Хочется придти к старому дураку
В поисках правильного ответа
И пробормотать, глаза-на-боку:
- Доктор, у меня - это...
А старый дурак рассыплет колючий смех
В зябкости пахнущего эфиром покоя
Скажет - Это? Это у нас у всех.
- Разве он может знать, что это такое?





Я давно сам себя
За кулак
Не кусал,
Привкус крови
Во рту
Позабыл.
Без тебя, без ребят
И без водки полста
Легкий пепел, где раньше был пыл.
Может, что-то не так,
Может, жизнь стороной,
Незаметная,
Мимо прошла.
Может, жадный кулак мой
С зажатой мошной
В рот не лезет.
Такие дела.




Открытую загодя двухлитровую бутыль с кокаколой трясешь неистово, с утра вообще ничего не трогает, и хочется только в голову выстрела; трясешь, чтобы выпустить углекислое, не нравится с газом, потом в желудке живет ожог от этого выстрела, как будто голодный четвертые сутки; потом, запрокинувшись, пьешь, вдыхая - холодная, злая, и пахнет химией; и вдруг понимаешь, что умираешь, и видишь: небо такое синее... И сердце стучит о капкан скелета - в режиме взлета, когда форсаж, и жалко неба, и жалко лета, и воздуха хочется - в слезы аж. Обычный рефлекс для мышц межреберных - углекислота означает выдох, и мышцы сжимаются, а под ребрами живое бьется и ищет выход. Тебе бы вдохнуть - а оно не может, оно об этом почти визжит, и ты выплевываешь: о боже, и вдруг понимаешь, что хочешь жить.



Знать бы, где та Волынь - тянут ли там волынку избы наперекор судьбам наперекос, женщина молока там подает ли крынку всякому кто на-конь, всякому кто всерьез. Бойня, переворот небо напоит красным - серые туч бинты кровью недавних ран; а медсестра орет - будущее прекрасно, и для таких как ты в нем - только феназепам.
Видеть бы ту Волынь, чтобы с возами хлеба шли по земле волы - пламя в глазах и спесь; вот уж не жаль золы ради такого неба, вот уж не жаль избы - знать бы, что небо есть.





Помнишь, я говорил тебе, что у меня будет свой трактор. Нет, я сам буду как трактор. Как бульдозер-р-р-р, мама.
Однажды ночью я встану попить воды и увижу себя в   зеркале. Огромный, желтый, дымный и железный монстр.
Огромный, нечеловеческий бульдозер, мама!
Питбульдозер. Питбульдозер, мама.
И тогда я закричу:
- Аааааааааа!




В Череповце на заводе ао северсталь
Влили расплав или всыпали конгломерат
В череп овце. Закричала она и встала.
Страшно овца будет жить, но страшней умирать.
Если овца ты - ждет тебя счастья мало.
Шорох. В башку насыпается конгломерат,
Дребезг. К заводу рабочих везет трамвай,
Это звенит будильник. Овца, вставай.




Бродишь ли где, дыры души латая -
Осень, такая чудовищно неуместная,
Сыплющаяся, никчемушная, золотая.
Город как будто умер, все уехали,
Вот и тебя от зимы увезли родители
И во дворах листья шуршат ли эхо ли.
Шли с пацанами давеча в баню женскую
Зырить в окно, где краска облезла белая,
Дворник кемарил и не было даже луны.
Парни не видели:
Я незаметно отстал.




Рецепт взрослой позиции оказался прост:
Надо представить себе, что ты неживой объект.
Дом там, колодец - или, скажем, старенький мост.
Нет, все-таки дом, оставшийся ей от нект.
Обними ее, не дыши, шорохом не пугай -
Ночью вздыхай, только когда заснет,
Угли в печи золой пороши, выпусти попугая -
Пусть побежит догонять. Быстро мороз вернет.
Медленно оседай. Покрывайся мхом
С северного угла. Распусти траву.
Скажет немного смущаясь, если придет с мужиком,
Прислонясь к косяку - да, я вот здесь живу.
Чувствуя, что обидела, гладит рукой бревно.
Стеклами не блести, ты же не идиот.
Виду не подавай. Будто бы все равно.
Утром мужик уйдет.
Утром мужик уйдет.





"Разрешите мне, уважаемый страшный суд, прекратить этот глупый способ белковых тел. Я когда проснулся - знал, что за мной придут, но, положим, вы знаете где это все вертел. Что за дикость будить заключенных с похмелья, ох, этот в окна тюремный свет, неживой, как сталь - это ж ваше сиянье, его всегда зажигает бог, никому не положено больше, см. устав. В голове коридором шаги, аж пол гудит, комом в горле аорта бьется: за мной, за мной. Дюжий ангел гремит задвижками - выходи, барахло возьми - и сплевывает за спиной".
Резолюция на углу: "да штоб ты сдох" перечеркнута, поверх написано: "отменить" с мотивацией "шебутных алкоголиков любит бог", сердце бьется, дурак смеется и будет жить. С новым скрипом, чертовски страшная дверь в подъезд, что там, что, такая прохлада и благодать - весь в снегу лоскутный коврик постылых мест. Бог не выдал, свинье придется поголодать.





Здравствуй, говорю, пустота. Когда ничего нет, говорю, у меня есть ты. Хорошо, что бог одарил меня так - умением вынимать все из пустоты. Подарил мне абстракцию, чтобы не был я одинок. Чтобы не было скучно, азбуку дал - аз, буки, веди, глагол, добро, есть. Руки в конце концов и доску с кнопками дал мне бог, черт знает что разрешил в интернеты несть. Притащил, приволок откуда-то в мою жизнь февраль. Мокрою тряпкой ветер повесил на холодном углу. Только вот зря наверное этих вот всех забрал - я их не помню, но в феврале мне кажется что без них умру.
Пустота какая-то без них. Здравствуй, говорю, пустота. Прямо туда и говорю, в черную пустоту. Знаешь, говорю, мне кажется, на свете есть места... - а оттуда, из темноты, телефонное ту-ту-ту.





когда солнце низко, с девятого этажа
тень от кошки больше кошки похожа на кошку
как бывает на правду похожа лжа
вместо правды выдуманная понарошку
впрочем, лжи не бывает: перила рукою сжав,
вниз с девятого этажа, из своей квартиры
я спускаюсь к лифту, пакет во второй держа -
теневую кошку кормить теневым кефиром





Бывает, луна лучится в немеряной синеве
И волком или волчицей бредя по сырой траве,
Вдруг знаешь - тропой в крапиве последнего из волчат
Несут из норы под ивой, украли, сопят, молчат.
Но это ж не мне, не мне же так больно, не мне, не мне
Не мне надлежит так нежно жаловаться луне,
Угревшемуся под курткой, свернувшемуся клубком -
И пахнет вокруг окурками, железом и коньяком.

Цитировать:

В Череповце на заводе ао северсталь Влили расплав или всыпали конгломерат В череп овце.

Чтобы такое написать, нужно жить в этом городе. Автор точно не оттуда?

записан в 10/29/11 :: 3:25pm:

Цитировать: В Череповце на заводе ао северсталь Влили расплав или всыпали конгломерат В череп овце. Чтобы такое написать, нужно жить в этом городе. Автор точно не оттуда?

Не, он в Москве живёт.

Есть такие вещи, знаешь, повторяются в голове опять и опять, хотя что они случились - нечеловечески жаль. Так падаешь с высоты, так не можешь спать, так входит в теплый живот длиннота ножа. Вещи, которых бы лучше не произошло, повторяются в рапиде еще и еще, остановленное ей сердце отдает тепло - каждый, знаешь, год - и февраль течет.
Черти, знаешь, черти любят этот рапид. Черти любят повторы, петли, круги - знаешь, говорят про заблудившихся: черт водил? А тебя обидели - а ты ляг и спи. А тебя калечат - а ты чуди. Выдернули нож из живота - а разреза нет, а куртку зашьешь. Думала, ты запьешь - а ты ушел с другой.
А когда по улице идешь - то прямо свет. Стелется вокруг, как будто ты трамвай под дугой.

У меня в голове суетятся обрывки фраз,
Многословий и суеточий с противоречиями.
Просыпаясь, я забываю их каждый раз
Но сейчас запишу - вроде вечер и делать нечего:
"Вы простите, но я избегаю хороших людей".
"Над ответами Вам я все время подолгу думаю".
"Потому что любовь случается каждый день".
"Вы ужасно хорошая - вдруг Вы окажетесь дурою".

Грустный день, и дышится тяжело - и болит половина того, что в принципе может болеть. Обнимал кота - не помогло, а долго и не стал, чтобы и коту не околеть. Пробовал пить красное - но только попусту мутнел, пробовал сыграть что-нибудь, но залипал на каждое ля минор, к вечеру собрался, правда, и поел - но думал все о ней, покуда пялился в монитор.
Эту, понимаешь ли, старую любовь делали из редкой какой-то стали, никель да ванадий, да хром, да бор - из чего сумели да достали. И в огне не горела она, и не плавала в воде, и была всегда, только крикни внутрь: ваше одиночество - и в ответ слышалось веселое "да?" - а не отозвалась вдруг - и кричать не хочется.
Не ржавеет старая любовь - но бьется вдрызг, как от кипятка перекаленное стекло, и сечет осколками и жжется брызгами. Грустный день и дышится тяжело.
Ты же знаешь долг - говорю я себе, мы с тобой давно живем, не дураки, есть во всяком деле свой смысл и толк, на глаза закрытые укладывай кислые медяки. Нежно поцелуй - в лоб, не вздумай вспомнить, как до того целовал, медь просыпь на землю, если что осталось еще в горсти, обведи костяшками пальцев знакомый лица овал. Затянись. Выдохни. Отпусти.





Помнишь, помнишь, большой, как когда-то - был ты мелкий, выгоняла мамка во двор гулять, зима - а навстречу Нинка, не помню класс, ее парни дразнили целкой - смысл неясен, но если не крикнешь, сойдешь с ума? И бежать, бежать, захлебнувшись холодным спазмом, наст сломается, снег насыплется в рукава, и от боли в руках теряешь и страх, и разум, и скрипишь зубами, пока в запястья кровь вернется, чтоб вены рвать.
Помни, помни, большой - им больно, пусть блесткой рыбкой, талой каплей браслет стекает в рукав пальто - если хочешь понять, что прячется за улыбкой, сунь запястья в снег и жди, да и то не то.





стал бояться, собой ванну выстелив поутру -
утонуть, не всплыть, остаться лежать на дне
никогда не боялся воды, и такое вдруг,
как бы мнится, что сердце стукнет - и больше нет.
вот колени, как в океании острова,
поднимаются из воды, вот ложатся руки
на края; и запрокинута голова,
и вливаются в уши подводные теплые звуки
это пяткой в стенку, случайно, упругий стук,
а вот это - сердце, предательский гул в ушах,
а потом мне кажется, будто бы он затух,
будто замер кто нерешительно в камышах.
на четыре минуты воздуха. дикий страх -
сердце встало. беззвучный крик рвет меня внутри
выцветая, неровно гаснет киноэкран
и как титры всплывают щекотные пузыри
***
я легко таких же опознаю теперь
я вообще легко разбираюсь в таких вещах
так бывает смешно иногда наблюдать в толпе
бритых налысо полудурков на сложных щах





Все изменилось - то ли зима, все, окончательно, без поворота, то ли возможность сойти с ума, стоит лишь выползти за ворота; и вроде все то же - прорехи неба в тракторных зубчатых колеях, вроде все то же, но не было, нету - ан вот уже стало, ах. Стынут ли пальцы на клавиатуре, свет ли сжигает летящий лист, но снова хватает внутренней дури, кони, уставши плестись, понесли -
видишь тележный в расплесканной луже мутный дымящий клубящийся след кнут под архангельским небом туже выстрела где-то уже снаружи слышишь кричащих что будет хуже, слышишь, а страха нет.





Ну какая трава там взламывает асфальт ну какой там трансвааль в огне ну какой трансвааль? Тут усталая осень крадется по жести крыш и плешивым ангелам яростно шепчет "кыш", и они как таджики на яростный русский мат, реагируют верно, хотя и не понимают - отступают в метро, как под тенты арбузных фур, остаются до лучших пор зимовать у дур, будто май придет и взломает асфальт трава, будто будет повторный шанс предъявить права -
на еще одно лето
на морские рассветы
на паштет из гусиной печенки
на премьерское место
и на то, что, известно,
делают наши девчонки!
я пишу им в комменты "вы, видимо, идиот" - и стираю: никто, мне кажется, не поймет.





А потом все, взятое на хапок - на морском песке отпечатки ног, краткий стон, где смешаны страсть и стыд, две охапки денег - да бог простит - начинает вдруг скатываться, ну, как - как волна все слизывает с песка, как загар бледнеет с походом в душ, как - да ладно, ты знаешь, чего там уж. Так, свернув подбородок, скосив глаза, руку выгнув сожженную спину за, сожалея о том, что теперь рябой, обдираешь ожог, что был тобой. И панически думаешь: на вокзал, к той стене, где кассы, где выдох: взял!, и к ларькам с бессмысленным барахлом, где с тамбовского поезда встал облом. А в витрину сквозь адский китайский ад на тебя укоризненно так глядят два десятка зайцев и медвежат: от чего ты надеешься убежать?





