темными кругами. Синие они (черные) - это только если в глаз дать, а в норме коричневые, но "темные" идут вполне. Но я говорю, устойчивое выражение, все привыкли, что круги и под.
Я догадываюсь, что "чукча не читатель", но если уж ты говоришь о книгах и призываешь конкретно этих авторов читать, не худо было бы и самому хотя бы проглядеть прежде, чем излагать собственные мудрые мысли на тему. А то очень неловко может получиться. От "Сталкера" как экранизации "Пикника на обочине" я зверею уже который год. Вроде, ни для кого не секрет и история с несколькими сценариями, и то, что в итоге получилось решительно не похожее на "Пикник", и сам сценарий был издан, клади рядом да сравнивай - но нет, все равно "экранизация", хоть убейся. Ну, напиши ты "по мотивам", рука не отсохнет, оно хоть будет ближе к истине. Но нет.
С Германом и "Трудно быть богом" вообще как-то неловко и стыдно даже, потому что привязывать идею фильма к книге,где той идеи близко не стояло, не лежало и даже намеком не было - это только от большой "любви" сделать можно было. Я лучше промолчу о том, что книга и фильм оставляют категорически разное ощущение (сужу по тем фрагментам гениального произведения Германа, которые смотрела: мне в свое время хватило сценария - сильно тошнило, а я не мазохист).

Но, я настаиваю, вот эта идея дезертирства, которая подается как что-то правильное и хорошее, а у самих Стругацких красной нитью по краеугольному камню проходит "так нельзя" - это, конечно, лучшее на всю статью. Это классическая иллюстрация к Ляле Брынзе, честное слово. Не надо так.
На самом деле, если хорошо подумать, поминавшаяся "Далекая радуга" - она туда же ложится аккуратненько. Если мы возьмем базовую концепцию Быкова, то получится, что все, кто остался (спасая детей, картины, чертежи, изобретения - остался на верную смерть; ее не случилось, но все, кто принимает решения, об этом не знают и знать не могут) - они выбрали остаться в аду. А надо-то было не так.
Трактовка Банева в "Гадких лебедях", трактовка Гага в "Парне из преисподней" - это адский ад, сравнима с этим только мысль о том, что "За миллиард лет до конца света" - это политическая сатира о тех, кто под колпаком у КГБ. Трактовка, как мне смутно помнится, принадлежит Борису Стругацкому лично много лет спустя, но ладно бы с ним уже, пожилой человек, он много чудовищного говорил под конец жизни, а настолько обесценить собственную книгу - это суметь надо.

Всё, я пошла, поскольку "когда мне плохо, я работаю" (с).

Цитировать:

но если уж ты говоришь о книгах и призываешь конкретно этих авторов читать, не худо было бы и самому хотя бы проглядеть прежде, чем излагать собственные мудрые мысли на тему.

  Вот как раз этот (вполне этический, если разобраться) момент у товариШШа и отсутствует, категорически. Для него отсылка к авторитетам и классикам - только приём и метод, не более. А сами их произведения - только средство. Подпорка. Предлог для  очередной телеги   его остроумия и красноречия. И это есть научный факт.(Да, "Корнее гр-р-руб". А также циничен и местами зол.)  Значение имеет только полет его свободной мысли...


Цитировать:

Но, я настаиваю, вот эта идея дезертирства, которая подается как что-то правильное и хорошее, а у самих Стругацких красной нитью по краеугольному камню проходит "так нельзя" - это, конечно, лучшее на всю статью... Если мы возьмем базовую концепцию Быкова, то получится, что все, кто остался... они выбрали остаться в аду. А надо-то было не так.

