ПЕРЕКРЕСТОК

Я утром вышел из пальто, вошел в седой парик.
Старик с повадками Тельца стучал в литую медь.
Шел ветер с четырех сторон, вбивал мне в глотку крик,
И шрамы поперек лица мне рисовала смерть...
В окно с наклеенным крестом я видел, что бегу
Там, где у хлебного стоит, окаменев, толпа –
На той проклятой стороне, на страшном берегу,
Куда всегда летит шрапнель, бездушна и слепа.
Смотрите, я улегся в снег, пометив красным путь,
И мамин вой ломал гранит, и гнул тугую сталь...
Я там оттаю по весне, вернусь куда-нибудь,
И позабуду, что хранит во все века февраль.
Я сбросил эту седину, я спрятал в пальтецо
Свои промокшие глаза, небывшую судьбу.
От страшного рубца отмыл промерзшее лицо,
И в памяти заштриховал: по снегу я бегу....










МАЛЕНЬКИЙ САПОЖНИК

Маленький сапожник, мой дедушка Абрам,
Как твой старый «Зингер» тихонечко стучит!
Страшный фининспектор проходит по дворам,
Дедушка седеет, но трудится в ночи.

Бабушка – большая и полная любви,
Дедушку ругает и гонит спать к семи…
Денюжки заплатит подпольный цеховик,
Маленькие деньги, но для большой семьи.

Бабушка наварит из курочки бульон,
Манделех нажарит, и шейка тоже тут.
Будут чуять запах наш дом и весь район,
Дедушка покушает, и Яничке дадут.

Дедушку усталость сразила наповал,
Перед тем, как спрятать всего себя в кровать,
Тихо мне расскажет, как долго воевал:
В давней – у Котовского, и в этой …
                              будем спать…

Маленький сапожник, бабуле по плечо,
Он во сне боится, и плачет в спину мне,
И шаги все слышит, и дышит горячо,
И вздыхает «Зингер» в тревожной тишине.










иприт

куда летит экзюпери
на неподвижном самолёте
и тишина подлунных сфер
уже ему принадлежит
он не вернётся до зари
как вы его ни умоляйте
он там где жив аполлинер   
и где иприт его сожжёт

но к ним с оплавленной горы
не ждите не придёт волошин
и не обязан им ничем
и в сумраке своём небось
опять ворочает миры
как будто это горсть орешин
у карадага на плече
на фоне гаснущих небес

кто чертит небо сгоряча
в серебряном аэроплане
мы тоже все сойдём с ума
у прошлого в сухих руках
кому удастся в этот час
бежать из каменного плена
где молится застывший макс
за тех и за других










Рыбы

Где Полянка целуется с Якиманкой,
Где торчит острый угол машинам назло,
Мы на пару с тобой покупали полбанки,
Не вискарь, не коньяк, а родное бухло.
На квартире, где жили чудные мазилы,
Две художницы мыли картоху и лук,
Ну и, если родители им привозили, -
Тихо таяли рыбы на кухне в углу.
Эти рыбы во льду, отворённые пасти,
Словно ждали напасти – кастрюлю и печь...
Им на дно бы залечь, но распахнуты настежь
Наши жадные рты, и не долго терпеть!
Разливали портвейн, до утра пировали,
Никому не давали уснуть за версту,
И гудели гитары, скрипели кровати
И от ужаса стыл мусорок на посту.
Так и было, да сплыло - поспешно и громко.
Сквозь Москву мы спешили навстречу судьбе...
Мы и жили-то рядом: ты на Божедомке,
Я – в общаге, на Трифоновской, 45Б...










Шаги командора

          Юрику, старику, бывшему Командору

Сойдя с ума как с пьедестала,
Шагай неспешным командором,
И не разглядывай детали
Пространства, где идёшь дозором.
Ты страшен тем, кто виноватей -
Потом все объяснит палач им,
Но обыватели в кроватях
Подавятся тоской и плачем.
Тебе разбойники и воры
Под пыткой выдадут такое,
Что ты не вынесешь позора
И дрогнешь каменной рукою.
Потом зависнешь в глупом тире:
Не по мишеням бить - по рожам,
Но вспомнишь, что давно потерян
Последний след в душе порожней.
Все узнаваемо до стона,
Лежишь в земле, возможно, сам ты,
Там, где шумят аттракционы
Вокруг погибшего десанта.
...Без толку встретились, без лада,
И за грудиной - горячее.
Но ощущение приклада
Останется в моём плече, и...










Больничное

1. Окно

В больничном окне – замечательный мир:
Деревья облезлы, но живы,
Бегут экипажи, набиты людьми,
По выбитым каменным жилам.
Вороньего скока смешной контрапункт
Пугает пичужью ватагу,
И сукины дети без всяческих пут,
От сторожа давшие тягу,
Бессмысленно лают на весь окоём,
Гоняют прохожих и галок...
Мой мир, ограниченный этим окном,
Огромен, чудесен и жалок.

2. Никодимыч и Серёга

За окошком больницы – фабричный пейзаж
Намалёван кармином и охрой.
И сырые дымы возмущают пейзан,
Заставляют ругаться и охать.
Никодимыч по-тихому пьёт самогон,
А Серёга всё больше по салу...
Здесь хвороб на двоих – за тележкой вагон,
И земля выносить их устала.
У Серёги – наколотый вождь на груди
Видит сало, от зависти тлея.
Никодимыч не любит вождя и грубит,
Трёт когда-то могучую шею.
Не осталось давно ни кола, ни двора,
Только траченный временем норов.
Оба-два старика матерятся с утра
И, как дети, боятся уколов.