Знаешь, на это дело ведутся дети и дураки –
Свечка, два зеркала рядом – и в вечность тянутся огоньки,
Лестница, анфилада, тоннель без дна и в тоннеле свет,
И кажется, слышно ангелов - только нет, ничего там нет.
Если считаешь честно - сочтешь лишь свечку и зеркала -
Свечка одна и зеркала два, бла-бла.





Эй, хочется что-нибудь сделать для человека,
Для такого, особенного такого человека,
Ну, для единственного такого человека,
А если подумать, всякой человек единственный такой по уму.
Что бы такого сделать, чтобы хорошо стало человеку?
Чтобы человеку захотелось поговорить с тобой как с человеком?
А он ведь просил тебя, как человека:
- Сделай, чтобы тебе хорошо было самому.
Самому хорошо было, одному.






Одиночество вырастает не от того, что не с кем поговорить или там помолчать - оттого скорее, что не о чем, ни к чему, пустое, ты ж не мать-зайчиха, чтобы скликать зайчат и тихонько вместе молча дрожать, в воде по горло стоя - ничего такого не происходит на земле, не крадется враг во тьме, не прибывает, дыша, вода, и старик на лодке в этой весенней мгле - да, плывет, фонарем светя, но пока не сюда.
Одиночество оттого, что искал понимания - и мир совершил вдруг переворот: ты стоишь и знаешь, и вода откуда, и старик, и зачем весло у него в руках - и куда он нас тащит, куда он нас всех берёт - и река почему всегда останется в дураках. И надо просто ждать, тихо стоя на островке, пока сухом, и следить за приближением фонаря на лодке, что река несет. Одиночество - это ни о тебе, ни о мне, ни о ком, одиночество - оно от скуки и знания, вот и все.





В лазарете я был прозрачнее, чем вода -
Наклоняясь, сестра запахнуть забывала ворот.
Я мутнел, только если морфином бывал упорот,
И еще когда недобитком назвали, да.
К операции был богато украшен стол -
Говорят, меня шило немеряное светило.
А сестра склонялась - о, боги, - и все шутила:
"Недобиток, куда б тебе закатать укол?"
Под морфином я снова полз вдоль сухой травы,
Повторяя: как же так вышло, как же так вы...
Но звучал вопрос неестественно, как в спектакле,
Будто был режиссером вымучен из головы.
Эти древние были слишком метафоричны,
Вынося рай и ад за пределы земного диска -
Отменили морфин, подшили разрыв мениска,
Пусть хромой, но живой - отлично, медведь, отлично.
Помню, утром - стоял, курил и смотрел на сливы
У ворот госпитального сада, с лицом дебила,
И такое вдруг счастье детское накатило,
Кто бы знал, что с дырой в башке можно быть счастливым.
Раз - и кровь по желтой, в выбоинах, стене,
Два - и ветер со слив в траву осыпает цвет,
Три - закроешь глаза: ни того, ни другого нет,
И четыре - вот здесь оно все, во мне.
Я медведь с дырой от выстрела в голове.
Все мои друзья остались лежать в траве.
Как так вышло - да так уж вышло, вопросов нет.
Я медведь с дырой в голове, привет-привет.





Инда поворотило к весне - солнце выжгло из-под снега асфальт, синяки теней греются на стене, время идет назад. Снег колодцами плавится у стволов сосен, оплывает тихий сугроб, всякий ясноглазый пустоголов, солнце греет лоб. В снежной каше дырочки каблуков, легкое такое в воздухе - как цветы. Нет, вы посмотрите, каков. Кто, я? Да нет, не ты.





Нынче поганое время у всех - заметь, я сказал "у всех" - тыкаться мне в плечо, право, нет нужды. Небо сегодня рваное, лютый мороз обречен на успех, и в замороженном воздухе слышится тихий безумный смех с привкусом неотвратимой большой беды.
Нынче поганое время, время даже не умирать - тихо болеть. Сквозь запах аптечных трав катится по-над полем к подушке мертвых желаний рать, смысла в попытке проснуться, вскочить внезапно и заорать - в крики никто не верит и в этом прав.
Те, кто проснутся все же, отдохновенны и влюблены, выиграют плацдарм, но просрут войну; те же, кто не проснется, много более мне нужны - я буду трогать стекла их окон, призраком биться в сны, в окостеневше-синюю глубину.
Слушай, ты все допил? Так допивай себе без помех. Ты допивай, и в-общем, давай, лады? В списке моих не подать руки - отнюдь не самый ужасный грех. Нынче поганое время, поганое время у нас у всех. Тыкаться мне в плечо, право, нет нужды.





Вот пример: бытовая смекалка -
та, что женщинам, вышедшим из
конкурентной борьбы за крутого самца -
с обретением этого, скажем, самца -
заменяет мозги. И в глазах спит такой парадиз,
что по лбу стукнуть хочется палкой.
Их сложить бы - смекалку бы да интеллект,
не эффект - динамит бы, рвануло б на раз -
но не светит сей свет, только скалка гремит
об надетый на голову таз!





Это я и вот это вот тоже я
Это летописи человечьего бытия -
Где-то после работы, вместо уже идти,
Я ковыряю что-то. Мне хватит минут пяти.
Там, на улице, залежи белого порошка,
Синего в тенях, рыжего на свету,
Это первый снег, и адски болит башка,
Будто бы я вампир, а где-то поет петух.
И когда мне кажется, что больше я не могу,
Хлопает дверь за спиной - я выхожу,
И до первого поскользнуться я почти бегу,
А потом очень коротко - я лежу.
Мир кругом - акварельная темнота,
Расплываются снег за воротом и фонарный желток,
И я говорю себе: половина-то прожита.
И горит на внутреннем мониторе: прожита ок.





- Знаешь, этой пыли вдоль бордюра, остановки, что у бакалеи, с надписью - мол, Юра, Ира дура, этой облетающей аллеи, утра анемично-голубого, грусти об отсутствующем чуде, чуда, что нелепо до смешного - завтра даже этого не будет.
А она говорит: надо мужа кормить, в магазин успеть, колыбельную спеть, а потом на словах "ты напрасно, Мить" абонент покидает сеть.
- Слушай, я нашел тебе подарок. Завернуть в красивую бумагу, надписать красиво, без помарок попрошу в одном универмаге. Отвезти - найму за грош курьера: развернешь, как выйдет притаиться, и сначала не поймешь, наверное: это смесь гороха с чечевицей.





Осторожно, лексика!

Друг мой, если кто-то наврет тебе, что меня замочили в сортире -
Ты не верь, это сам я - пабам.
Было все как положено - руки за голову, фамилия, ноги шире,
Ну, по почкам там, как же, не без этого, ну по зубам.
Да били в сущности мало. Я упал и закрыл глаза.
Яд в крови расплывался, заведомый перебор.
И потом даже кто-то сказал: терпи, казак.
И в карете зеленым глазом моргал прибор.
И луна за окном и апрель полусладкий, густой,
И врачи матерятся, чисто твои извозчики.
Раньше все мне казалось - хочу быть большой и простой,
А потом стало страшно - совсем ничего не хочется.
Да к тому же весной - ты же знаешь, я не могу,
Я весной раньше был огого,
А теперь - не могу, прямо чувствую - подожгу
Колизей, мавзолей ли, еще чего
Совершу, потому что желается совершить. Нет, не хочется славы.
И не хочется п******й.
Просто трудно не сжечь мавзолей, это чистая правда,
Когда только и хочется - взять да и сжечь мавзолей.
Ну, а в общем - прости за допросы. Ну, да, самострел.
Я жалею, что ты не видел, как он горел.





Общие правила, допускающие толкование,
Позволяющие вывернуть все наизнанку,
Или жесткий регламент для каждого Вани,
Железный забор, ограничивающий полянку?
Дух или буква,
Пьяная ночь происходит из брюквы,
А тонкие руки находят брюки, потом - ширинку на брюках.
Тихо лежи, соблюдай режим,
Будет куда - сбежим.

Господу всемогущему безразлично, все равно. Гражданам вездесущим по барабану тоже. А посмотришь с утра в окно - для чего оно все ни на что не похоже?
Или вот кошка, что там у ней внутри в ночи, кто кричит одиноко: мама? мама? куда подевалось лето? Боже? Но Безразличный Господь молчит, и граждане тоже это.

Это... образуется все, пройдет. Разожмет работа свой железный кулак. Ляжешь на пригорке, идиот-идиот, будешь улыбаться, дурак-дурак. Тучки поплывут в синеве-глубине, улыбнется бог - мол, люблю дураков! - выдаст нам ракетки - тебе и мне, да на зиму клюшки и по паре коньков. Вместо поражений в конкурентной борьбе выйдет нам беспечная потрата добра; хорошо, что нынче туда рано тебе; господи, а мне-то как туда не пора.





Утром разряд будильника поднимает тебя во тьму. Не говори никому, что у тебя в голове. Утром, о чем ты думаешь, не рассказывай никому: ты электрический гальванизированный мертвец. Женщине ли, ребенку, дереву ли, траве - всякому, что живет и дышит, даже не прошепчи, что у тебя вот в этой навылет выгнившей голове, и закрывая дверь, не забудь ключи. Пусть они думают, что ты смешно танцуешь на проводах. Корчи ли, танец - это, пойми, деталь. Все, чему ты откроешь душу, вмиг превращается в прах. Женщины жаль. Дерева тоже жаль.
Утром, когда разряд будильника выбьет тебя во тьму - в зеркало смазанным вляпавшись отражением, на это в глазах застывшее матом "господи, почему?" тихо скажи: "потому". Про себя. Если хочется, с выражением.





С юга ветер, пыль летит бурым дымом мимо желто-зеленых полупрозрачных ив, дверь балконная хлопает, будто кто-то пришел, не спросив, на балкон, и топает. Я говорю - привет, сквозняк, заходи. Кошка спит, я работаю, не шуми, садись, погоди.
Мне звонили вчера три раза спросить почему молчу - не хочу, говорю, разговаривать, вышел срок, недосуг, устал. А они говорят - я его люблю не могу, а я говорю - люби, задери тебя бог, но причем тут я? А они говорят - спасибо, мол, стало лучше. Пока, давай, до свидания. А голоса такие счастливые, противно слушать.
Телефон выключаю, ложусь загогулиной, одеяло нагреб, хорошо, темно. Ветер дует в окно, буду нюхать его и спать, будет таять сугроб подушки под теплой щекой, не звоните мне больше девочки, я этого не люблю. Занавеска шевелится, даже когда я сплю. Ветер дует, а мне покой. Год катится мимо - по счету уже какой.





Завтра без единого светлого луча небо словно в пенке утреннего чая выйду на дорогу гляну на луну падает давление спряталась ну-ну тут ступеньки скользкие, наледь да бетон, из моей авоськи падает батон скрипка тонко взвоет, грустно охнет альт и затылок сочно врежется в асфальт и последней мыслью, падая в покой кто я был такой я кто я был такой в завтрашней газете где нибудь в конце может быть напишут умер заяц пц.





немота, немота, перейди, пожалуйста, на кота,
а с кота на хозяина его, старика Федота, и брата его Иакова,
и с Иакова - на хозяина его, наднебесного старика,
а у того мощи - огого, что богатства у дурака,
ему хватит ума распространить на всякого.
и тогда я смогу, наконец, говорить один,
и со всяким стану на милостивое "ты" -
и когда я ломаю пальцы, потому что люди делают все не то,
я смогу не прятать рук в карманы старенького пальто,
как симптом и жест графической немоты.
просыпаясь ночью - будильник, предмет, трезвон
- отчего он не дал предметам молчанья рыб?, -
представляю, как он лежит в облаках и видит десятый сон -
и колпак представляю, и ткань полотна, и завязки его кальсон,
- если б он дал мне голос - мы поговорить могли б.
а он еще и в обиде, что я ему не молюсь,
немота, немота, и в финале - провал, облом, неуспех.
я молюсь: немота, немота, перейди пожалуйста на кота,
на Федота, Иакова, и на подруг моих, и на ту, что уже не та -
чтоб я мог наконец говорить им; заткни их всех.





Ноет, ноет. Проклятый месяц. Между летом и сентябрём император Август повесился. Листья падали в водоём. Равно выскажется неправда, о покойнике помолчим, и о нас говорить не надо. И, затеплив огонь свечи, ты остывший чай набираешь, кружкой брякнешь по дну котла - и в поля, куда рай роняет звезды, выжженые дотла.





Ты ж знаешь, я деревянный -
Тронь - каждый скрипит сустав.
Я глупо всплываю в ванной,
Когда забываюсь, устав.
Я падаю на пол со стуком,
Как только тебе надоест
На фоне фарфоровых кукол
Мой марионеточный крест.
А ночью в чулане грежу:
За эту сплошную пытку
Как я тебе палец порежу
Твоей же вощеной ниткой.
И как ты заплачешь в ванной,
Шипя и плюясь - "Ссскотина!"
И я улыбаюсь пьяно -
Влюбленное буратино.





Кровь сочится еле,
Заржавел, облез.
Видишь свет в тоннеле?
Это дульный срез.
С этой ли,с другой ли
Стороны - кругом
Кончится все болью
И пробитым лбом.