  Ты знаешь, что это (и откуда)?
  Здорово похоже, - а особенно с подачи Быкова (прощу прощения всех, кого задену... а впрочем, говорил уже), - что это базовая концепция российского пост-диссидентского либерализма: "рабский менталитет русского народа". В полный разворот, так сказать. Типа, они всю жизнь в грязи и под кнутом, они привыкли и иначе не могут, и они всегда будут туда возвращаться, вотэтовот всё, ага...
  А если вспомнить, как наш вития перекроил "Меморандум Бромберга", ять... то метафора разделения человечества на   интеллигентскую элиту и быдло   люденов и людей -  просто уже розочка на тортике... И эти люди называют кого-то фашистами?...


Цитировать:

Трактовка Банева в "Гадких лебедях", трактовка Гага в "Парне из преисподней" - это адский ад, сравнима с этим только мысль о том, что "За миллиард лет до конца света" - это политическая сатира о тех, кто под колпаком у КГБ. Трактовка, как мне смутно помнится, принадлежит Борису Стругацкому лично много лет спустя, но ладно бы с ним уже, пожилой человек, он много чудовищного говорил под конец жизни, а настолько обесценить собственную книгу - это суметь надо.

  Да-да, а "Жук в муравейнике" - это о КГБ и злой карме (и неизбежных трагедиях) общества, в котором есть спецслужбы. (И трагедия Сикорски, - " А если это не "жук в муравейнике"? А если это "хорёк в курятнике"? Ты знаешь, что это такое, Мак, -- хорёк в курятнике?." - .. да кто его услышит, кому оно надо?)
  Собственно, в ту же тему: милейшего Смоктуновского-ИОО из "Кассиопеи" без тени сомнений зачислили в гебешники, - и ничО так..

Цитировать:

базовая концепция российского пост-диссидентского либерализма: "рабский менталитет русского народа". В полный разворот, так сказать. Типа, они всю жизнь в грязи и под кнутом, они привыкли и иначе не могут, и они всегда будут туда возвращаться, вотэтовот всё, ага...

Да знаю я, конечно, этот-то дивный дискурс, который как "Тайная доктрина" в 90-е - на каждом углу, очень сложно не заметить, даже зажмурившись. Понятно, что г-н Быков никакой другой идеи в массы двигать не будет по определению, но тут не просто передергивание - тут выворачивание наизнанку, потрясающее меня до глубины меня. Можно как угодно относиться к идее прогрессорства, но в основе там четко лежит посыл - поднять до своего уровня. И посыл этот - ну, никак не подходит, не лезет в стройную концепцию "интеллектуальной элиты" и "быдла".


Цитировать:

Собственно, в ту же тему: милейшего Смоктуновского-ИОО из "Кассиопеи" без тени сомнений зачислили в гебешники, - и ничО так..

(поперхнувшись кофе) Серьезно?..

Цитировать:

Понятно, что г-н Быков никакой другой идеи в массы двигать не будет по определению, но тут не просто передергивание - тут выворачивание наизнанку, потрясающее меня до глубины меня.

  Дык, кабы оно так...  Оно ему надо, - спорить, или там логика, доказательства?... Не выворачивает он ничего, нет у него такой цели и задачи. Он тупо двигает свою мысль ( и мы уже описали какую), - и сбоку цепляет, - исключительно сбоку и исключительно на живую нитку, - какие-то мысли из Стругацких. Лишь бы слова иногда совпадали, не более. Всё. Пипл схавает. Главное-то там все равно не Стругацкие - а он любимый. Всегда и исключительно.
  Одно что, - увы, не могу не признать, - у поздних Стругацких, у совсем поздних, а особенно у Бориса Натановича, заезды в поминаемый либеральный дискурс, увы, все-таки случались. :(   Но мы их, конечно, любим не за это.


Цитировать:

[quote] Собственно, в ту же тему: милейшего Смоктуновского-ИОО из "Кассиопеи" без тени сомнений зачислили в гебешники, - и ничО так..