Клезмерное лето

Я там, где иглы минаретов
Звездами небо помечали,
Стремился в клезмерное лето
Навстречу счастью и печали.
Где величавые хасиды
На языке почти забытом
Субботу пели  с древней силой,
Как будто шторм гудел за бортом.
И эта музыка на идиш
Среди победного иврита -
Казалось, дверь толкнёшь, и выйдешь
Во время, что давно закрыто.
И дед, в губах зажавший дратву,
И бабушка с кошерной рыбой...
Я на горячий Север, к брату,
Где всё припомнить мы могли бы.
Под небом выжженным и тусклым
Одна судьба на многих лицах.
А я писал стихи на русском,
На самом близком во языцех.










Коврик с лебедями

Вот коврик: лебедь на пруду,
Русалка на ветвях нагая,
И я там с бабушкой иду,
Тащить корзину помогая.

Меня пугает Черномор,
И рота витязей могучих,
Когда они тяжелой тучей
Встают из вод, стекают с гор.

Дымит фашистский танк вдали,
Копьём уже пробит навылет.
Бегут бояре столбовые
Со вздыбленной моей земли.

Но сквозь разрывы, сквозь беду
Я вижу: кот идёт упрямо,
И пирожками кормит мама
Его, и птицу на пруду.

И сказки он кричит навзрыд,
И песни он поёт, каналья,
И цепь его гремит кандально,
И дерево его горит.










Сверчок

Ты приходишь – а дом твой горит,
Словно взял его недруг с боя.
Догорает негромкий быт
И сверчок, что трещал за обоями.
Догорают и плед, и след
Первых слов и попыток первых.
Всё погибло во зле и в золе,
И сверчок, что играл на нервах.
Жаль, недолго во тьме сверкал
Этот дом, сам себя сжигая...
Только жальче всего сверчка –
Потому как душа живая.










Сенокос високосного года

Сенокос високосного года -
Что-то души летят косяком.
И сержант голосит: «По вагонам!»
А кому-то по шпалам пешком.
Это лето с тобой схоронили
И на пробку налили сургуч.
Ветер, пахнущий яблочной гнилью,
Забавляется клочьями туч.
А сержант всё кричит обречённо
И зовёт в этот меркнущий дым...
Всё же вслед за дыханием чёрным
Мы с тобой уходить погодим.
И всплакнём, и с перрона помашем
Тем, кого с этой осени нет.
Время едет на поезде нашем,
И уже приготовлен билет.










Отражение

Надо жизнь свою измерить золотом и мглой,
Не иглой, тогда хотя бы ветром и золой,
Не игрой – уже не выйдет, кончилась игра,
И пора за всё ответить, правы доктора.

Надо жизнь свою проверить, пробуя на зуб,
Чтобы злым разбойным свистом высушить слезу,
Пусть унылая, как старость, осень за стеклом,
Отражение осталось, время утекло.

Получается, ума нет, видишь ты одно -
Повторяется в тумане всё твоё кино:
Это первое сражение,
                      твой последний шаг,
Неживое отражение,
                      лёгкая душа.
http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9XvqxGyo_rnZJkBe87g1rKwX9cKc4h4zrXcR_hAo4shg8hi7zwpJMzmWNILvpWbkZDY4t5eRzk7xwWZ9OuB3vdaA255prizjThdzJUJnF3MJcBnHU6psQu5iaqSQXBcbC0xZ2HTcEia3mb5REzgwd1p05ptN-k0MNBQ?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1LdmtxbHJxaUtORlI3d0JwLVBCQUlfWmNPUmRvakNkV0JTdjJ4azhTOFA2WFdNYTl0cVdPRWdGWEh5MUdkNDhCYjJrOF9MNnJoNFgtVnpqemZJNmlOYzd6ODl6WWJYMW1kWGZRQQ&b64e=2&sign=0941007427eb1482c067232b30661c93&keyno=8&l10n=ru&i=5

Севера. Река Яна

Там, где мамонты ворочаются в мерзлоте,
Там, где древним змеем тёзка моя течёт.
Сотням тысяч оленьих горячих тел
Потеряет счёт обмороженный чёрт.

Как давно я выжил в  этих местах:
Лена, Яна, Индигирка и Колыма.
По воде идёт онемевший страх,
Это дышат в спину зима и тьма.

Что-то молодость моя молчит подо льдом,
Где прошедшая жизнь – по воде круги...
Мы по ранней шуге катерами идём
От посёлка Северный до Усть-Куйги.

Выгибает реку хан-рыба таймень,
Впереди как небыль - аэропорт.
Заглуши мотор, и веслом табань,
На прощанье спирта плесни за борт.

Ледяная крупа мне стучит в окно,
Спирт из фляги рухнет туда, в живот...
Только Северный сгинул давным-давно,
Ну, а Усть-Куйга – ничего, живёт.