знаешь, каждый вправе сойти с ума,
если стынут пальцы, везде зима,
и опять она не звонит сама
и не пишет.
не пристало милостыни просить,
сигареты, дёргаясь, не просыпь,
не чеши души угревую сыпь,
тише-тише,
просит пули рот как земля дождя,
хлопнешь дверью, думаешь, уходя,
спросит - где - а всё, бог тебе судья,
шишел - мышел.
малодушный выход, зато простой
а младенец гукает под звездой,
у него такая судьба что ой
а всё дышит





Что ли ветер?
- По ходу, ветер.
Дует что ли?
- По ходу, дует.
"Ты однажды мне не ответил,
Что ты будешь, когда уйду я."
- Я не знаю. Ты будто дети,
"Что ты будешь? Любить? Другую?"
Не ответил и не ответил.
Улыбайся и спи. Умру я.

Осторожно, лексика!


У.......ся, не спать, дергаться нужно хотя бы для того,
чтобы оценить минуту: все, устал, не могу больше, не могу.
Пахнет сибирским летом, нагретой сосной, камнем, травой.
Спрашивают: - Налить тебе чаю? Скажи: - Угу.
Помнишь, когда-то - белые корпуса в сосновом лесу,
Студенческая вольница, сессия, ветер листает книгу, в книге числа,
Солнце, пробившись сквозь иглы, лежит под глазом и на носу,
Греет, как любит. В числах ли видеть смысл.
А за всем этим, как над июнем скапливается гроза,
Еще только собирается вся вот эта твоя, нынешняя чудная жизнь,
Когда "собери свою жопу в кулак" будешь говорить себе сам.
Кстати, давай скажи.

скрр-уить... со дна, где уже оседает муть - но еще прорастают в небо светлые пузырьки, здесь с платформы кольская группкой во тьму идут, как всегда с конечной, мертвые моряки. здесь внизу темно, будто ночь приволжского городка, здесь тепло, будто март, и где-то колокола, но если вверх посмотришь, чувствуется тоска - ледоколом кромсает небо напополам... скррр-шш... с подушки, смотри как девчонке прет, ах какой, в алмазах небо, цена ли секс, ледокольным форштевнем тычется слепо в рот, и кровать качает, и рвотный еще рефлекс... скррртрр это снова радио в голове ледяной по асфальту дождь, москва, зима. я один. откуда черный бы человек - невозможно два раза сойти с одного ума. скрр-уить... скользнет над крышами нло - а я на угол шел, сигарет купить на углу - я увижу как все окрестности замело, но недолго, потом все уйдет в ледяную мглу - и туда в меловое белесое, в облака, вниз на черную полосу улицы Иванова, пополам сигарета, крошево табака, я ж хотел перестать курить - возможно, с Ново...

при анализе всякого человеческого публичного -
не важно, призыва держи ли вора, обращения ли к поколению -
следует применять, помимо всего иного,
сведение к лени.
по латыни, кстати, reductio ad inertia
больно удобно, пальцем не шевеля, к микрофону ли, монитору вполоборота
стучать кулаком чужого сердца
в кованые ворота
но и в анализе крепости всякого сердца
та же, увы, инерция
и все-таки она вертится
нехотя вертится





В отделе, что от нас через один, застиг, застал двоих за гадкой сценой: одна стоит краснея и мыча, вторая - мне-то ростом до плеча - но голова, начальственная смена, и будет за начальство до седин, шипит и бычит:
- Где работа, Лена?
А Лена, очи долу опустив, чтобы не выдать в сумерках азарта, стоит и шепчет: будет, будет завтра. Белеют пальцы, стиснуты в кулак, и все уже, уже идет не так. - На кой мне твой - начальство шепчет, - завтрак?
До тошноты знакомый всем мотив.
И мерзость принуждения, и псих, и километры вымотанных нервов, но никогда нам не увидеть их прикованными к веслам на галерах. И мерзость подчинения, и взрыв - и мат, и просьбы, и свистки, и трели - вчера двух боссов вздернули на рее, но мало - надо было четверых.
Работать надо, если по уму - среди людей, но вроде одному.





Вздыхаешь в пустом туалете - ой, вей,
Суета сует, всяческая суета -
Никого, раковина умывальника пуста,
Глубина зеркала, запах мыла -
И когда лицо из ладоней поднимешь, вода течет с бровей
как у доисторического кита,
Который был в начале,
Когда ничего еще не было.





Играешь ли роль заводочного гонца,
А минус пятнадцать - и чувствуешь, как извне,
Как к теплым костям резиновость льнет лица,
Как звезды звенят во льду в ледяной глубине,
А может читаешь и думаешь - что за извод,
Что странный талант дает без царя в голове,
Какие там рыбы меж темных и мутных вод,
Куда там твоей, моей, не моей, плотве.
Котельной труба обрела подобье хвоста;
Сиди и смотри, прикидывай без затей -
В какие порой неоправданные места
Заводит порой господь несвоих детей.
Луна, гаражи, нож месяца стыл в горсти -
Ему, дураку, забавой чужая страсть.
А ты стоишь и думаешь, мол - простит
Ли мама, узнав, что куртка разорвалась.





Осторожно, лексика!

Что хожу я с дудкой, голову склоня? С этой незабудкой больше нет меня. Я из знаменосцев вышел в арьергард, все что было нежного, сдал в интим-ломбард, и иду на речку, где чугун-гранит: может быть, намечу - где похоронить.
Тихо гладит голову психиатор-друг:
- Хорошо, что чувствуешь. Плохо, что недуг. Ты ступай на речку, но - лови плотву, иль объединенную отлупи блядву, только не печалься, только не тоскуй...
- Добрый психиатор, шел бы ты на ***.





Осторожно, лексика!

Если ты не оставишь меня в покое, если ты не закончишь поганый этот ряд вопросов, не должных иметь ответа, как кольцо конца и козел удоев; если ты не отложишь на полку сборник охуенных задачек твоих по этике и не дашь мне жить - не страшась патетики, обещаю, господи: ты покойник. Я из ада выйду, из жопы выберусь, я прикинусь агнцем, хоть обл и зол, я в небесной когорте в архангелы выбьюсь - но таки доберусь до тебя, козел.

Осторожно, лексика!

Приходи говорят, посидим, поржём; наливают подряд - вискарь, боржом, над столом сигаретный клубами дым; говорят - ну выпьем там, по****им. Пахнет вешалка кожей и табаком, на стене табличка висит - "партком". Говорят, купили со всем добром дом, где жил один из политбюро. Говорят, хрусталь, говорят, винтаж, говорят - стакан еще с кубы аж, и графин из гаваны, полно добра - и в тяжелом стакане желта искра.
У стакана дно толсто - и у графина толща, в нем десяток раз по сто или даже больше; а в колоночках рука трогает сонату; пьют за бизнес без греха - брату продал брата: брат на брата ни за что не подымет руку - а и значит, не беда, вот какая штука.
А один говорит: одноклассник мой, добрый доктор, зверушки, ветеринар - все заладил: где справедливость, мол, что кручусь я чище веретена, а как не было в юности нихрена, так и в зрелую пору достатка нет. Я давал ему денег - бери, **я, на! - а он обиделся: это мол не ответ. А другой говорит - одноклассник твой - говорит и вибрирует, как стекло, аж на стол попер, весь наотмашь, злой: - одноклассник твой - говорит - ссыкло. Говорит - тогда, б****, риск, мол, был, а твой кореш выбрал удел, что тих: так чего он опомнился и заныл. Извини, - говорит, - не люблю таких. И ко мне пристали - скажи-ка, есть? Вот давай ты будешь у нас судья. Справедливость - есть она, ваша честь - или вовсе нет ее н***я?
Полграфина утекло - а графин не легче, хорошо что обошлось в этот раз без женщин, вот кого как наркота справедливость тянет: за лепилу по котам встали бы с когтями. А во мне горит искра звездочкою малой, нынче пьется на ура, будто не бывало ни похмелья, ни лежать утром до обеда, к голове стакан прижав - бедный мол я, бедный.
Ну и я сказал - ну конечно, нет никакой справедливости - ну, как смог, - проживи на свете хоть триста лет, никакой справедливости, видит бог. Как на свете не водится чистоты, пока дворник метлу не возьмет с утра, справедливость делаем я и ты, исходя из придуманного добра.
У графина дно толсто, а иссяк, зараза - было десять раз по сто, а теперь ни разу; и в колоночках - шуршит, так, едва расслышишь: кто играл там - может, спит, а может, взял да вышел. Хорошо бы до утра он вернулся с пивом - как бы это было, брат, ох и справедливо.





И я стою под деревом и думаю: тут.
Она живет тут. Лохматая и небольшая.
Если она любит слова вроде "матримониальный" и "институт" -
Может быть, и "пойдем" воспримет, как "приглашаю"?
И я задираю голову и кричу: камон, Сова!
И тогда оттуда вдруг высовывается кудрявая голова.
И кричит с французским прононсом:
- Сава бьен!
И я иду такой и думаю
коротенькие слова:
- Слышь, Сова, это что еще там за хрен?





И тут такой в повороте слепит глаза, да сигаретный дым, да утро - пятый час, и вроде надо бы в лоб - и никак нельзя, потому что ты легкий, а он камаз. И куда деваться - бордюр, удар, горизонт приподнялся - и снова вниз, и потом все замерло, и тогда ты вдруг видишь, как в воздухе снег повис. Аварийка вспыхнула и горит. И не гаснет. И время порвало круг. И как будто кто-то там говорит, кагбе мне говорит: понимаешь, друг.
Жил котенок обоссаный и голодный, а тебе было семь или восемь лет, и вы встретились как-то в подъезде темном, неужели не помнишь, не помнишь, нет? Как впивались в пальцы тонкие когти, как он жить хотел, как шипел "мудила", а ты только смотрел и думал: вот ведь, и сопротивление - заводило.
Ты с тех пор сколько душ погубил - без счета, не болит, даже ссадиной не горит - а котенок тот, понимаешь, что-то вот в такие моменты вдруг говорит. И никуда, никуда от него не деться, это даже не совесть, да ну, смешно, и пошло оно на, такое детство, иногда и захочешь вспомнить, но.
А котенок уходит во тьму души - он там вырос: важный, пушистый кот, - оглянувшись зелено - мол, дыши, я зайду еще, хвост промелькнет - и вот: аварийка вспыхивает и гаснет, снег летит - из ушедшего рождества, и сигаретный дым по-новой глаз ест, и надо как бы опять начинать с Е2.
Монтировка, лед, посторонние звуки, брось - заклинило намертво колесо. Поднимай перед каждым попутным руку, а за что - и не думай: за все, за все.





Осторожно, лексика!

Слушай, зачем ты куришь, зачем, я курю, но тебе зачем -
Ты же красивая, молодая, потом скажешь эй, а п****ц, приехали.
Что они все тут так орут, чо они так орут вообще?
А, это я ору? Эхо, говоришь? Эхо ли...
Пока не прокричат петухи, петухи пока не прокричат, садись и слушай.
Их делают из трухи, из трухи и чепухи, их сушат.
Я буду тише, хорошо. Глуше.
Сушат - и чепуху, и труху.
И потом наматывают на веточки, на веточки наматывают, а в веточках этих - яд,
Оттого они и горят, говорят. Кто говорит? Никто. Так, говорят.
Сигареты делают из чепухи, из трухи, которую сушат,
А потом эти веточки горят, яд пробирает тебя с головы до пят,
Душит.
И живет в тебе, в ногах отзывается болью, в сердце - болью,
И кагбе говорит тебе, какбеговориттебе: сейчас станет лучше.
Слушай, деточка, если тебе нужен любовник,
Возьми меня - я хорошо е***ь и не лезу в душу.
А она говорит: слушай, ты перебрал, зачем ты так много пьешь,
В твои годы литр - это такой объем. Такой такой.
Слушай, давай уйдем, давай домой уйдем, домой, пойдешь?
Папа, пойдем домой.





Разворачивая инверсионный след в черно-синей сапфировой глубине, самолет тяготеет к серебряному пятаку луны, как тычинка тюльпана вытягивается вовне из той же структуры, но рубиновой глубины. Он кагбе говорит мне: суету понедельника сменит вторничная суета, а глубину не сменит ничто, ей все одно - что она не любит, что любит она не та, что и та, и любит, и любит как надо, но.
А луна - пятак. Ночь прозрачней оптического стекла.
А не любит - ну так, наверное, не со зла.





Наблюдая все, что тебе не досталось, и пытаясь как-нибудь пережить, что до цели была-то вроде малость, вспомни, что вообще-то принадлежит тебе только ручка от щетки в зубы, чтобы было утром чего погрызть, головная боль и медные трубы - да и то на время, всего на жисть.





Осторожно, лексика!

Осень пахнет жареным луком, как старая женщина - им от судорог сердца и исступленных мук одиночества его прописывает застенчивый кандидат в прыщах неизвестно каких наук; они рубят лук вечерами на желтых досках; электрический голый свет на ребре ножа бьется в радугу в каплях слез; наревевшись вдосталь, ни рукой, ни душой эти женщины не дрожат.
Осень дышит бомжом и смертью, тупая сука, добивает бездомных теплом из глубин метро, и хотя поделом другим дуракам наука, н***я ты, господь, придумал так все хитро?
Есть вечерний свет, и в нем облетает роща. Или скажем, цыган, коньяк, балаган, медветь. Красота кругом, а ты как чужая теща: и смотреть смешно, и нет силы тебя терпеть.