(поперхнувшись кофе) Серьезно?..[/quote]
   Википедия-Кассиопея-Сюжет-первый абзац.
  Ненуачо? Идея-то предельно примитивна: кровавая гэбня под каждой кроватью и за каждой занавеской. Раз она везде, значит всё, что хоть на какие-то подобные ассоциации наводит - так это оно и есть, угу...
  Какую-то передачку (а может статью) в которой данную мысль совершенно серьезно развернули предложений на 5-7, я тоже помню. Хотя тут уже без подробностей. Развидел, насколько смог, - но осадок остался, увы...

Скажем так.
С одной стороны, с проблемой цензурных ограничений Стругацкие сталкивались (встречал упоминания в их опубликованных дневниках).
С другой - данный текст слишком одномерный и редуцированный.
С третьей стороны, проблема роста пессимизма в НФ после некоторого момента выходит за рамки анализа творчества Стругацких и заслуживает отдельной дискуссии - и ее предлагаю вести в теме "Реквием по научной фантастике" (см. самое новое сообщение, которое там оставил).

С проблемой цензурных ограничений сталкивались все поголовно; это не повод считать, что "За миллиард лет", например - об этом.
Текст не то что одномерный, а попытка раскатать шар в блинчик, потому что шар под Основную Идею автора статьи не подходит никак, равно как и любая многомерная фигура.
А про рост пессимизма научной фантастики можно, не вопрос. Правда, боюсь, придется лезть в политическую ситуацию и смотреть, что изменилось.

Пессимизм - явление, в-1-х, всемирное, далеко не только наше (о нем пишет Брайан Олдисс в "Мечте миллиарда лет"), в-2-х, где-то с конца 60-х годов (я написал в "Реквиеме по НФ"). Так что с темой пессимизма можно и туда - в  "Странствуя по мирам", http://www.elhe.ru/cgi-bin/forum/YaBB.pl?num=1267459463.

Ух ты, какая прелесть, давно я на ДОск не заходил, однако :o
Тут уже многое сказано, могу сказать только  - Элхэ, я с вами солидарен, как по литературно-этическому, так и, как ни странно, по злободневному аспекту текста (касающегося параллелей с Донбассом). Со своей стороны, да.
"Дядя Петя, ты дурак?"(с) :-/

К несчастью, пока ДОск был на профилактике, я ознакомилась с... как бы это...  мнением г-на Быклова по некоторым другим вопросам. Курила, нервно пила коньяк. Хотела сказать многое.
Теперь и вы живите с этим.
Быков о Довлатове: http://www.sobaka.ru/entertainment/books/100893

Не могу не привести цитату:

Цитировать:

Вот возводят Довлатова к  Чехову. Но Чехов — это ненависть, это ледяное презрение. И в абсурде Чехова рядом с этой мелкой обывательской шелупонью по контрасту установлен мощный источник света, огромная авторская личность, которая бесится, которая ненавидит, которая позволяет себе говорить то, что говорить не принято. Помните фразу героя из «Дома с мезонином»: «Дело не в оптимизме или пессимизме, а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума».

Тут я, по чести сказать, впала в ступор. А дорогой супруг произнес короткий энергичный монолог, который я здесь привести не могу, поскольку он полностью и бесповоротно нарушает правила форума.

А вот о Башлачёве:
"Башлачёв был очень талантливый человек, но совершенно мне не близкий. Истерика, самоподзавод в его стихах, пафос вместо мысли, слово очень часто его ведёт — всё это меня отвращает. Слово ведёт в том смысле, что мысли нет, а есть замечательная виртуозная игра. Я не очень понимаю то лирическое состояние, в котором его песни написаны. На мой взгляд, это состояние растерянности, в общем, такой русской растерянности, нежелания и невозможности сформулировать какие-то базовые вещи. Поэтому для меня Башлачёв — это скорее поэзия без мыслей. Я это не очень люблю".

"...в результате почти каждая его песня распадается на много удачных, талантливых каламбуров, замечательно сопрягает советские штампы с фольклорными. Но, к сожалению, надрыв, который за всем этим стоит, искусственный, это именно такой самоподзавод".