Севера. Енисейское

Расскажу, как я не мог прибиться к берегу:
Енисей меня крутил-вертел отчаянно,
И спина его была от пены белая,
И осталась позади тоска причальная.
А я сломанным веслом, шальной, размахивал,
Песни пел, и слёзы лил разменной мелочью.
От Игарки ельник мне, сойдя с ума, кивал,
Я бы Богу помолился – не умел ещё.
Как я спасся, как я выгреб, как лежал в траве,
Как товарищи вливали водку в глотку мне,
Всё забыл, остались только крохи жалкие,
Стариковские мои огни болотные.
И увидеть не помогут ни одни очки,
Как несёт меня тугой поток на лодочке,
Как висит вся жизнь моя на тонкой ниточке,
Как бежит мой друг по берегу в пилоточке...










Севера. Григорий

Бывший вор Григорий (знаю, бывших воров не бывает),
Жил в забытом балке на границе тундры и леса.
По наколкам на сморщенной коже читалась судьба кривая,
А якутская малица как от парши облезла.

Сколько лет ему было – двадцать пять, пятьдесят или триста...
Он ушёл от людей, прислонился к зверью и деревьям.
Не боялся морозов,  полярных ночей и риска,
И казалось – он вырос здесь, словно коряга, древний.

Бывший вор Григорий свалил по снежку оленя,
Под балком вырыл погреб, набил его льдом и рыбой.
Только чая и хлеба, да махорки для зимней лени
Не хватало ему... «Солдатики, вы помогли бы!»

Я его приручал, как шального полярного волка,
Пил чифирь, слушал байки, и он становился добрее.
Угощал пацанов на морошке настоянной водкой
И всё шутки шутил про морозоустойчивого еврея.

Уезжали, когда эта тундра от края до края
Синим, красным цвела, словно вынырнула из мрака...
Бывший вор Григорий (да, бывших воров не бывает)
На пороге стоял, желваками играл, не плакал.










Севера. Кирпичный завод

Когда колёса долбят: «Ухта, Инта, Воркута...»,
Кому охота ехать в гиблые эти места?
Но саднит моя память, до боли свербит, дерёт:
Стучат, кричат колёса про старый кирпичный завод.

В тридцати километрах от этой твоей Воркуты,
Где горят мосты, где снега чисты, а дома пусты,
Где речка Юньяха до дна застыла в пространстве густом,
Лежит мой родич, еврей - под святым православным крестом.

Их в тридцать восьмом уравнял трибунал, побратал расстрел -
Пятьсот мужиков, пятьсот затоптанных в землю тел.
Не выдалось сгинуть моей родне на большой войне,
Потом за всех мой отец отвоевал вдвойне.

Как стоял я, вчерашний солдатик, и плакал о том...
Как хватал этот горький воздух обветренным ртом...
И северный ветер выл, и каменный воздух стыл -
И горели мосты, но снега оставались чисты.










Севера. Шаман

Говорил мне шаман Мандаров Алдан,
Стрельнув папиросу, глядя в упор:
- Ты пришёл к нам, солдатик, плати же дань:
Бутылку спирта и «Беломор».
Он священный огонь кормил с руки,
Он камлал, и на всё доставало сил,
Ел с ножа оленину, пил из реки,
И рычал, и чайкою голосил.
А за что сидел он, зачем увезли...
Просто так, без дела, не упекут!
Да ещё загнали на край земли,
В беспредельный город, чужой Усть-Кут.
На щеках Алдана – зарубки лет,
Но бесшумен бег и тугой кулак,
И такого второго шамана нет
На великом озере Укулях.
Здесь железная рыба подземных рек,
Белый конь, и навеки седой орёл,
Здесь не выживет разве что человек...
- Да зачем он нужен! – Алдан орёт.
И кричит шаман, словно птичий хор,
У него для этого свой резон...
И срывается с места наш вездеход,
И как будто падает за горизонт.
http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush

Севера. Плацкартное

Единственный из проклятого рода,
Плевал в колодец и не дул на воду,
И никому не верил на Земле.
Он заплатил за батю-полицая...
Не разглядел тогда его лица я
В плацкартной ненасытной полумгле.

Он говорил, не мог остановиться,
И бился голос как слепая птица –
Казалось, что расколется окно.
Он говорил о лагере, о воле,
И я, пацан, объелся этой боли,
И словно бы ударился о дно.

Цедил слова он, бил лещом по краю
Нечистого стола. И, обмирая,
Смотрела злая тётка на него.
Он пиво пил, и нервно цыкал зубом,
И тётке говорил: «Моя голуба...
Не бойся, я разбойник, а не вор!»

Он растворился в городке таёжном,
И все зашевелились осторожно,
Шарахаясь от встречного гудка.
И пили водку, хлеб кромсая ломкий,
И только мама плакала негромко,
И говорила: «Жалко мужика...»











Под пеплом...

Пока мы тлеем понемногу,
Под пеплом сохраняя жар,
Нас погасить они не смогут,
Держа, стращая, сторожа...

Мы ждем, покуда время канет,
Боль зажимая в кулаке,
И обжигаем языками
Огня, плененного в строке.










Старик

1.
А старик не лезет в драку,
В ярости слюной не брызжет,
Он берёт свою собаку
И уходит в осень рыжую.

Лес опомнился и замер,
Человека память душит...
Смотрит слабыми глазами
Прямо в сумрачную душу.