Тут ведь довольно много такой земли
где кирпичное здание через месяц уже руины
съеденное, как ржавчиной старые корабли,
плесенью, тленом, выцветшей паутиной.
А в нем все равно кто-нибудь да живет,
ввечеру отгораживается светом от обступивших болот да леса,
Утром, от света прячась, перекатывается на живот -
может быть и принцесса.
А земля постепенно заглатывает дом,
судорожно комкая в горле глиняные пласты,
давится в холода окаменелым льдом,
чавкает и хрустит...
В местном искусстве, пожалуй, единственный интерес
представляет рисунок на свадебной чаше:
Принц, с мотыгой, тачкой или лопатой наперевес
Движется к ближней чаще.

Стрелка часов остра, как злая бритва, и сталь упруга,
Движется по спирали - и только кажется, что по кругу.
Лучшее все украли - сначала кто-то подрезал детство,
Псину, вся грудь в медалях, от роду жившую по соседству,
Девочку Веронику, забор и ягоду ежевику,
Школьный поджог учительской: крику-то было, крику.
Стрелка срезает память, как кожуру с картошки,
Кажется, жгли мы с Пашкой, хотя ведь может быть и с Антошкой.
Падает вниз обновой бритвою снятый слой,
Трахался с Ивановой. Как ее звали? Ой.
Нежишь в ладонях - сохнет, бросишь - не отойти,
Как же, оно ж издохнет, можно ж еще спасти.
Выплюнешь эпитафией: прошлое не по мне.
Школьные фотографии скорчатся на огне.
И сердце качает мерно, ровное как часы -
Надя, Лариса, Вера стягивают трусы.
Знаешь, в кровище липкой радостны и лучисты,
Лучше всего под пыткой держатся мазохисты -
Стрелка до сердца режет - губы, дыханье, крик,
Тик или так - все нежность. Нежность и нервный тик.





Осторожно, лексика!

Сделай, - говорю, - это,
И будешь жива,
Когда время придет, и от моего ответа
Будет зависеть, куда покатится твоя голова.
- Милый, - говорит - , с п******ой, стебется,
По-деревенски так: - Милай,
Определять, когда время придет -
В твоих ли силах?
Оператор сотовой связи наполняет провода смехом,
Антенны - смехом, сервера - смехом,
И оттого, что далеко, в разговоре возникает странное эхо.
- Знаешь, - возражаю, - он тоже хорохорился: мол, твоя ль, прокуратор, власть,
Мол, ни один волос не упадет с моей головы.
Только его распяли, поиздевавшись всласть.
Такие дела, - говорю, - Увы.
А она говорит:
- Милай, Христос воскрес!
За окном воскресение, Воскресение, с неба сыплется снежная гнусь.
- Ты, - говорит, - представляешь, как будешь здесь,
Если вдруг я вернусь?





Все утро думал, что надо, и все забывал, р*****а. Бывает такое, что ад - он - ну не для того, чтобы. Бывает, что он - потому, и надо бы различать: когда кричать "волки", когда же не замечать.
Допустим цветок глупый, выросший в октябре в сожженной войной халупе, весь в инее-серебре - ему не успеть оставить потомство, тут грей - не грей, жалей не жалей. Отставим. Сорвем и подарим ей.

Ты же знаешь о каком ролике речь.
Положи на колени руки, сиди, смотри:
Так заканчиваются попытки сберечь
Часть за счет целого. У нее внутри
Битые мечты и будущее, стертое в порошок.
Ей за кадром говорят: давай, давай, сопли утри,
У твоих будет все хорошо.
Начали. Раз, два, три.
И сопит смертный Герман Оскарович Грех,
Шантаж, позабытый быть включенным в число семи,
Совесть, скорченная, как грецкий орех,
А руки заняты детьми.
Вот такие дела.
Прикрыв глаза ладонью, как козырьком,
Выскочишь из подъезда - сам бы сидел в дому,
Да надо в сберкассу - с копеечным, блин, квитком,
Но два процента от суммы отдай ему.
Очереди там. Без ума, от вранья косея,
Мочит губу москва, похлюпывает рассея
Благотворительным супчиком под приглядом.
Эти всегда рядом.

Саботаж? Ну да, наверное, саботаж - без ствола и повестки никаких с ними больше дел. Для всего остального увы, страна не та, здесь свободен только покуда здоров и цел. А в степях Внутренней Монголии зацветает мак. В степях Внутренней Монголии нет ни в чем тебе укорота - там вообще все будет совсем не так, как в соседском дворе, где еще скрипит под веревкой с грузом перекладина на воротах.

Осторожно, лексика!

Эй, бродяга, посмотри, в степи Внутренней Монголии пришла весна - но увидишь ее только если глядишь назад. Потому что перед тобой пограничная полоса - и за ней страна, что когда-то была твоей, дымный ад. А там, за спиной, степи Внутренней Монголии полны сочной травы, алых маков, беспамятных вольных дней. Говорили мне: ты, старик, когдатошний всадник без головы, позабудешь там о любимой. Я и впрямь позабыл о ней. Но теперь, стоя у границы с внутренней уже стороны, давай честно скажем: я там ее схоронил. Ни вранье, ни кокетство здесь не нужны: степи Внутренней Монголии полны могил - ветка, воткнутая в землю на вершине холма, лучше, если рогатка - удобнее привязать лоскут, что последние три года берег карман: юбки ли в цветах, платка ли; памятки, чтобы осталась тут. И давай еще честно: она ведь шла за мной, но я решил, что в этой земле нет места нам обоим. Есть на свете нежный такой инструмент гобой, и память плачет о ней козлиным таким гобоем.
Знаешь, когда над степью опрокинется звездная ночь, уходящих порознь вглубь от границ связывает какая-то нить - не встречаясь, сквозь темноту, можно или помочь или, к примеру, просто поговорить, как бы прижаться своим к нечужому лбу, оставаясь при этом всяк на своей волне. Но чем дальше тем реже, а почему - я е**. Не о чем просто больше. С ними. Мне.

Блюз для тех, кто спит днём

в субботу
ты проснешься в половине восьмого
с горькой мыслью
- твою мать, на работу!
- не надо...
сев на кухне,
выпьешь чашечку кофе -
трудоголик,
шалый беглый из ада.
параноик,
анорексик,
бедняга.
и решишь:
а пойду-ка я лягу.
и море бросит к твоим ногам пласт прозрачной волны,
и незнакомка, вскрикнув, примет тебя на грудь,
и расстелив на песке незнакомую карту, ты окажешься в сердце войны,
или скользкий серф не позволит тебе утонуть -
или в руки штурвал и трясущаяся полоса,
на отрыве в наушниках голос - давай-давай,
или просто ковыльная степь, лесостепь, леса,
и замшелые бревна избы, заходи, открывай...
- а потом ты проснешься
с мерзким чувством вины во рту,
полвторого,
день, похоже, коту под хвост.
воскресенье -
будет тоже под хвост коту,
и под черепом бьется
пойманой рыбой
этот немой вопрос:
- почему твое море не бросит к ногам волну?
- почему твои руки никак не согреть огнем?
- почему незнакомки все как одна объявили тебе войну?
потому что
ты дрыхнешь
в субботу
днем.

А если очень хочешь - пожалуйся.
Как сделать так, чтобы отпустило, пожалуйста.
Никто не ответит, но может быть станет противно
От самого себя, от этой поганой просьбы,
Если очень хочешь, пожалуйста -
Сначала тошнехонько, легче после.
Может быть, это даже вернет тебя людям,
Они научат тебя говорить "Давай не будем",
Занимать до зарплаты, лепить заплаты,
Жить в пути - от палаты роддома до лопаты ли,
Больничной палаты ли,
Принимать жисть как есть, такой - шаткой, валкой,
Чтоб не жалко бросить в кювету кровавой ваткой.
Тут ладонями вдруг ощупываешь лицо:
Эко рыло. Мясо щек, носа хрящ. Бедный мой, бедный.
И в ушах шумит - рассыпающийся,
Горящий мост над бездной.

Осторожно, лексика!

Рыженькую стюардессу зовут Аня.
У нее совсем нет груди, зато есть глаза.
Она повесила на фейсбук фотографии из отпуска, из вьетнама -
На них видно и то, и другое, и что она коза.
Она прыгает по песку, она играет в мяч,
Но каждый раз на взлете она проваливается в тоску.
Господи, - говорит она, - они твои, х..чь.
Застегивает ремень и виском прижимается к алюминиевому косяку.
Она знает, у нее нет груди - и за это бог сделал ее тонкой.
Она чувствует, как аэробус той стороной потолка прижимается к богу,
А бог отделен от мира тонкой пленкой,
И когда летишь, то слышно, как пленка трется о потолок немного.
Иногда эта пленка рвется, и часть людей
По седьмой, по семнадцатый ряд, а бывает, и все подряд
Вдруг оказывается разом - ну, нигде!
Ну, как будто внутри чего-то, но внутри чего - не понять.
Позже Аня встает - на двенадцатом просят воды,
И идет по шатающемуся проходу
Она шепчет, и кажется не себе: подожди.
Перед тем, как ты их возьмешь, пусть выпьют воду.
Она выйдет замуж за пакса - впрочем, она не зовет нас паксами
Она всем улыбается - я напомню, у нее нет груди,
Такие никогда не становятся плаксами и всегда улыбаются так, будто лучшее впереди.
Бог ее бережет.
Она страшненькая, конечно,
Но немного светится -
Чуваки из Венеции принимали такое свечение за красоту,
Она тянется шторку поправить - она мелкая, ей бы лестницу,
А бог следит и думает:
Она
Гладит
Меня
По животу.

Скулы дубила смесь никотина, слез и пота, кони шли, спотыкаясь, тревожно ржали, но там,  где раньше была граница, вставали лагерные ворота, и обрывки желтых флагов на колючке предупреждали: в степи внутренней монголии кто-то занес любовь. И кривился в седле господин санитарный врач, устроитель ворот и противочумных рвов, небесталанный, поговаривали, палач. Выпускали, конечно, всех - но только вы-, подозрительные места выжигали звездным огнем. Ты, старик, когдатошний всадник без головы, поселился в карантине среди таких же, хитр и нем. Днем придумал паспорт и кричал через ров: господин санитарный врач, это моя земля, а ночами прятался в палатке: горлом шла любовь, ты ведь знал, что болен, и что будут стрелять.
А когда не нашли, и полегче стало, запекся любовный гной, а в воротах пробили дверь и стали пускать по одному, ты повернулся к внутренней монголии спиной, хотя было страшно: казалось, они поймут.
Ты уехал, они догнали. Чуть не началась резня. Но зато теперь ты спокойно выносишь даже девичий плач. Накренясь в седле, пишешь, расправив лист на боку коня. И подписываешься, спросив число: господин санитарный врач.

Отскрипев, телега резко встает в воротах - обода неспешно затягиваются грязью, на соломе в телеге неловко брошен кто-то, подтянул колени к груди, заскорузлые руки связаны. Здесь и будешь - говорит в сыром кожане мужик, от его с подпалинами усов в мокром воздухе душный запах махры, на одной воротине - сломанный засов, а другая оторвана вовсе. Кусты, бугры. Небо серое, низкое, моросит, клочья туч цепляются за крыши, вдалеке по грязи ковыляет к луже гусыня, тот, который лежит в телеге, еле дышит. А веревка взлетает над перекладиною ворот. Веревка падает в грязь и взлетает снова, и захлестывает концом, и свисает теперь, змеясь, и с ее конца грязь некрасивыми кляксами падает на арестованного. А лошадь стоит и думает: я это все люблю. Запах сена. Тяжелую руку на холке, этот дом. А мужик говорит тому: ставай давай, стрелю, и тот встает, но холодно, больно, встает с трудом. Только злость: чужой все лапает, как свое. И тихонько лошади одними губами: тпру. Стой, скотина, стой. Да стой же ты, ё-мое. Стой, а то ж я через тебя помру. Лошадь делает шаг. Удушье и шум в ушах.

Не поделиться, не выговорить, все утратило смысл, равно как основание утратило и резон, скайп погас вдруг и нет никакого мы, как в городе нет понятия горизонт. Я стою на балконе и молча курю, следя за тем, как падает пепел в пропасть с девятого этажа, я раньше был мастер разных тебе затей, но я устал, и хотя не болен, пальцы мои дрожат. Сквозь пелену сентября тихо дует мне в пальцы, смотри и чувствуй, будущая зима, - что горизонт, когда даже небо они покрасили, шизофреники, огнем натриевых ламп. И только кошка идет ко мне просто так, сквозь ночь, сама, в снег одеяла проваливаясь до середины лап.

в телефоне шестьсот контактов, но некому позвонить, хотя сеть есть. он садится и переименовывает их - просто чтобы что-нибудь делать: "яковлева марина", на девятьсот три - в "некому позвонить пятьсот девяносто шесть", "ямкина оля" семь, "яна вольнова" восемь, "яснова лена" - "некому позвонить пятьсот девяносто девять". не с кем поговорить, но привычка крепче - все вокруг, как и он сам, должно тяготеть к порядку: может, сегодня не с кем, а время лечит - и в темноте нащупывает зарядку. ночи проходят, как за вагоном вагон мимо затерянной в рельсах будки обходчика в два оконца - и утра молчат, как оглохший перрон после пролетевшего мимо товарняка молчит на солнце.