"Вот в этом-то собственно и проблема, что и Янку, и Башлачёва разорвала вот эта русская пустота, которую нельзя впускать в свою душу. Почему-то так получается, что как только ты впустишь в себя пустоту этого пейзажа, она тут же разорвёт тебя изнутри, но ни к какому качественному росту не приведёт".


А это о Янке:
"Неужели вы сами не ощущаете, даже искренне любя Янку, до какой степени это скучные стихи, в сущности и не стихи? Это могло производить впечатление, когда это отравленным, несчастным, сломанным, лирическим, надрывным голосом выкрикивается, иногда под очень громкую и совершенно не идущую к делу музыку. Но неужели вы не чувствуете сами, до какой степени это механистично? Как стихи это совершенно не работает. Ну, может быть, это и адекватно — плохие стихи о плохой жизни. Но совершенно невозможно отыскать в этом подлинное лирическое чувство".

Целиком читать тут. Если хотите.
https://echo.msk.ru/programs/odin/1797020-echo/

Ой... ну там же все такое прекрасное!

Даже про Мэри Поппинс.

Цитировать:

Памела Трэверс бывала в советских детских садах, детских учреждениях, и, видимо, этот образ ледяной воспитательницы подсмотрен там.

Когда человек сходу и на большую аудиторию выдаёт такие перлы, а потом он же скажет, допустим, что дважды два - четыре, Земля имеет шарообразную форму, а Волга впадает в Каспийское море, полезешь в учебник перепроверять...  :-/

Не без того. Но и сам вопрос о демонической Мэри Полппинс хорош невыразимо.

Цитировать:

Но и сам вопрос о демонической Мэри Полппинс хорош невыразимо.

Я видела в каком-то блоге мнение, что Мэри - это какая-то нечистая сила, которая сбивает детишечек с пути истинного, и возникнуть такой литературный образ мог только в богооставленной Англии, и все в таком роде, но там был очень духовноскрепный дискурс. Быков вроде из другой песочницы, но песенку спел ту же самую.

Как по мне, то Мэри Поппинс - это чисто английский образ: разом и правильность, и умение дарить радость. А такая реакция на нее может быть обусловлена тем, что этот образ плохо вмещается в расхожие стереотипы.

  А по Янке с Башлачевым он очень... м-м-м... характерно высказался. Даже характеризующе, пожалуй. На уровне прямо самораскрытия. Тот случай, когда высказывание характеризует не предмет его, а самого высказывающего.
  А в общем, да... "Аркадий кончился как личность и начался как..." Как что-то другое, мда...

Но Чехов-то, а? Ненависть и ледяное презрение. У Чехова. Это комментировать невозможно вообще никак и никогда.

  Отчего же. Чехов не Янка, его посреди честного народа в дурном стиле или кривом слоге не  обвинишь, - можно получить простое и единодушное: "Ни хрена ты, чувак, не понял..." (с подтекстом: "Вот промолчал бы, - глядишь, и за умного сошёл") - а это ж конец всему. Так что тут и надо было вывернуть что-нибудь эдакое... эстетиЦЦкое, угу... Так чтобы у слушателя осталась единственная мысль: "Кто из нас двоих полный непроходимый идиот??" А поскольку слушают его интеллигенты... а они вежливые, стеснительные и мнительные...
  Ну и вот, ну и да...

Ну, из меня не очень интеллигент, так что я давлю в себе желание разразиться монологом о Чехове (потому что любому, кто читает глазами и с применением мозга, понятно, что тут можно сказать) - и одновременно желание охарактеризовать мнение г-на Быкова на этот счет (потому что мнение это идет вразрез с правилами форума).

Как по мне, то в этом случае просто должна существовать грань. Между "мне не нравится писатель N" (а еще бывает "мне не нравятся некоторые произведения писателя N") и "я считаю, что писатель N (и вероятно, его поклонники) заслуживает презрения". Вторая фраза - неприемлема (кроме редких исключительных случаев). Первая - вполне допустима.