2.
Я в том зелёном полумраке,
Где, на границе сна и драки,
Слова ломают скорлупу,
Где остывает след собаки,
Впечатан в белую крупу.

Нога скользит, как неживая,
Собака ждёт, переживая,
Не мне, а ей меня вести...
Но ветра ярость ножевая
Настигнет нас в конце пути.










Лицо за стеклом

Давно не модной стала длинная строка,
Но по-собачьи ветер мордой тычет в окна,
И сверху сыплет, словно кто-то настрогал,
И обронил... мол – вот, на!

Хочу я разглядеть, кто дышит за стеклом,
Где рвётся жалкий свет единственной рекламы,
Кто просится войти, и зачеркнуть мой дом,
Кто бьёт в окно упрямо.

Привет тебе, старик, зачем ты в темноте?
Я видеть там привык лицо иного сорта!
Ты на меня похож, но все черты – не те,
И голос будто сорван.

Тебя сейчас признать – и сдаться навсегда?
Убью я этот свет, запру покрепче двери...
Увижу, как его берёт к себе вода.
Заплачу от потери.
http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=17#17

грозовое

на измазанном краской сыром берегу
где деревья глазасты как девки в толпе
где выходят из вод и кричат на бегу
осьминогие рыбы взывая к тебе

где трава поседела от этой беды
где жестокие ветры как вепри рычат
величавые грозы встают из воды
до икоты пугая детей и волчат

ждите выгнется черная туча столбом
и тряхнет от камчатки до тех е**ней
где сегодня лениво сидим за столом
потому что душа все слабей и бедней

и не слышим как рыбы запели в полях
там где жгучие сети плетет борщевик
мы давно на тяжелых сухих якорях
и поэтому каждый погас и привык

у реки камыши собирают полки
и осока высокие точит ножи
если вспомнить что были когда-то клыки
может быть и удастся подраться за жизнь
http://www.stihi.ru/2013/05/24/10254

Второе письмо Ольги

"Света нет, - сказала Света, хохоча,
Вдовий плат роняя с белого плеча, -
Все столбы свалила черная вода.
Света нет, не будет света никогда!
Унесем скорей продукты в погреба
Да пойдем в леса глухие по грибы,
Нас прокормит эта вечная река,
Будем жить под небом грубым и рябым..."

Ах ты, Светка, наливные тридцать лет,
Не нажившая ни злата, ни палат,
Да и мужа в этой стуже нет как нет,
На войне какой-то сгинул, говорят.
И прожил-то с ней всего четыре дня,
Не оставил ей ни сына, ни добра,
Только злится вечно пьяная родня -
Хоть бы леший эту бабу подобрал!..

Так живем, варенье варим на меду,
Солим рыбу и грибы, и все дела.
И пока что я отсюда не уйду...
Да еще намедни кошка родила.
Бедный автор, на меня сердиться брось.
Из России я сбежала в эту Русь.
Вот помрет мобильник - сразу станем врозь.
Я исчезну, я навеки растворюсь.
http://www.stihi.ru/2013/08/02/9440

Третье и последнее письмо Ольги

Я у неспешной каменной реки,
У волн её, тяжелых, словно ртуть,
У не известной, как ни нареки,
У этих вод, которых не вернуть,
У этих струй, и мёртвых, и живых,
В них так и тянет навсегда упасть....
Но рядом - пёс, который может выть,
Точнее, петь, уткнувши в небо пасть.
Почти что волк, но выбравший меня,
Почти дикарь, доверившийся мне.
И греюсь я у этого огня,
И глажу по взъерошенной спине.
Он словно говорит мне: "Ну же, вот...
Шагни к реке, и руки опусти!"
Умоюсь я и мертвой, и живой,
Забуду о тебе.
Прости...
Прости...
http://stihi.ru/2013/08/09/5213

В твоем осеннем Коктебеле...

                       Другу

В твоем осеннем Коктебеле,
Где время стелется по дну,
Колокола под вечер били
И добивали тишину.

Как будто в непрерывном танце,
Людская пенилась река,
И ветер с моря пропитался
Бараньим духом шашлыка.

А там, где на излете лета
Последний планер пролетел,
Гуляли пьяные поэты
В невыносимой пустоте.
http://www.stihi.ru/2013/11/01/1398

Дорожное

Маршрутки ход нетрезв и гулок,
Бежит, копытами гремя,
И хочется, чтоб не уснула,
Дать ей кнута или ремня.
Дорога еб*ня - столица,
В Москву, чужую для страны.
Она тебе воздаст сторицей -
Но все мы для нее странны.
Чиновная и воровская,
Свои насыплет медяки,
И никого не отпускает
Из-под бесчувственной руки.
http://www.stihi.ru/2013/11/20/8736

Когда я снова буду жить...