Слушай, знаешь, а я наконец измотан - изнемог, ослабел, ток ушел из жил. Изнуряя себя последней работой, я ведь знал, за что - и отслужил. Нет, условно-досрочного бы не дали: не просил. Не верил. Надежда пыль. Нет, конечно, не ждал никакой медали. Но и нет, не думаю, что упырь.
Я учился - заточку беречь и ложку, лихо шапку заламывать набекрень, складно врать, приворовывать понемножку, может быть, пригодится, наступит день. Дни ж тянулись неспешно, как птичья стая, небосклоном бегущая от зимы, дни тянулись себе, и грех мой таял - много лет как нет никакого "мы". Нынче ж вышел срок, отгорела ярость, мысль, как море осколок, сточила грусть: никуда не делась она, осталась - но искать в ней грани - напрасно, пусть.
Вышел день, команда открыть ворота, и овчарки рванулись с цепей вдогон, и не страшно наружу - даже охота, хотя нет здесь ни обысков, ни погон. Просто я устал. Забыл про радость - так всегда, когда хочешь забыть про стыд. И еще - вот этого вот не надо: "с богом, малый, не выдаст, мол, бог простит". Нет, пока я нет, не сошел с ума, хотя может быть кажется так немного, просто это внутренняя тюрьма, свой режим и нет никакого бога.

время не то чтобы десять но без десяти
самое время уйти но надо встать
а время хоть десять но все-таки без десяти
ну хорошо, раз неможется - посиди
тайною мимо вечерней пройдут тропой
это сотрудники зависть в глазах темно
это они наверно идут домой
что-нибудь в такт их шагов им вслед пропой
что-нибудь, чтобы вдруг холодом по спине
что трансвааль страна ты горишь в огне
или там бодрое вновь продолжается бой,
или, гудя распевно, за упокой -
переходя на шепот - души корпоративного раба твоего,
корпоративного осла и вола его,
кресла его уютного и стола его,
сорвись наконец
чтобы истерика в голосе лаяла -
яко благ и человеколю-ю-ю-юбец
стискивай кулаки, шепчи свои заповеди
"не подожги, не убий, уйди".
время не то чтобы десять но без десяти

- мы украли у крыс крысиного короля,
посадили его в сосуд, отнесли на свет.
мы бросали ему кусками кебаб-люля,
потому что хлеба он видите ли не ест.
он твердил, что он не прямая ветвь, боковой побег,
но в глазах хранил остывшие мед и яд -
так, как будто, имея свой счет к судьбе,
рос где вслух всей правды не говорят.
мы смеялись над ним, скрывая под смехом страх,
называли животным и щелкали в нос на ты
мы дразнили его: красавчик, есть у тебя сестра?
и не обсуждали мерещащиеся хвосты;
под капотом искали лишние провода,
без перчаток не брались за найденный кошелек,
но твердили: ночные шорохи - ерунда,
и довольно долгое время нас бог берег.
...в ночь, когда нас сожрали, с неба ливмя лило,
смыло все - улики, дело и следака.
скелетированы. неопознаны. поделом.
так и надо самонадеянным дуракам.
не играть. давить, давить, убивать, давить.
гуманизм причина как можно быстрей добить.
только крысы играют в длинную и хитры -
да игра не предназначена для игры.

я, говорит, лиса,
я, говорит, не самая
неудачливая, если по совести
могло и не повезти
помню, трескучий мороз,
луна как зеркальце
кровавая блевота,
иероглифами на снегу -
почуяв запах железа, я выгрызла себе сердце
ушла живой - помню, светит луна,
а я бегу
ты говорю
замолкаю
гляжу на нее
битый молью мех
хриплый смех
ты говорю
лиса
только ты не совсем лиса
ты какое-то зомби лисы
а, говорит, не ссы
поиграй со мной
в верю-не верю
в кто там стоит за дверью
ты ведь не веришь, что кто-то стоит
а все-таки я лиса

Мало ли кого ты там обнимал-обнимал
Спинку кровати раскачивал, словно набережную прибой,
Мало ли, кого ты там по-настоящему понимал,
Да вообще не про это, да черт с тобой.
Важно не это - а то, что будет потом,
Два или может быть двадцать лет спустя, но не передашь потомкам,
память, в отличие от вещей, не захламляет дом,
Но ведь и не распихивается по котомкам.
Просто однажды ты встретишь ее, узнаешь ее - в гостях ли, дома, вообще ни при чем:
По дерзкой улыбке, простившей, понявшей, вровень, глаза в глаза,
Как бы случайно задев, молча толкнет в плечо,
И черт с ним, что не поговорить - что ей сказать.
Что все другие осыпались - но есть она и еще одна,
И даже еще, и их мужики, кто позлей и смелей, понепохожей-
И все вы нет, не друзья, а просто ровня, что ли, перед будущим, без краев, без дна -
Не объяснить. Но если успеешь - попробуй почувствовать - это вот здесь, под кожей.
Здесь вот, под тонкой-тонкой горящей кожей.
Пока все боятся бездны.
Успеешь позже.
Бездна для всех одна.
http://www.livejournal.com/go.bml?journal=yellow_rat&itemid=1215636&dir=next

Когда я стану ненужен ни дочери, ни жене
Когда мой уход никому не доставит горя
Обратный билет и паспорт, скручиваясь в огне,
Перестанут быть, а их пепел возьмет себе море
Босыми ногами чувствуя только песок и воду,
Скулой, словно яхта, поворачиваясь к ветру,
Я перестану быть, как паспорт, кем был сорок четыре года
У меня способности к языкам, я уеду.
Я никогда не буду жаловаться, что бы ни происходило,
Даже проснувшись на полу скрюченным от радикулита
Встану и хромая выйду, куплю литр
Ну или в худшем случае поллитра.
Кожа на шее у меня будет мешком, как у ящерицы,
А кадык подернется седой пылью.
Я может быть даже снова женюсь и у меня будет падчерица,
Конечно, тогда что останется от литра, вылью.
Дочери я буду присылать издалека экзотические открытки,
Покупая на них цветастые марки,
Без единого слова, потому что слова для меня стали пыткой -
И потому без единой помарки.
А потом господь наконец меня приберет, я уйду легко,
Ткнусь, захрипев, лицом в асфальт, разодрав скулу, захлебнувшись табачным дымом.
На могильной табличке мне пусть напишут "ко-ко-ко"
В конце концов, она будет смешить детей, да и чем не имя.
http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9XvqxGyo_rnZJpNjfFDg3rinZpN32LX49es8I1CGeQrBaDhHWI7NR8mBivyXbRfcbVRHBh0VCxu01vnjm0lFWuht3YUcetiYn3VQ1R9d0_9AVL_fqD-rXN9IDPa6KezL6lC0lJ6jLW3OXvklYWybywTV?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1Ldmtxa1B4Yng1eVNERmtFT0JYTU1CcTJ2VEZmdURNSkc2RXVtdVEwS2xPRjBSc3FYRGZMU18wVGtPRzN2U1E2ajIySnJLNXdGZFQ4ZDJPQWN2MW9GT1RCRGtjTVJxMm9OSlBkQQ&b64e=2&sign=40615244e50ee8d423bf513d000063ec&keyno=0&l10n=ru

голем, голем, зачем тебе сердце,
кисло пахнущая батарея, цинк и пергамент,
голем, голем, зачем ты ходишь тут
как будто некуда тебе деться,
неуклюже перебирая ногами.
глина, глина, что помнишь ты о море,
если скатываясь с тебя, даже море мутнело,
возвращайся в небытие, глина, глина,
не ведающая жизни, а значит горя -
где такое видано, чтобы глина пела.
на углу невелички-улички, обняв фонарный столб,
опрокинув помойку, жопой прижав к бордюру
чей-то автомобиль, поет и плачет голем,
солнце остатним светом светит ему в глаза,
и мокрая глина глаз золотится морем,
и дети спорят: да кино снимают, спорим?
да он настоящий, он создателя ищет, спорим?
время, цепляясь зубцами храповика, ползет к шести.
голем поет, потому что создателя не найти.
http://yellow-rat.livejournal.com/

Что светодиоды светятся как вода, когда в стакане до этого молоко, что все, что когда-то кажется никогда, со временем, став ненужным, пойдет легко, что трогаться надо с деньгами и налегке, что новые шмотки заводятся только так, им нужно свободное место в рюкзаке - иначе привозишь все то, что увез, дурак.
Что утром летом - больше не утра, а лета. Расслабленность, кофе, первая сигарета.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Взвешен и легким не найден. Не обольщайся и не обольщай,
дождь, заходящий с запада, акварельные облака -
значит лишь сыро и душно, и воздух тяжелый как сладкий чай.
Будет гроза, но покуда ни ветерка.
Плющишься утром (двенадцать) не в силах встать и прошлепать в душ.
солнца квадрат на паркете, июнь, истома,
взять телефон, набрать работу, зажмурившись, в темноту
пробормотать: - Тут гроза. Я останусь дома.
Я запираюсь в ванной бояться грома.
До-ма я! В ван-ной! Я бу-ду бо-я-ться грома!!
Болен! Я болен! Да! У меня саркома!
Я параноик! Бомбы! Войска! Наркома!
- И получив отбой, замурлыкать сонно,
Шлепая в такт ладонью по животу.
http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9XvqxGyo_rnZJvNQ-8CyF92_Go7J5wLFMTOEvERLEldQxeTj9nkWeSsIYUEdEclcJrN-3RmeruhSp6cnu_blhs2KwsErAwbi0pftf6ikkAsjmNRtiuJ1Sh5AwiwC29GCpsgc-KGAHggpYNIJOUuzP-0-4OI8aFQKYOs?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1Ldmtxa1B4Yng1eVNERmtFT0JYTU1CcTJ2VEZmdURNSkc2RXVtdVEwS2xPRjBSc1JiLWdNXzNteUQ3eG1LQjREZlZsc3dSeU5wZGVHT2stSy1ER2J3NzBvQWdtZW1QWlFWalBDZw&b64e=2&sign=25fcc97556012df115526b088942a84e&keyno=0&l10n=ru

а она глаза в поллица, удивление, разом переходящее к шантажу:
ты, говорит, не боишься, что я кому-нибудь расскажу?
и такое ну невзаправдашнее возмущение на лице,
будто все вокруг только думают о ее конце
о ее невыплаканных ночах, одиноких днях,
будто этих вот нет, кто шепчет: слава богу, что не меня,
а ее, красивую и отчаянную,
пожирает рак, ломких пальцев не замечая,
у нее вторая химия на носу, но брови еще свои,
она может быть завтра станет лысой и в синяках,
но пока только нервы к черту и плохо спит:
много думает,
спит вообще никак.
я спросил-то ее - не бывает ли ей что хочется с кем-нибудь,
кто ее не жалеет, а просто хочет, вот я например хочу,
например вот так положить руку ей на грудь,
например вот так развести колени целовать пробираясь к шее по плечу
а она глаза в поллица, удивление, разом переходящее к шантажу:
ты говорит не боишься что я кому-нибудь расскажу?
и тогда я засмеялся ей в лицо,
что ты им расскажешь? он повел себя законченным подлецом?
тебе мало их сочувствия, скорбных глаз?
хорошо, я тебе расскажу, мне не страшно, слушай. Раз:
Пока ты говоришь, я печально стою с улыбкой,
Ну, такой приклеенной, нелепой, как будто мне
Неудобно, неловко, немного противно, не-
понятной, прилипшей к лицу
холодной рыбкой
Тем кто слушает твой рассказ, естественной не вполне
Два: ты плачешь, тебя обнимают, ведут умыть,
Но оставшиеся мне такие: ыть?
Три: я опускаю глаза и говорю: мне жаль.
Я пойду, наверное. Хочется убежать.
Дело в том, что она сама предложила мне.
Мне действительно жаль. Я зря ей ответил "нет".
И у них вовнутрь заворачиваются глаза:
Что бы я сказал? Что бы я сказал, что я б сказал?
И скользящие взгляды ощупывают тебя: фигуру, губы,
и ты стоишь, как будто с утра забыла юбку.
...а она говорит: правда, ты так бы сделал?
опустила плечи, рука стекла с колена,
я говорю: правда,
правда, лена.
и она вдруг приваливается ко мне хрупким звонким телом,
маленькая птица, цепкие пальцы, нервные руки,
мягкая, живая, еще, пока, живая
и плачет тихо, легко, без звука
почти ничего в душе не задевая.
Прижимается как к сестре и маме,
Говорит: то, что было между нами, пусть останется между нами.
Ты задал вопрос, рассчитывал на ответ.
На простое да или простое нет.
И она повторяет: простое да или простое нет, я скажу.
И смеется сквозь слезы,
глядя как я сержусь.
И в соседней машине радио надрывается, громко, много,
И я повторяю ему в ритм и наперекор
Только песня казаку во степи подмога,
Только с песней казаку помирать легко.
http://www.livejournal.com/go.bml?journal=yellow_rat&itemid=1224009&dir=next

я забыл-забыл, и вспомнил. прям вспомнил-вспомнил, вот только что -
ну, вчера в ночи, надо ж надо было набраться сил -
я ж хотел не скрывать немоты в карманах старенького пальто,
ну, когда какие-то люди рядом делают все не то -
вот оно и вышло точь-в-точь так как я просил.
немота перешла с меня сначала пожалуйста на кота
а с кота на хозяев его, старика Иакова и брата его Федота,
и на их хозяина, вредного наднебесного старика,
а у того ума хватило, у старого дурака,
"немота, - говорит, - теперь будет одна на всех, то-то".
и теперь я могу говорить - но как будто не стало сил,
хоть по возрасту, в общем, с всяким могу на "ты",
я шепчу: жаль, что кот замолчал, так жаль, я его любил,
что Иаков помер год, а Федот свихнулся, совсем дебил,
лучше б были вечны Иаковы и коты.
http://yellow-rat.livejournal.com/

Ликующее - а по совести лучше б гнетущее. Без зеркала брейся, там страшно. Ну, я бы не смог. И небо по-дворничьи возит нечистою тучей асфальт, тополя и коробки размокших домов.
Измятый костюм - и противно, что сам и измял его, гастрит, недосып, и сквозь утро - вперед и опять.
Вчера, по работе, допустим, ты встретился с дьяволом (дьяволом, дьяволом). И дьявол был лучше к тебе, чем ты мог ожидать.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

господин санитарный врач продал душу, ему так казалось легче -
господин покупатель душ приобрел (почти ничего от беса),
деловая практика Внутренней Монголии, рядовая встреча
на границе Бескрайней Степи (ну, ее так зовут) и леса.
господину врачу казались тогда нужней
всякий звездный огонь, уменье сидеть в седле,
время было такое. И место. К кому было быть нежней
на оплавленной горьким звездным огнем земле.
было время звенел металл, было время шипел металл,
было золото - покупал слова, порой пытал.
пил немного, но быстро и зло косел.
подшивал упрямо все собранное в досье.
выжигал эмоции в себе, не вытягивался на разговор
разве ночью говорил с уходящими в степь у выдутого костра,
выходило - господин покупатель душ, конечно, вор.
и потом шептал: спасибо, сестра, спасибо, брат.
покупатель непрост. на границе бескрайней степи и леса
нынче шепчут - он совсем никогда не спит,
а его адвокаты в столице идут с процесса
на ступенях суда проплавляя следы копыт.
***
встреча будет недолгой. потом, изменясь в лице
под рассветным небом по степи в конопляной шерстке
покупатель умчит, плюнув через плечо, полста и один процент,
господин санитарный врач - сорок девять с усмешкой жесткой.
в голове его крутится как зарок:
не помри, господин санитарный врач, тебе рано в рай,
у тебя проспект допэмиссии в недельный срок,
а там себе пожалуйста, помирай.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Все живое нынче не уходит вовсе от батареи -
там снаружи стало морозно, бело и сухо,
неохота идти, сам себя поделом хитрее,
я сижу и горько думаю: вот же сука.
Потому что нежность сукровицей запекается в уголках рта.
Потому что та, о ком это все - уже не та,
Потому что бьешься всей памятью в дверь, как зверь в ловушке -
а она на себя и, к счастью, решительно заперта.
А как выйдешь - от сукровицы неопрятные крошки, сотри скорей,
от пригоршни снега пальцам больно и видишь только зеленую темноту,
и, втыкая на комбинате рычаг работы сверх плана, шепчешь: пей,
принимай, родина-мать, соляную кислоту.
Захлебнись.
А ночью как будто падаешь вниз.
Так бывает еще, когда подумаешь: оглянись,
А она уйдет. Ты и знал, что так будет, но
Все равно смеешься, хотя ни капельки не смешно.










врут я был пьян и обнимал Наташу
верь ты чему угодно но пьян я не был
помню довольно много руками даже
помню потом меня взяли живым на небо
там всем кто хочет пить подают воды
чистой воды без сосуда самой собой
там даже это наше туды сюды
будто вода без сосуда прилив прибой
ветер апрельский сентябрьская тишина
блеск золотых волос и руки на…
...экой тут лес, сумрачный и немой
слушай, Вергилий, мы точно идем домой?
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Шли и шли, истончаясь в свет,
Ветер дул, переламывая и перемалывая,
И кричать бы - да крика нет,
То ли холодно, то ли страшно, мало ли.
Оставались каждый один,
Такие красивые старики, в пальто до пола
Ветер рвал седину, шептал: господин,
Есть дом у реки, и в местной школе
Пригодился бы геометр.
Геометр?
Готовальня, знаете, хирургический инструмент, мела скрип.
Только не спрашивайте их, где прежний землемер,
Вам наврут по секрету - расскажут, что он погиб.
Дети щурились на него -
они слепые все теперь, глаз-то нет,
Называли его старик,
А он как вы, шел и шел, истончаясь в свет,
И ушел, как уходит свет, когда пролит.
Тихий в общем-то городок,
Серый камень ратуши, ветки, колокол.
Как бы сделать еще не дрожал подбородок чтобы;
То ли страшно, то ли все-таки холодно.
А скорее и то и другое, оба.
Шли и шли, - и совсем изошли на свет.
А наврут, что погибли.
Привет, геометр, привет.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

осторожно, лексика!

Походив, посмотрев, что одна не та и другая не очень та,
что любовь - суета, что метался, а хули толку,
я однажды нашел себе друга, фарфорового кота
в чужеземной стране, в кабаке на каминной полке.
Там на месяц раньше чем здесь прорастает трава,
и весна скорее вкрадчива, чем отчаянна.
У кота довольно круглая голова
и наклейка на донышке золотом made in China.
Я люблю самолеты, аэропорты и врата
паспортного контроля, таможенного контроля,
я живу и люблю фарфорового кота,
и меня окружает ватная немота,
расскажи кому - оборжут: ебанутый что ли.
Но бывает, когда апрель растворяет в небе синюю тушь
и попутные ветры гонят меня в чужеземный край,
я звоню хозяину кабака и говорю: я буду тут,
скажи что с котом все в порядке, don't make me cry.
Он выносит кота на столик в углу, где сесть втроем,
небо шелк меняет на бархат, звезда горит,
и пока ночь не станет утром, мы молча пьем.
Потому что ну как бы незачем говорить.

над заснеженным полем страшно встает луна
над заснеженным полем светом кричит луна
что осталась одна осталась одна одна
дура пьяная в небе без облаков и дна
по-над полем змеится поземкой беззвучный крик
и нарочно не слышат его скособоченные во сне
знак крутой поворот налево изба сенник
серый камень забора сухие ветки холодный снег
ветер входит в пустую деревню как трезвый вор
превращается в стену если нашлась стена
пробивается в щели снегом стекает под косогор
и ложится в тенях где не достает луна
лишь консервная банка брякает на шесте
о который бьется заглаженными краями
о безумии одиночестве темноте
о себе о луне о яме
о тебе обо мне о маме
о безумной сложности и удивительной простоте
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

или может быть так:
по-над полем змеится снег,
рассвело, свет как боль и седая сталь,
среди поля в снегу ковыряется человек -
полпути к горизонту. видно, что он устал.
спутник Гугла не видит его - над Внутренней Монголией облака,
даже зная координаты, покажет светлое никогда:
поле все в ромашках, на солнце блестит река,
за холмом с вокзала уходят быстрые поезда.
ну и думаешь: что же он через снег, дурак.
вон же станция где ему надо, езжай, катись.
и тогда из этого радужного вчера
взгляд съезжает обратно - вниз и еще раз вниз.
на вокзале овчарки. на поле колючий наст.
на фейсбуке посты и засады и фейс-контроль.
если снег по-над полем уляжется, кто-то сдаст:
просто снимет картинку и выдаст поневоле.
человек среди поля материт прогноз,
смотрит в небо яснеющее, шепчет: твою мать
обнимает сам себя отчаянно: замерз,
да и некому его больше обнимать.
и опять идет, один, одинок, сердит,
и твердит себе: иди, - говорит, - иди.








немного лексики

кончики пальцев, смотри, вот сюда, сюда и еще сюда.
плюс анатомия, сети, аксоны, учи, там чего только к черту нет.
полупрозрачные с зеленью и блескучие как слюда,
тянутся, как витые к большому серверу провода.
выдай-ка что-нибудь простенькое: п-р-и-в-е-т.
смотришь докуда дойдет, вводи коррекцию, и вперед,
чуть потруднее, но легкое тоже, давай, освоишься, ерунда.
четверть часа - и он твой до печенок и разных ганглиев, смотрит в рот,
он отвечает согласием, если не требуешь твердо наоборот.
если не просишь, всегда отвечает "да".
видит тебя средоточием счастья. накосорезив, молит: прости.
жизни другой не имеет - тут судорога, ни-ни.
если он вдруг, вопреки всему, у тебя протянет до тридцати,
эй. не отключайся. моргни.
если объект, вопреки всему, у тебя дотянет до тридцати,
я научу тебя как волновую функцию обойти,
чтобы без рук и антинаучной ху*ни.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

за всех, кто любил отражаться в твоих глазах -
короткая ночь на пятнадцатое июня,
центральная площадь, клумба, ж/д вокзал.
найдешь там старшую, вот номер, блондинка, юля.
с собою по вкусу, чтоб бросить не жалко - нож,
бутыль раундапа, тяпка, бензин, коса.
их тысячи там, и каждый на всех похож,
и желтое солнце плавится в их глазах.
за всех, кто любил смотреться в тебя, как в пруд.
их кровь как вода, а хруст как свободный крик.
пятнадцать тысяч нарциссов стоят и ждут,
как ты потеряешь себя, созерцая их.
такая война с нарциссизмом. такая война.
пятнадцать минут - и клумба разорена.
куда ты, дурак, с такими ногами в такси,
еще у таксиста музыки попроси:
сам ношу я сроду городские перья,
вся моя отрада - метры да рубли,
но в кошмарах черных снится мне деревня,
где нарцисс башкою желтой прет из-под земли,
сам собою майской ночью прет из-под земли.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Для чего нам снятся железные пауки
с экскаватор размером, с светящимися глазами
для того, что нам решительно не с руки,
для того, чего мы никак не умеем сами.
Хорошо бы эти железные пауки
разорвали бы перечисленных на куски:
(ниже следует перечень. Начат еще не нами,
и все время приходится вписывать от руки).










враз я понял всю фактуру, тысяча чертей:
внедрена у нас в культуру тысяча смертей:
рыжий, рыжий, конопатый
убил дедушку лопатой,
дедушку, лопатой, без затей.
ах рыжий, рыжий, ко-но-патый,
дедушку, родимого, лопатой
говорил, что он не бил,
очень дедушку любил,
и что все равно тот был горбатый.
раз пошли купаться в море десять негритят
девять воротились и купаться не хотят,
семь, шесть, пять - слезами плачут,
селезенкой, не иначе,
чувствуют: обоих ухерачат.
а у попа была собака, он ее любил,
она съела кусок мяса - он ее убил,
закопал в сырую землю,
крематорий не приемля,
за лопатой к рыжему сходил.
и написал на гробовом на камне:
мол, она была мне как сестра мне,
ах дурак же я дурак,
и мяса не вернешь никак,
в общем, у попа была собака.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

время, говорит, пришло тебе умирать.
я говорю - жалко,
и он говорит - жалко.
солнце светит и жжет.
во ржаном поле жарко.
я, говорю, хотел еще поиграть
с мальчиками в войну -
а он только морщится,
говорит нну.
я говорю - забери меня,
будто сплю,
и будто проснусь и нас с тобой двое.
а он говорит - спи. я пришлю за тобой боинг.
а, нет - спохватывается,
не пришлю.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

осторожно, лексика!

я вырос, когда всем дела не было до меня.
так было несколько раз, когда всем дела не было до меня -
когда не вставало солнце, по нескольку суток не было дня,
я рос, когда всем им дела не было до меня.
там несколько лет как кончалась нефть, коробилась юфть и ржавела медь,
с берез облетали черные пятна, на деньгах за ночь возникали нули,
я там воровал и врал и боялся, я мало что мог иметь -
но щас бы обратно: я, кажется, там не юлил.
она говорит, нельзя так молиться,
не смей, говорит, просить огня
и серы на наши улицы,
и всадников на конях.
пока им надолго дорога заказана,
пока еще есть и тепло и свет.
а я бормочу - не так уж и долго
все дело в цене на билет.
я слышу в степях полег ковыль
земля напрягает хребет звеня
везде проступают надписи
"да здравствует вся х***я".
я знаю, всем скоро станет не до меня.