Когда я буду снова жить,
Прорвавши плевру сна и страха,
И злым конем из-под вожжи
Мне завизжит огнём рубаха,
В которой медный брадобрей
Мне из дверей швырнет поноску,
Подумаю, что мир - добрей,
Хотя и вылеплен из воска,
Попробую на утро выть,
Но только вынырну из мрака,
И тут пойму, что я - собака,
Взлетающая из травы!
http://www.stihi.ru/2013/12/06/10207

Мелодрама

Седому грузному человеку
Выговор хуже чем приговор.
Он режет вены, его тяжелеют веки,
Он видит реки хлещущие из пор.
По мелкой воде шлёпают лошади
Ладошками аккуратных копыт,
И женщина посередине площади
Плачет и опрокидывается на капот.
Он бросил тогда и любовь, и машину,
Не жалея ни женщину, ни авто...
Он шепчет почти что зло: "Мышонок..."
И кони ему отвечают в тон.
С морды лошади - брызги на лоб, но
Крякает скорая, соседки отвратен крик...
А санитар говорит беззлобно:
"Совсем с катушек слетел старик!"
http://www.stihi.ru/2014/02/18/12473

улитка

я улитка, мне тяжело таскать мой дом.
в мире липком я прохожу с трудом.
вижу свет из-под корней деревьев и трав,
и за мной поспевает мой древний страх.
там, наверху, нападает на брата брат,
и дома горят, и женщина из ребра
выламывается, голося,
и вселенная умирает в ее глазах - вся!
потом зеленый человек, который погром и разгром,
встанет на меня своим сапогом,
и я навсегда вернусь в тишину.
а он с пулей в животе закончит свою войну.









Сестра

Перевяжи меня, сестра,
Запеленай больную душу,
Так сердце давит, жжёт и душит
Все то, что слышу я с утра.
Закрой повязкой дыры глаз
И воском залепи мне уши,
А то она меня разрушит -
Вся ненависть, что прёт из вас.
Зашей спалённый криком рот
И разорви молчаньем вену...
Я заплачу такую цену -
Тем быть, кто вовсе не живёт.

Но, кожей ощущая стыд,
Пойму, что к пропасти летит
Мой мир, достойный божьей мести.
И ноги сами понесут
Туда, где ждёт нас общий суд,
И там я буду с вами вместе.

http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=19#19

На закате

На закате, пока разминается лес,
Ожидая похода во тьму,
Между тучами - красного теста замес,
Но на хлеб я его не возьму.
Потому что возню начинающий бес -
Не давать же мне имя ему -
В этот замерший мир основательно влез,
Неподвластный суду моему.

В этот миг, в этот час я душою ослаб,
Чуя сладкую кровь на губах,
Но оранжевый пёс, не боящийся зла,
Побеждает сгустившийся страх,
И на небе следы остаются от лап,
Словно клочья цыганских рубах.
http://www.stihi.ru/2014/03/24/1385

Апрельское

Сметая время патлами седыми,
Март отлетел, оставив пыль да боль,
И брезжит лето в  дыме, и садами
Слепая сушь приходит за тобой.
Так радуйся, пока останкам снега
Дано разгладить трещины у рта,
И твой апрель, разбитая телега,
Гремит у лошадиного хвоста,
И, конский волос на гнездо воруя,
Бьет птица растопыренным крылом,
И лошади потрепанная сбруя
Скрипит, и мы несемся напролом.
http://www.stihi.ru/2014/04/02/789

Рассветное

С одра долгоиграющей болезни
Вставать придётся тотчас, хоть облезни,
Поскольку то восход, а то рассвет,
И птицы в окна клювами колотят,
Оголодали в крике и полёте,
Им зрелищ до фига, а хлеба нет.

Несу я корки прямо на ладони.
В груди стучат затравленные кони,
Которые не знали никогда
Узды, кнута, а только страсть и ярость,
Им не указ моя смешная старость,
Им срок и время - вовсе ерунда!

Что птицам наша суета земная,
Клюют, и благодарности не знают,
И только колченогий воробей,
Схватив отдельно брошенную крошку,
Мне подмигнул, но отскочил сторожко
И усмехнулся криво: "Не робей!"

Летели птицы, звали за собой...
Но воробей - он местный, здешний, свой.
http://www.stihi.ru/2014/04/11/11158










это жареное море...

это жареное море жеваный матрац
по нему бреду я к броду вечный как матрос
далеко за маяками нет проезжих трасс
вот и жду пока дорогу замостит мороз

злые слезы брызги розги бьется в горле ком
даже если мир облезлый если трезвый в хлам
топай к  цели в коктебеле по морю пешком
где причален дом поэта к морю и горам
http://www.stihi.ru/2014/04/13/5498

Вы не услышите мой голос...

* * *
Вы не услышите мой голос,
Хотя бы страх меня стегал,
Где солнце яростным монголом
Трепало старые снега.
Вериги вьюги, звери голы,
И туч извечные бега,
Когда земля ломала с гулом
По пояс врытые стога.

Но нам тепло, забиты в сено
И как мечи раскалены,
Не слышим этот шаг степенный
Чужой зимы, ничьей вины,
И вечность опадает пеной
Там, где беспечны наши сны.
http://www.stihi.ru/2014/04/26/10166

Ночью...

Господи, я сомнением вывернут весь!
От хулы до молитвы мой шаг неровен.
Когда невозможны ни высь, ни весть,
Я сам себе - жертвенник, сам себе овен.

Ждал ли я этого - больной спины,
Умирающей памяти, растворения в пране...
В моей пустыне раскалены,
Камни, с которых сойти не вправе.