яндекс не смог довести меня - он просто сдох
последние сигареты я истратил еще вчера
телефон не смог открыть старый файл в формате док -
впрочем, там был не адрес, а какая-то мура
и вот я стою в танцующих листьях в октябрьской пустоте,
холод забирается под куртку и пробирает до костей
грею правый кулак в кармане о кастет
в круговерти листьев, в октябрьской пустоте
совершенно не готовый к тому что будет дальше
и совершенно точно не желающий повторять то, что было
и буду стоять, пока падают листья, а может дольше,
в позе дебила, с лицом дебила.
досчитай до ста. согрей птицу в груди, досчитай до ста.
слушай, как господь говорит из горящего камаза с омоном, падающего с моста,
говорит встань и иди, значит встань и иди
потому что то, что есть, сейчас исчезнет, все что может быть - только там, впереди,
вся надежда, которая вообще бывает - завтра с нами
(если бы люди еще хотя бы иногда разговаривали)
- бабка, подложи баул под бошку раненому менту
- эй, дайте закурить служивому, - в темноту.
хотя бы в темноту закричать иногда - есть еще здесь хоть кто-то, кроме меня?
х** с ней, пускай отвечает: - нет, пускай отвечает: - ня
нет - это значит, какой-то придурок слышит меня.
ня - это значит, какая-то школьница слышит меня.






пироги пекли с октябрем
с дымом с листьями с серым утром
с паутинчатым серебром
со случайными в озере утками
сразу видно пролетные
зелень шеи сквозь листья искрой
станет лед, не останутся
видишь - глаза закрой
а теперь открывай
только кажется в дымку -
электричка уходит в дым
оттого мы такие с утра уже закоптелые
раскачай непослушное
не отдохнувшее тело
и шагай им
тыгдым,
тыгыдым,
тыгыдым,
тыгыдым.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

мертвый брат заходил ввечеру ко мне, сказал,
мол, ошибка вышла, полечили и отпустили.
уклонялся от света и не смотрел в глаза,
суетился по кухне, не в его совершенно стиле,
распаляясь и злясь, нес левацкую ерунду,
на себя казался не очень-то и похожим,
показал мимоходом украденную еду,
говорил, что не хуже обычной, попробуй тоже.
будто я не знаю, какое краденое на вкус.
говорил - попробуй, не бойся. а я говорил - не боюсь.
я все время чувствовал странный какой-то подвох.
так бывает чуешь - где-то бежит вода,
и не слышишь ее, и кажется не оглох,
но гудит, как под током неслышно гудят провода.
а потом моя мертвая мама сказала: что ты к нему пристал
и поставила чайник. негромко брякнула крышка.
я проснулся, был мат во рту и темнота.
было пять утра. было тошно. и было слишком.
был канун всех святых и холод футболки прилип к спине.
первый раз мои мертвые были со мной во сне.
и безумие наваливалось и дышало глухо
уходи мол гнилым коридором в кабак и церковь
ну, признайся, что тебе страшно, признайся, сука,
и давило сердцем в ушах, и держало цепко.
я лежал и чувствовал, нужно перевернуться на спину
и шептал сам себе: ты самый нормальный кого я знаю.
и не мог, и знал - ни за грош ведь сгину.
а потом сумел. считай, что прошел по краю.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

осторожно, лексика!

Про такое у нас говорят: скажем дружно - нах*й нужно.
вот по белой по снежной степи бежит окружность
как рейсфедер по ватману, как тепловоз по марту:
сталью, краской, нажимом пейзаж превращая в карту,
исподволь тяготея к центру, становясь далекой орбитой
круговой и ровной, по роже еще не битой;
связей дальше больше. и масса. а скорость меньше -
и свернулась орбита в спираль меж любимых женщин
и уперлась довольно скоро, десятка за три-четыре
оборотов в пустую лодку в выцветшей вдруг квартире
в никакая волна которую не качала,
в табуретки под ней.
На колу, говорят, мочало.
Впереди только белая степь, начинай сначала.
В той степи, говорят, была у собаки хатка.
Песню пел, говорят, замерзая, ямщик в той степи глухой.
А припев, говорят, у песни простой и краткий,
И такая же надпись на бревнах собачьей хатки:
Панки, хой.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

- дорогой прометей, не все ли тебе равно -
что цирроз, что счастье вечно голодной птицы?
ты клянешься с похмелья, что больше не повторится,
сам такой огонь - а уже ввечеру в говно.
- так и быть, дорогой орел, прилетай кормиться.
по большому счету решительно все равно.

Когда-то давно ко мне приставили смерть.
Сказали - будет с тобой. Поправляя халаты,
ушли - а она осталась за мной смотреть
в углу просторной и светлой июльской палаты.
С тех пор их стало несколько. Время шло,
башка грузовоза неслась в лобовое стекло,
втыкался под ребра кулак, вырывался лом
из рук. Хотя вообще-то скорей везло.
Бывает, теперь просыпаюсь на шум в ушах -
во тьме коридор чутко ловит неверный шаг, -
и помню, что только что кто-то из них во сне
соткался из воздуха и наклонясь ко мне,
сказал: просыпайся, мы близко, встречай гостей
таблетку сожри, беспечный кретин, проснись
- но кто - черты растворяются в темноте,
пока таблетка скользит по гортани вниз.
Я мог бы придумать, что смерть моя - девочка, что
она тихо любит меня и шлет гонцов
сказать - последнее лето не пришло,
ну, взрослая девочка. Что в конце концов
они своего добъются - а мы сбежим:
Мы оба явно не жалуем их режим.
Так дети уходят порой в конопляный дым,
В мерцающий мир отражений меж двух зеркал.
Но я-то смотрел и знаю, что я один.
Ай, жалко, не жалко, ай лучше бы знал - не знал.

http://yandex.ru/clck/jsredir?from=yandex.ru%3Bsearch%2F%3Bweb%3B%3B&text=&etext=701.DnozAK53y5eTWV7Kla17BYdS8CnqQt_EaYMNCzkxWdDOD8oN2V279hR2r9leN37XMC0NXA9Lbu9UJFCnLbx1_g.f184c6b739a405cb29a0b6b17832ec8e39d2d315&uuid=&state=PEtFfuTeVD5kpHnK9lio9bb4iM1VPfe4W5x0C0-qwflIRTTifi6VAA&data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1Ldmtxa1B4Yng1eVNERmtFT0JYTU1CcTJ2VEZmdURNSkc2RXVtdVEwS2xPRjBSc3J2Q0p1VUoxY0VjdVY5Um9fZS04MWpCMjFmWXFBN2NHaWc2dmRfQXJZZUtTVzMxUzZWQ1dTZw&b64e=2&sign=a45d18a5cfe7d0729ce85a5d2f68c463&keyno=0&cst=AiuY0DBWFJ7IXge4WdYJQcnRXpBCwYqOrhVzb09u-YT07zvRb0MahtEH-h2ly1Rb5TKBIXJxcHvt81ZgOOKwSQ1y7UjZxerWQHBvL10MVrtM_S9yqW9N_nde4MyFFfyDL-aOF6t_efbTfqyxxgvylzaz8Lcji8fqPSuwvm29Z7VOOLXkOx9jUush1zNIyIurz1QPLfTqt33iogDOb-mtwhAQEjwgacGiWWoaf4vbu0JaNQtEJGsoYNYXbboDzgSiGq61WP6b3t7gEcyvTUalqF1WhIOlOAZtpxe8cJ3AWxUL04aDUM6XEFX8vfvZf__LZmmNE4Vf399bRVlFN50OcRwtMvjWqCBcjGHUNkzVsERL8an2NUZ0Rbm0FMlDvau50t5pdzb2DZsUYeQ7ldU1Gksi64VSAhVOgByyycP2nISGQp4oIfHSTY2OzF3Mqm4w95ZKiF1np8C6YN715ZmbxQ&ref=cM777e4sMOAycdZhdUbYHpMQ80108_UCHgI4h6Y0hbtoes4Cfdh8gNiFMiAN9RQyRXpGqUOS2Wd4bl71YNmWC_WNAXCtBf1eoPA2BPaOUKqEM3NIx9VkQM9VQ7SuafUabpfN-jwdMcSHkYPqHYHdBEqaSd2R18xaLuTQx_zWMRujoNdSytKlMzTeRKryWlLb8bHNcGxZVZCzYNMRqt50bP2EhiPLoOdFpKwyI5gTBSR_HJvCg_yxPDOe5uT8mO49JkTyhhI3p1u7Kr5viNFMPucBp3Fjrs2exChOg_AWQAxCdtysZ73e8PIiucmt9O0EWZxewisnGD4P-szfQeDA-pq-OLb9i2LVam0M-fNiGhsszX-SFqEsirf89OoDwjWLIpHDHoRF-bps7x18nCungbgJ_ByuUtiTg89EN8h8Os-u4qGjOyEd16sJbiEQK-Jb4GvUx3XYYjNrykFREn4-PXT9gxhTITXaZVj7bfUfiJQvXItpmXeVddFnS8s_wSlfuRB8LBQyW0sDRat6uEi6gQknsd7rmUrRF_u4JPZPiql3Do1bvWXSgV8ZSLJ2mm7FwUz3-qHlpEzTJ0XVe4PEqukgJ_exm_RoRPyHrJbRtxYFXeAV2ksQcSygKuKZiTqN2J5rDoakLygTSYpHQ-DRhPeK1NK99c-Khnfc_fQipktzcdF_AjFi4Wl8wAPVlNo0QzTbm98xw7kWn2IM_9XlJhM63KGlGmYuRqt-igUJxZmA1GjBTlmRPJuekkxNCRf_lsZnwemaQr63n373Tc5wIXZ6JYPDkXKxkLkQ4zrwiylHVaNekus-L7myXEQ-x2Z2OlJJ_h_uXD5uI54q5f6mVrYDOd5PM45tCCj31oL3UW_4o_lHM3ko8PAriOjvuMJqCdFztHM0MI7uxdF9MQf8dDkjorFTp1dk6dRaghm7kZRoNelG99QbYz3P7IKClxVmuLvgt5Vo3qw0AcQlvm5Q7Jg_3-di-oNeDog_cTdwOwgYHPf6eMIqCFPN9Yxv8hftUMPNUSdaGN8Cg0kGBPZbARaa2S3lnWj7QE2lPvUZ-gh4Ewdx0wickM2YOWgCXBKJA0PjLzyF1OlffPd9TdLeUyGkrGjyA-wmynjTTp2xhEaoeSQZ4UIfTRPDsnuJ8TsBn7ecstL1zYWB6cEiJV0aMrf7vNmimxh5U88rEIvkdjGpKKBjRmYC8xuYCb_TIWH_K5EI1wfRd9tvJ-Wu8fSGYFwAkyxiqn3uxj8gAoN-kDgd95NznoIxWxXKrDJEfgM6m3ig8jwwGZKG9c-z_Unm8cXm4TXlAfoSZSTOBql01DOD1IgHh5XoBypm26agSJb3ilCEQFfL-YeUnToGM_bydw&l10n=ru&cts=1432780025743&mc=4.761929191102239

лексика

не с кем больше поговорить: кто дружил, ушел, кто любил - сказал не могу, горе горькое обняло и лелеет, и внутри уже не горит, но проваливаясь, тлеет и шипит, как костер, разведенный от глупости на снегу.
Не с кем больше играть: разве что сам с собой - незнакомую девку раздень, мужика - ограбь. Слышно дудочку, блядский крысиный гобой, слышно гавань рядом и пахнущий смертью корабль.
Спинки серые, братия во грехе, посмотрите - да што ж они с нами делают! Но глаза у соседей в потоке от страха белые, как луна, отражающаяся в реке. А корабль - неопрятная жесть и горелый жир, весь в каких-то обрывках, в старом чужом шмотье, но зудит тростник - отправка, отъезд, отъезд - не опаздывай, не опаздывай, пассажир.
Я всегда был любитель коротких окольных троп, но по сути слышал все тот же мертвящий зов, а теперь - а теперь обнимаю себя, как труп, не с кем больше играть, ни опасностей, ни призов. Только серая лента, кончающаяся в воде.
И растущая спешка, нет времени, суета.
Блядь, в простой смске - привет, ты где?
Интонация выговаривается не та.
***
Я сейчас развернусь и пойду
Не назад, не вперед, а вбок.
Буду бить, а если понадобится, давить.
Видит бог, никакого бога нет, видит бог.
Только страх в отдающей мочой крови.
Да и ты меня бей - бей с оттягом с ноги в живот,
Бей открыто и зло, роняя все со стола,
Бей. Боль это оборотная сторона всего, что живет.
Поняла? Бей еще, раз поняла.
Гони машину по центру, на светофорах не тормозя, юшку размазывай по лицу, все на свете мне можно, только ссать нельзя,
Не давай мне бояться, подлецу.
Не жалей, пускай скула огнем горит,
Победила - бесстыдно и зло кричи ура.
И тогда со мной станет можно говорить.
Тогда со мной станет можно играть.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Ухо у кота действительно вспухнет -
Но не оттого, что она королева:
Просто пока все спали,
Кот сказку завел, пошел налево.
А там чужой неприятный кот.
И вот.








Льдом сияла много лет в комнате из стекла
А потом доказать захотела всем, что тепла -
Горела-горела,
Светила-светила.
И конечно, топлива не хватило.
И змеится по внешнему корпусу холодок,
Как за беглой собакою поводок,
И вопрос гудит с неизбывной силой
В каждом мертвом ее крыле
На холодном ветру
В чистом поле, на трассе, где перемёты:
Я ли не страдала, поёт, не любила,
Отчего же я на нуле,
Кто обнимет-то поутру,
Скажет ласково: што ты, што ты?
А они говорят: за рязанью и юрюзанью место есть такое,
Кто б ни жил, никому там нет покоя.
Бабы льдом говорят, мужики молча дышат льдом,
Кстати, там один продается дом.