Но обожжённой своей стопой
Я повторяю попытку шага.
Господи, как же мне быть с тобой
Ночью, когда не горит бумага!

http://www.stihi.ru/2014/06/04/9767

Ева

Ева-Ева, нашаманила, назаговаривала, наколдовала...
И плетет, и ворожит, и покрикивает, и все ей мало.
Где-то слов таких - колдовских, тугих, надышала ли, накосила,
Ну откуда у этой девочки безмерная сумасшедшая сила!
И Адам за ней дурак-дураком, как на верёвочке, яблоко гложет.
Все слова позабыл, в сердце - боль, в горле - ком, с глупой рожей...
Вот броди, ползи за ней, лети - по тропинкам, дорожкам,
                             не поймёшь, не поймаешь, хоть тресни...
И да будут ей навсегда пряник, яблочко, счастье, любовь и песни!

http://www.stihi.ru/2014/06/11/9306

Витька

Кричал он мне: "А ну-ка, выдь-ка!" -
И я тащился налегке...
Учил меня соседский Витька
Свинчатку прятать в кулаке
И бить с оттягом, прямо в поддых,
Потом с размаху, да в скулу...
Я от приёмов этих подлых
Как вспомню - до сих пор скулю!
Я так не мог. Стирая юшку,
Я клял дружка в звезду и мать...
Но город - яростный и южный
Меня уже не мог сломать.
Мой друг царил, лихой и строгий,
Пока - шпана, пока - не вор.
И Вовка, инвалид безногий,
Пел под гармошку для него.

Его зарезали на рынке -
Там, где дышала анаша,
Где всё решали по старинке,
По праву силы и ножа.
Стать во дворе старш'им отныне
Мне было выдано бедой.
Лежал он в серой домовине,
Растерянный и молодой.

Всё чаще сон меня уводит
В тот старый двор, в тот мир и дом,
Туда, где фронтовик Володя
Гонял босоту костылём.









В том месте, где песни...

В том месте, где песни срывались у скал
На злые ножи волнорезов,
Глушил я вино за бокалом бокал,
Но был омерзительно трезв.
И женщина та, без которой - кранты,
Певунья, чертовка и злюка,
Меня называла привычно на "ты",
Но не было слышно ни звука -
Поскольку волна обгоняла волну,
И струны рвались у гитары,
И женщину эту, вовеки одну,
Судьба мне назначила карой.
И берег, давно отлежавший бока,
В ночи догорал, как бумага,
И прямо над нами башкою быка
Маячила тень Карадага.









Плёсское

Когда судьба согнёт в дугу,
Сбегу, и здесь, на берегу,
Где город меньше табакерки,
Где я не виден, не сочтён...
Какое дело мне, что он
Не по моей построен мерке!

Мой Плёс, перчатка на руке,
Я - ненадолго, налегке,
Опять вдыхаю воздух волглый.
Ты мне уже почти чужой -
Что там осталось за душой?
Не больше, чем огней за Волгой!

И не расспрашивай меня,
О том, как жил, что разменял,
Зачем свои листаю годы,
Куда сбежал я от стыда...

Уходит это всё, когда
Смотрю на гаснущую воду.









13 июля, макушка лета

Поцелую лето в макушку...
Этот месяц, дурной и ушлый:
То жара, а то - колотун,
И трава скаталась в колтун.
Не берут ни коса, ни грабли.
Ну, скажите, я тут не раб ли,
Крибле-крабле, гроза-роса...
Вишня кровью плюёт в глаза!
А рассвет пострашней заката,
В час, когда не слышны раскаты
Там, на юге, из-за реки,
Где коровы да пастухи.

...Лишь транзистор, сынок совка,
Он как совка, не спит ночами,
Он пугает меня рычаньем,
Голосами издалека.

http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=19#19

Шалтай-Болтай

Шалтай - Болтай... Трагический разлом:
Когда Шалтай проходит напролом,
Сжимает сердце слабому Болтаю!
Он тих и робок, он - читатель книг,
Когда Шалтай несётся напрямик,
Душа сквозит, от этой боли тая.

Кто я? Скорее - книжник, стихоплёт,
Но всё ж туда, где плющит или прёт,
Меня уводит ярость кочевая.
Тогда кричу я небу: "Погоди,
Услышишь, как стучит в моей груди
Неистовая мельница Шалтая!"

И пусть за фалды держит слабый брат,
Мои лохмотья тают и горят,
Под ними тяжким грузом зреют латы.
Растай, Болтай! Ведь ты как шёпот чист...
А на разбойный, неспокойный свист
Мой конь летит, тяжёлый и крылатый.






Всё началось, потом - случилось...

Всё началось, потом - случилось,
Потом закончилось, увы,
Поскольку жизнь - такая милость,
Что не сносить нам головы.

Мы были влюблены, нелепы...
Я всё храню, всё берегу,
Когда от этой боли слепну
На коктебельском берегу.          
http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=19#19

Эхо

Ходить мне с дудкой крысолова
И ждать, пока за словом слово
За мною выстроятся вслед,
Но понимать, что песни эти
Наутро сгинут в интернете,
Как будто не было и нет.

И в этом цифровом болоте
Вы никогда нас не найдёте,
По следу или без следа,
И только знаков череда,
И только эхо на излёте,
И только мёртвая вода.






Цикада

Красным сбрызнута серая ветошь заката,
Волны зло и отчаянно лупят в причал,
Там, где я их стихами не перекричал,
Воздух пряный и сладкий, как будто цикута.
Но слышна эта кроха, ночная цикада,
Заливается, словно в начале начал,
Как бы мир ни состарился, ни измельчал,
Всё же блеяньем вторит овца из закута.

Отвечает ей птица из горнего дыма,
От которого тает глухая вражда,
Даже если бездонна и непримирима...

И не пробуй дремать под шуршанье дождя,
И не ври, что все стрелы истории - мимо,
И не жди, что спасёшься, во тьму уходя.

http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=19#19

Морок

Посыпана пеплом дурная башка,
А бороду снег обметал,
Сижу я, похожий на злого божка,
И чувствую в сердце металл.

Я вижу и птицу из чёрных небес,
И рыбу из каменных вод,
Я слышу: с дубиною наперевес
Заходит пятнадцатый год...

Скорее подняться, и окна, как встарь,
Раскрыть, и огонь затушить,
И весь этот морок, и вся эта хмарь
Отхлынут от слабой души.





Молохта

Молохта моя - длинная, как день с утра,
Быстрая, как дыхание на бегу,
Холодная, как последняя из утрат,
Что ещё вспомнить могу?
В твоих бочагах вздыхают сомы,
Твои кувшинки - следы от солнечных лап.
Не от сумы спасаюсь, не от тюрьмы, -
От поздней печали, в которой я тих и слаб.
По этому берегу бегал мой огненный пёс,
И я (нынче странно это) за ним поспевал,
Всплески и блики ловил он, цветы и стрекоз.
Вспомню - и наповал!
Облака над рекой, неспешные овны,
И солнце за ними - мой рыжий, мой золотой...
А сердце стучит так же неровно,
Как эти стихи - задыхающейся строкой.





Запах вишни

Покуда северная птица
Не расклевала мне глаза,
Покуда сердцу колотиться
Позволят ярость и азарт -
Куда пришли, откуда вышли,
Всё буду помнить. Только - ах,
Как был прекрасен запах вишни,
Застывший на твоих губах!

http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush

Белочка

На пятый день запоя - худ рассвет,
Летают пауки, и злые птицы
Советуют пойти и утопиться,
Туда, где и воды-то вроде нет.
Спасает первый, ласковый глоток,
И добрый змей берёт под локоток,
И цедит в кружку золотого яда,
Который обжигает пищевод,
Бежит по жилам, прячется, и вот
Вспухают подо мной ворота ада.
Пусть жарит пятки что-то там, внизу,
Ещё глоток, и вот я сам - закуска...
Приходит зверь, и говорит мне грустно:
"Я белочка. Орехи я грызу!"

http://www.stihi.ru/2015/02/07/647

А просто надо плыть по мелкой и ветвящейся реке
На лодке с плоским дном, от города и мира вдалеке.
Не рвать кувшинки, не распугивать печальных рыб -
Мы тоже так могли б, мы тоже так когда-нибудь смогли б...

И просто надо знать, о чём вздыхает старая сосна,
Ей нынче не до сна, она иные знала времена.
Над ней летит сова, не понимая, что ей делать днём,
И видит на реке давно пустую лодку с плоским дном.

http://www.stihi.ru/2015/05/26/3362








Мои деревья злы и тощи.
В отсутствие календаря
Выл ветер, по дворовой роще
Летал, кромсая и дуря.
Он бил под дых, он рвался в окна,
Слепил глаза, стирал черты,
И песня сфер, как голос волка,
Не пробивала пустоты.
А ветер тряс ворота рая...
По рельсам - тем, которых нет,
Гремели мёртвые трамваи,
Покинувшие вторчермет.

http://www.stihi.ru/2015/04/06/561

Водопад

Я живу в километре от края Земли.
Там бездонна вода, там ленивые рыбы,
Там доныне русалки водиться могли бы,
Но за ними пришли, и давно замели.
Возвратилась одна, с рассечённой губой,
Привезли в провонявшем селёдкой бочонке,
Старый ватник на ней, да платок на ребёнке.
Стыли жабры, но вспомнил и принял прибой.
И поплыли они прямиком на закат,
Где гремел водопад, обрывавшийся в бездну,
Где когда-то и я непременно исчезну,
Если только они не вернутся назад.








Лодка с плоским дном

А просто надо плыть по мелкой и ветвящейся реке
На лодке с плоским дном, от города и мира вдалеке.
Не рвать кувшинки, не распугивать печальных рыб -
Мы тоже так могли б, мы тоже так когда-нибудь смогли б...

И просто надо знать, о чём вздыхает старая сосна,
Ей нынче не до сна, она иные знала времена.
Над ней летит сова, не понимая, что ей делать днём,
И видит на реке давно пустую лодку с плоским дном.

http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=21#21

Водопад

Я живу в километре от края Земли.
Там бездонна вода, там ленивые рыбы,
Там доныне русалки водиться могли бы,
Но за ними пришли, и давно замели.
Возвратилась одна, с рассечённой губой,
Привезли в провонявшем селёдкой бочонке,
Старый ватник на ней, да платок на ребёнке.
Стыли жабры, но вспомнил и принял прибой.
И поплыли они прямиком на закат,
Где гремел водопад, обрывавшийся в бездну,
Где когда-то и я непременно исчезну,
Если только они не вернутся назад.