лексика

Там, внутри, еще рушатся этажи,
обрываются плети из арматуры
лестничный пролет тяжело дрожит
под проваливающейся вниз железной дурой
и всего-то гаданий - ебанет или не ебанет
после каждого оседания того, что было мной
проволочка лопнет, боек сомнет
медный капсюль в глубине ее стальной.
Даже когда я ем, когда я сплю,
рот разинув так, что видно пломбы,
вот снаружи меня то, чем я люблю,
а внутри у меня спит авиабомба.
А с утра записываю к врачу,
К психиатру по суицидам, - четверг, на вторую половину дня,
Всех, кто хлопает меня по плечу,
Кто хочет меня обнять.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

до поры думаешь совсем отпустило
а оказывается не совсем
до поры думаешь любовь доконает
а доканывает работа
ты прикидываешь - от тромба? от тоски?
от серых стен?
на знакомой дороге от неловкого поворота?
а потом махаешь рукой
- да дьявол бы с ним со всем,
от чего-то,
какая разница, отчего-то.
лето кончилось,
дождь над городом третий день.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

а потом внезапно испортились декабри.
вместо снега стряслось атлантическое плюс восемь,
ветер пел меж домами, и тени бросались оземь
а над ними качались, как пьяные, фонари.
ветер пел о несчастных в чужом краю
и пунктиром летели искры из сигареты,
будто в поезде скором, окно опустив в туалете,
куришь, высунув в ночь дурную башку свою.
отпусти меня, кто ты, что ты, не знаю кто,
дай уснуть на уютной толстой вагонной полке,
пока поезд подходит к станции - видишь, елки
проступают на фоне неба -
укрывшись колким,
зря ругала его,
колючим звала,
пальто.
я от этого
негаданного тепла
завтра буду серый,
уставший с утра дотла.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

просто мне перестало быть нужно, чтобы меня любили
у витьки есть шило - четырехгранный напильник, зажатый в железной трубке.
я каждый раз вспоминаю об этом шиле,
злобу прикрыв заставкой тоскливой тупки,
когда они тормошат -
встань и иди, беги, спеши,
вон сколько в чужих глазах расплесканного тепла.
я будто бы спрашиваю: сколько, малыши?
будто бы рукоять в ладонь легла.
Медлю, стою нерешительно, растягиваю момент,
как если у чикатило запотели бы вдруг очки.
слушаю, будто бы не вполне в своем в уме,
стон то ли хрип:
- мамочки,
мамочки,
ма-моч-ки, -
гаснущий хрип то ли стон.
сердце в ушах реже, глуше.
судорога.
пустеет ладонь.
ненадолго становится лучше.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

лексика

Раньше было - кончится все, рухнет, осыплется штукатуркой. Дернешь рукой - удержать, помочь, да поздно - и замираешь скульптурной такой халтуркой, непринужденностью маскируя неловкость позы. А и то не позор - простоишь-то так недолго, потому что осыпалось - значит пришла свобода, все утратив, за что ни возьмись - ничто не дорого, можно новое даже лучше за полгода. А теперь как стало, страшно и говорить. Был уют и не стало, а воли не прибывает, будто крошево, что снаружи, теперь внутри, будто ржавая арматура теперь живая, надувается словно вена, растет кистой. Ннне выходит кувалдой, ппппробуйте кислотой.







Все, что нам осталось - в свободном голосе слышать бездну, и спокойное знание, что записывать бесполезно, и такое же - что владелец (носитель голоса, как его?) на поверку выйдет мудак верней всего. Ну, о ком ты такого не скажешь, душа моя - ненене, о себе не надо, сомнение кратно лучше лжи, лучше в угол смотри, не говори нихуя, особенно когда говорят - скажи.
И еще падения на скорости на асфальт - ты не поверишь, но годный способ чтить (читай применять тайком) бессилие и насилие, оставаясь в списках тех, что откосили, жертвой, насильником, болью быть равно.
Это раньше были маленькие трагедии, а теперь - хит-
ро-
сти.
Слушай, тут лето, перезвоню, прости.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Что-то с солнцем знаешь, или с девчоночьми ногами - я какой-то брошенный в угол и сделанный из сосны, остается еще целый день, полдня весны, а я не дышу, не шучу, не хулиганю. И обидно - целое ведь еще впереди лето, и после - тоже несколько дней, хотя уже и с тонкой дымной горечью, а я будто бы злую длинную партию свел вничью, и ничего уже не нужно - длинный, постный, как неструганная доска, не кончается последний день мая. Ты такая красивая, кто увидит - пьяный там, допустим, трезвый - знаешь, так бывает, не решился бы, не полез бы.
Ха, не понимаешь. Сам не понимаю







- Выйди на улицу голой, - отвечаю. Цитирую, конечно, но она не опознает.
Дышит там в трубку, и я понимаю - выйдет. Будет пять, например, утра.
Солнце за крышами где-то трогает маковкой окоем
Летней ее вселенной. Ей это все игра.
В утренней дымке дворник в жилетке, оранжево-черной, как выкатившийся из огня апельсин,
Не поверит издалека глазам. Помотает круглой башкой.
Неудобно бежать смотреть, подозрителен и учен, но - шаг и еще один.
Нельзя не бежать, слушай - там посмотри, какой!
Голый совсем, к школе пошел. Детское на лице -
Слушай, я год Москва, Москва столица,
Что тут у вас вот так - голые женщина ходят по улице?
Мне бы так удивиться.
Чтобы сбивался шаг, чтобы не знать, куда идти,
Чтобы улыбка растерянная азиатскую вскрыла маску.
Утро, шумя в ушах, ползет по улице к девяти -
Метлы и тачку - в подвал,
Мусор на мусорку унести.
Лето. Не жизнь, а сказка.








Узкой ладонью гладила по волосам. Так, будто выдохнуть можно и все позади. Можно спиной повернуться - не подходи, сыч на подушке не вышит и кто еще там. Ветер качал фонари и лишил облаков целое небо - я спал и мне было легко, даже и зная: проснусь в тишине, на спине, бритый под ноль, и прошлепаю в кухню и не в силах очнуться, открою под чайником газ - левой, а правой зажгу, есть вода-то там? Щас.
Раньше бы я загрустил - мол, обидно, что сон. Нынче же вот улыбаюсь: да ну, нипочем. Сон или явь - не вернешь, все равно унесло, острая грань холодильника режет плечо.
Можно же думать, что ну - на работу ушла. Может, машина задавит.
Такие дела. Между хорошим вчера и хорошим во сне разницы - так, чтоб существенной - видится не.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

За счастливыми,
как за грузовиком в жару,
тянется шлейф
горячего воздуха,
запахи лета,
бензина,
железа,
асфальта.
Втягивает в поток -
кружишься на ветру,
весь драгоценность,
пух,
позолота,
смальта,
уличный мусор -
мокрая ткань,
целлофан -
на целовать похоже
и непохоже.
Корка арбузная.
Пластиковый стакан.
Рваный билет.
Окурки, конечно, тоже.
А все же лети
за всяким грузовиком,
в брызгах играй от проехавшей поливалки,
мало ли что вдоль бордюра бежит по асфальту
грязь -
это пыль,
да и сохнет она легко.
http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes

Нет, рука не натыкается на стекло -
метафору эту придумали, кажется, дураки,
его же видно всегда, ну разве что на скло-
не лет, катаракта, бельмо, можно ждать этакой подлости от собственной-то руки.
Нет, мир остается прозрачен и проницаем,
можно птицей лететь, рыбьим глазом круглить простор,
ощущение скорее похоже на то, что чего-то не понимаешь,
что ли. Не понимаешь чего-то в упор.
Как может быть на свете что-то, чего не может быть.
Как может плетью висеть рука, когда казалось бы - протяни.
Почему, чтобы простые вещи - нужно еще любить,
а иначе ни радости, ни.
А так - нет, ни на какое стекло не натыкается никакая рука,
и в кирпичную стену голова вдруг, бывает, с размаху проваливается на треть.
Пыль кирпичная оседает на всем, легка,
и не удержаться - удержаться никак.
Написать, что хочешь, и решительно протереть.








Отпусти, говорю, от тебя у меня непокой -
я устал, говорю, я старый стал для непокоя,
а в ответ - Магдалины партия, Jesus Christ Superstar,
никакого почтения к старости, что такое.
Отпусти, говорю, меня, все равно сбегу
К недалекой станции в полотняных теннисках по снегу.
Хоть в конце концов гордиться смогу
Записью о склонности к побегу.
А она говорит - я с тебя что-то ржу,
я тебя не держу,
Катись, - говорит, - а надоест - возвращайся.
Щас, - говорю. Пять минут посижу,
Что-то накрыло.
Щас я.








Раз никто не спросил, чо вчера я в ночи хохотал - я нащупал пределы в антропоморфизме кота. Насыпал кошке в миску печеночный корм из пакета и притом говорил (неразборчиво бормотал):
- Жизнь, котище, не знаю, поверишь ты мне или нет, но похожа на ящик пакетов, как этот пакет. Не умея прочесть, что внутри там тунец с кукурузой - будешь как тот мужик из кино про коробку конфет. Засмеялся и вышел - и слышу, как там, за спиной, кошка ест и хихикает вместе со мной.
Не, я больше не буду. Не надо конфеты, прости. Я совсем не люблю шоколадные ассорти.








"Разрешите мне, милая дама,
ваш нарушить приятный покой", -
так сказал, к ней направившись прямо,
парень в кепке и зуб золотой.
А она вдруг открылась о личном -
что и скушно и грустно одной:
ей партнер по игре неприличной
отломал механизм заводной.








Не могу смотреть на красивых девок, мама,
Не могу смотреть на красивых, как вот эта, девок
Устаю, как будто на солнце смотришь прямо
Не уверен, что с этим нужно что-то делать.
Раньше бы не в силах терпеть, смутился и вышел,
А теперь все чаще - смутил и выгнал,
Глядя в спину: - она меня, кажется, выше,
Что решаемо, впрочем, когда она, спину выгнув...
Тут включается капс и становится ярче свет,
открывается небо и дождь на снег идет стеной,
Вся Евразия сдвигается на четыре миллиметра
И господь говорит - но кажется, не со мной.
Говорит "мне кажется где-то здесь -
Обломилась ось мира, торчит и колет, колет,
Отзывается болью в тысяче разных мест" -
А потом со мной: у нее сколиоз, оставь ее спину в покое.
Будто он там копался в своем заброшенном гараже,
дергал провода, отодвигал паутину,
фонарем светил, и уходя уже,
вспомнил про меня и сказал про спину.
И вот - остывает свет, гул становится ниже,
И в пустом гараже ясно слышно, как я поёт:
"Пусть они уйдут, мама, я их в упор не вижу
И пусть возьмут с собой свое белье".
Да, пусть они уйдут,
я их в упор не вижу -
И пусть возьмут с собой свое белье.








Скажет такой: - Что все отгорело, ок,
пепел всегда бывает, где был огонь.
А с этим как быть? - и вдруг ощутишь ладонь,
руку свою, где оставил ожог плевок.
- Пальцы крылом голубиным не выгибай,
след не сотрешь, даже руку сожги дотла.
Если подкладка кармана не помогла,
Чем пособить тебе, - говорит, - не знаю.
И весь такой сдулся, будто совсем без сил.
Будто бы я о чем-то его просил.







он говорит: понимаешь я просто жить перестал,
раньше я был кисель, а теперь кристалл,
а она говорит - слышь, кристалл, в недалеком былом кисель,
чот ты меня устал,
двигал бы ты отсель.
ну я и пошел. а чего, уходить хорошо -
лучше ж чем хмурым ставиться, нюхать порошок
или сидеть вон как эти -
делает жест рукой:
трое над кружками пива,
театр теней.
старый смешной дурак,
такой такой.
лучше бы пил.
ну или вернулся к ней.
а другая она говорит: такие дела,
знаешь, я бы наверное родила.
мне неразборчиво лет,
выплатила квартиру,
научилась выигрывать во всякой игре с нулевой
и отрицательной даже суммой. хочется, правда, поездить еще по миру -
и решительно непонятно, от кого.
а та она говорит: - да ну его, заебал.
не, ну я с тобой еще не обсуждала личную жизнь.
- он знаешь как говорит - раньше я был кристалл,
а теперь, говорит, кисель.
тоже мне мужик.
а он говорит: да, это мой рентген -
это моя персональная карцинома,
знаешь, я с ней почти не выхожу из дома
и чот немного устал от этих стен.
будто при этом отталкивает что-то от груди.
говорит, запасся у дилера - можно пересидеть войну.
говорит, - полежу, а ты иди,
ну.
а я говорю:
отче наш, говорю, иже еси на небесех -
голосом жалобным, как говорят с нераскрывшимся парашютом,
- господи, говорю уеби их всех, полюби их всех,
дай мне отдохнуть
хоть три минуты.
а он говорит:
- вот и раньше ты был кисель, и теперь кисель.
хлопает дверь.
он раньше-то не был психом.
посередине двора старая карусель
кружит меня три минуты
тихо-тихо.

http://yellow-rat.livejournal.com/tag/rhymes