Самолёты

Осенний сад в предчувствии мороза,
Слетают с веток сны и самолёты,
Идёт сосед, до ужаса тверёзый,
Весь в телогрейке и зелёных ботах,
       В руке бутылку мутного несёт.
Мои ворота он зовёт вратами,
Он - философ, с таким вот удареньем,
Он знает, что Земля полна врагами,
Но любит пойло заедать вареньем,
       Мне оставляя пряный тёмный мёд.

А самолёты, жёлтые как листья,
Спешат, озорничают не по-детски,
Пути их мглисты, и хвосты их лисьи,
И не успеешь охнуть и вглядеться,
       Как сгинут в лужах, в сырости и тьме.
Сосед нальёт: "Давай помянем что ли
Короткое, но яблочное лето..."
Я задохнусь от боли, и в неволе,
Пробитое стрелою самолёта,
       Споткнётся сердце, неподвластно мне.
http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush

Ровеснику

Мой отец, корректировщик миномётного огня,
Спит - кричит, встаёт - не ропщет, только смотрит на меня.
А когда глаза закроет - то в атаку прёт как все,
То опять окопчик роет на нейтральной полосе.
То ползёт, и провод тащит, то хрипит на рубеже...
Папа, ты меня не старше, мы ровесники уже.
На моём дрожащем веке - слёзы кровью по ножу.
Ты остался в прошлом веке, я всё дальше ухожу.
Отчего ж не рвётся между наша общая судьба,
Это я огонь кромешный вызываю на себя,
Это я с последней ротой, с командиром на спине,
И в Синявинских болотах сердце выстудило - мне.
Голос твой - не громче ветра...  Не расслышу, не пойму...
Почему же я всё это раньше не сказал ему.

http://www.stihi.ru/2016/02/12/828

Ян Бруштейн
* * *
Спокойной ночи, милый друг!
Не милый - тоже спи беспечно.
Твой сон дрожит кровинкой млечной
В сухих ладонях Божьих рук.
И грохот похоронный дрог
Сейчас тебя не потревожит,
Возница не натянет вожжи
На перекрестье всех дорог.
И всё же в серый час, когда
Шатается судьбы основа,
Ты вздрогнешь, словно от озноба,
И выступит на лбу вода.

Увидишь, всё ещё дыша,
Как возвращается душа.








37

Мой беспонтовый, мой провинциальный,
С прозванием, как будто у села,
Меня пытался выбить из седла,
Но делал только крепче и печальней.

Вот этот город, с цифрой тридцать семь,
Давал мне не ответы, а запреты,
Он думал, что мои пути закрыты,
Он верил, что я заперт насовсем.

Уздою порван рот, и вкус железа...
Но не сдаётся слово, длится звук,
И перья прорывают кожу рук -
Для птицы эти стены бесполезны.

Окно открыто, воздух как вино,
И  небеса распахнуты давно!








Хоррор

Не только Господу и Ворогу
Смотреть вполглаза на меня.
Я заплатил сегодня дорого,
Стремясь увидеть гибель дня.
Луна свои таращит буркалы,
Деревья голы, дышит мгла.
Не знаю - праведник ли, урка ли
Бредёт ко мне из-за угла.
Едва ли удержусь от крика я,
Когда в тени столкнёмся мы.
И лишь собака невеликая
Спасёт меня на грани тьмы.








Зверское

Не спи, собака! Страшный зверь,
С ушами и хвостом,
Скребёт и точит нашу дверь,
Качает старый дом.
Его потусторонний плач
Задушит нас в момент.
Он хладнокровен, как палач,
Пронырлив, словно мент.
Дрожат и стонут этажи,
Качается подъезд,
Ему хоть сколько положи -
Немедля всё подъест!*
О, этот зверь так одинок,
Весь мир прогнал его.
Прости, я отопру замок,
Живое ж существо.
Он в дар всего себя принёс,
Погладь ему живот,
Лизни его скорее в нос...
И пусть себе живёт.








В час, когда...

Несущественная разница
Между совестью и долгом.
Отчего же время дразнится,
Ничего не зная толком.

Как же так, слепое прошлое
В спину дышит еле-еле,
Почему ж, моя хорошая,
Мы так много просвистели.

Я стараюсь не отчаяться,
Только что же душу точит,
В час, когда не отличается
Хмурый день от светлой ночи.

http://www.stihi.ru/avtor/yanbrush&book=22#22

Перекресток

Я утром вышел из пальто, вошел в седой парик.
Старик с повадками Тельца стучал в литую медь.
Шел ветер с четырех сторон, вбивал мне в глотку крик,
И шрамы поперек лица мне рисовала смерть...
В окно с наклеенным крестом я видел, что бегу
Там, где у хлебного стоит, окаменев, толпа –
На той проклятой стороне, на страшном берегу,
Куда всегда летит шрапнель, бездушна и слепа.
Смотрите, я улегся в снег, пометив красным путь,
И мамин вой ломал гранит, и гнул тугую сталь...
Я там оттаю по весне, вернусь куда-нибудь,
И позабуду, что хранит во все века февраль.
Я сбросил эту седину, я спрятал в пальтецо
Свои промокшие глаза, небывшую судьбу.
От страшного рубца отмыл промерзшее лицо,
И в памяти заштриховал: по снегу я бегу....

https://www.facebook.com/photo.php?fbid=1020335454713909&set=a.378585452222249.85913.100002123927051&type=3